Внезапно для самого себя вот как-то так...
Совесть– Для меня это лишь ещё один шаг, а ты всё опять раздуваешь до масштаба стихийного бедствия.
– А я не могу иначе, милая, – серьёзно сказал он, – не получается. Тебе это видится лишь ещё одним разговором, а для меня целый мир рушится. Понимаешь?
– Какой такой мир?
– Мой. Теперь уже только мой.
Они оба прекрасно знали, что никаких таких «мы» больше нет, и чувствовали, что в этот вечер почему-то надо обходиться без имён. Казалось, что такому моменту подобает осень, – когда ещё влажноватые коричнево-жёлтые листья валятся с деревьев, шуршат при каждом твоём шаге, а солнце, закатываясь за горизонт всё раньше и раньше, тем самым лишь подчёркивает всё великолепие творящейся меланхолии. Шедевр увядания пришёлся бы тут как нельзя кстати.
Но жизнь редко когда дожидается нужного момента, и на дворе стоял поздний июльский вечер, душный и сухой. Выходить на улицу днём казалось чем-то противоестественным, и люди прятались по своим норам, поклоняясь внезапно появившимся сезонным божкам – вентиляторам и кондиционерам; причащаясь к ним при помощи любой прохладной жидкости, которую только можно выпить. Природа пожухла и выгорела, похожая на кота, спасённого из пожара в самый последний момент, когда от шерсти почти ничего не осталась. Показатели смертности резко поползли вверх, причём, для всех без исключений, включая степенные и ни в чём неповинные деревья. Дома за день прогревались до такой степени, что жить в них становилось невыносимо. Люди перебирались спать на уличные лавки, тащили во дворы матрацы и раскладушки.
– И что это за мир такой?
– Мои воспоминания, счастливые и не очень. Но больше всё-таки счастливые. Прошу тебя, не трогай их, очень тебя прошу. Оставь их мне, чтобы были. Я хочу, чтобы этот маленький мирок жил во мне. И не входи в него больше, если однажды вышла.
Они помолчали.
– Я не удивлён, что ты нашла меня. Ты знала, где я. Но зачем всё-таки пришла?
– Мне просто нужно было поделиться с кем-то… – объяснила она.
– Так почему ты не пошла к своей подружке? К маме? Зачем пришла ко мне?
– Не знаю. Наверное, мне показалось, что ты скорее поймёшь меня, подскажешь, порадуешься…
– Ты и вправду считаешь, что я могу быть объективен? Что я сейчас адекватен?
В голове стояли недавние «…я тебя больше не люблю, что-то перегорело…», и что «…я ценю тебя как друга…», а также много-много других фраз, целый комок вырванных из контекста фрагментов, дурная какофония памяти и чувств.
– Неужели тебе не стоит ни малейшего труда придти и, как ни в чём не бывало, сказать мне, которого ты больше не любишь, как мужчину, что ты наконец-то встретила другого – настоящую свою мечту – и спросить моего мнения об этом? Ну, хорошо, я уже сказал, что думаю; дал тебе совет, что его надо окручивать. Но… Тебе не кажется, что всё это – неправильно?
– Я пришла, потому что ты самый близкий мне человек…
– И поэтому ты делаешь мне больно? Ты думала о том, что у меня были мечты? Что строились планы? Я лелеял мысль помнить тебя молодой спустя десятилетия, быть рядом всё это время… Неужели ты полагала, что я живу одним днём? Скажи, как тебе удаётся не думать об этом всём, не принимать в расчёт? Не хочешь ли ты сказать, что с самого начала видела во мне что-то вроде подружки? Нет, не верю. Знаю, что это не так.
– Мне казалось, что между нами ничего больше нет. Ты сам говорил.
– И ты мне поверила!? – воскликнул он.
– Я тебе всегда верила, и продолжаю верить. Просто уже научилась избавляться от душевных ран, от ссадин. На мне быстро всё заживает, как на собаке. Вот сейчас уже почти не болит...
– И это дало тебе право придти ко мне?
– Не только это… – она замолчала.
– Ну же, смелей, – подбодрил он и сам же удивился, как привычно и мягко прозвучали его слова, хотя в горле и пересохло, причём, отнюдь не от жары.
– Помнишь, мы обещали друг другу, что если встретим кого-то ещё, то обязательно скажем об этом? Что будем искренними до самого конца, и я не могла не сказать тебе, потому что обещала. Так вот, я влюблена в него абсолютно и бесповоротно. И дело в том, что я уже встретила его, ещё до того… ну… до того, как мы с тобой гуляли в последний раз. Уже тогда думала о нём, но тебе сказать так и не решилась, струсила. Хотелось до конца распутать наши отношения, а ты бы только разозлился…
Он молча поднялся с лавки и пошёл прочь, не оборачиваясь. Она не окликнула его и лишь проводила взглядом. Было так тихо, что в ушах у обоих стоял звон, как будто лопнула струна. Чей-то мирок вдруг рухнул, но никто этого не заметил и никакого значения этому не придал.
© Илья Мальков, 2010 
Изменено: V-Raptor, 22 Март 2012 - 01:50
