~ Пролог ~
« Сущность Баланса – это беспристрастность.
Чтобы принять чью-либо сторону,
Чтобы взрастить любовь или ненависть,
Необходимо нарушить Баланс.
После чего ни на одно действие нельзя положиться.
Ноша наша не для зависимых от душевного состояния ».
--Майар, Третий Хранитель.
Я был простым сорванцом. Ни родни. Ни дома. Жил за счет курьерской беготни, мелкого воровства и карманничества, помогавших моему желудку не переварить самого себя.
Однажды вечером я приметил мужчину, шедшего сквозь толпу так, словно его никто не видел. Я подумал, что у него наверняка должно быть что-нибудь стоящее, чем можно было бы поживиться, тихо подкрался и попытался стянуть мешочек, что заманчиво висел сзади на его поясе. Он резко развернулся, схватил меня за руку и спокойным голосом произнес:
– Это не для тебя.
– Пожалуйста, сэр, я голоден! Не говорите хаммеритам. Я обещаю…
Казалось, его ничуть не разозлила моя попытка воровства.
– Назови себя, малыш, – попросил он.
– Гарретт.
– У тебя талант, парнишка, – на руке, которой он все еще сжимал мое запястье, красовался золотой перстень с изображением замочной скважины.
– Отпусти же меня, старик! – я начал паниковать. Он отпустил.
– Узреть Хранителя – это непростое дело. Особенно, если Хранитель не хочет быть увиденным. Нам нужны такие одаренные, как ты. Если ты устал от своего нынешнего существования, то следуй за мной. Мы покажем тебе иной Путь.
– Да оставь меня в покое!
– Как пожелаешь…
Я немного поразмыслил и последовал за ним, едва он не скрылся в толпе. Так началось мое очень долгое обучение.
Но много лет прошло с тех пор, много воды утекло и многое изменилось…
Глава I
~ Вниз по Рубиновой Улице ~
« Из хаоса этого раздора и несогласия
Сотворил Строитель правду и ложь,
Справедливость и подлость,
Чтобы всякий выбирал себе свое.
И создал он ошибки и оплошности,
И жестоко карал тех, кто не учился на них… »
--«Книга Молота»,
О сотворении мира.
–Да говорю я тебе, дурья башка, везет сегодня мне! – голос мужчины с бакенбардами и мясистым носом был весьма далек от трезвости. – Ну, не подведи, хозяйка фортуна!!!
В другом углу таверны слегка охрипший от холодного пива пел менестрель:
«Все мои друзья
Знают имя любимой моей –
Часто зову её я
Ненаглядною Пинтой своей.
Сколько раз в объятьях моих
Ты встречала рассвет.
Не смущаясь взглядов чужих,
Снова «да» мне скажешь в ответ.
Вновь поцелуем твоим буду пьян,
Душистым как цвет ячменя,
Снова пол поплывёт из-под ног,
Сладкая Пинта моя!»
Две шестнадцатигранные игральные кости весело, в такт музыке, заскакали по грубоватой поверхности стола. Остановились. Глазам, осоловевшим от выпитого «для разогрева» спиртного, казалось, что маленькие обтесанные камушки с белыми точками прыгают как-то неестественно медленно. И это только подогревало интерес к бессмысленной игре…
– Дааа! Тридцать! Тридцать! Второй раз подряд. Трактрш… трык… – язык заплетался, – трактирщик! Еще бочонок твоего паршивого не шибко-то пенистого пива, да по… па… па-быстрее!
***
В то же самое время, всего в нескольких улицах от той таверны можно было увидеть нечто, происходящее у стен особняка лорда Баффорда: необычно толстая стрела с глухим стуком глубоко вошла в деревянное перекрытие, поддерживающее навес над балконом. Моток веревки, одним концом закрепленный на стреле, упал вниз, разматываясь и извиваясь, словно ядовитая змея в руках укротителя. Верёвка резко натянулась, словно струна, и слегка завибрировала; ненадежная балка угрожающе заскрипела, но все же выдержала нагрузку.
Через какое-то время на мощеный полированным камнем пол достаточно тихо спрыгнул человек. Ничего определенного о нем сказать было решительно невозможно, так как он моментально накрыл факел, тускло освещавший все вокруг, чехлом из какой-то прозрачной ткани. Пламя сжалось до крохотного огонька, и тот застенчиво потух. Все вокруг заполнилось непроглядной тьмой, в которой послышались четкие и разнообразные по своему звучанию металлические щелчки. Потом что-то громко щелкнуло. Мрак прорезала нестерпимо яркая после темноты полоска света, на фоне которой за доли секунды внутрь поместья проскользнул темно-серый силуэт человека, и дверь тихо, но стремительно затворилась вновь.
Но никто не заметил нежданного гостя, так как туманные переулки в тот час были пустынны…
***
– Чума тебя зарази, где пиво?! Я не намерен ждать вечность, пока жажда иссушит мои внутренности…
– Умерь свой пыл, Баффорд; нам не нужны…
– Отвали, Вустер! Не учи отца жить! Или как там… Трррактирщик!!!
И кости вновь задорно заплясали по столу под громкие звуки неутихающей песни:
«Бездонна твоя золотая душа
И шире, чем сотня морей.
Каждый вечер с камнем на шее
На твоём забываюсь я дне.
Нет на свете вернее жены,
Ты меня утешаешь, а я,
Со слезами божусь, что твой с потрохами,
Верная Пинта моя!»
Лорд Баффорд пил. Не как полагается знатному господину – на балу, в окружении себе подобных аристократов, – а в таверне, с простолюдинами. Он сорил деньгами и наслаждался безмерной похвалой в свой адрес, которая, надо заметить, не стоила и вшивого медяка.
***
Лестницы и залы, жилые комнаты и коридоры… В куцей библиотеке совершенно не было света, но это, казалось, нисколько не мешало человеку в плаще с надвинутым на лицо капюшоном. Он спокойной уверенной походкой прошел мимо книжных полок, заставленных литературой сомнительного духовного и культурного содержания («культурность и духовность» содержания, судя по откровенным названиям томов, даже не ставилась под вопрос), открыл, обыскал и закрыл ящики комода, ощупал раму картины на стене и заглянул за нее, затем увидел и прикарманил блеснувшее золотое колечко, так безалаберно оставленное хозяевами на полке. Ну что ж, что упало, то пропало… Красная ковровая дорожка привела по узкому коридору к развилке, где человек в черном, вжавшись в кирпичную стену, затаился в тени.
Не прошло и минуты, как слева из-за поворота ленивой походкой вышел охранник. Он носил сине-желтую форму, кольчужную рубашку чуть выше колена и золотистого цвета шлем. В правой руке он рассеяно, вяло держал явно отягощавший его меч, который почти чиркал острием по ковру. Наверное стражнику нравилось, как поблескивает сталь – иначе он не стал бы доставать меч из ножен. Стражник насвистывал себе под нос мелодию популярной ныне развратной песенки, исполнявшейся в дешевых трактирах. Надо заметить, что делал он это крайне неумело и отвратительно.
Когда сонный охранник дошел до развилки, раздался приглушенный звяк о шлем, и бесчувственное тело повалилось на черно-белый как шахматная доска пол. Стражник стукнулся головой, но после неожиданного удара сзади уже не чувствовал боли.
Две руки в перчатках из черной тонкой кожи и широких кожаных наручах с клепками вынырнули из темноты. Схватив и приподняв оглушенного под мышки, потащили его в неосвещенный коридор, где вряд ли можно было разглядеть что-то, не имея лампы или факела…
***
Пьяная драка была в самом разгаре. Во все стороны летели пустые и реже наполненные элем глиняные кружки (дешевые в целях экономии средств заведения), смачно разлетавшиеся от столкновения со стеной, мебелью, или чьей-нибудь несчастной головой, опрометчиво оказавшейся на траектории полета.
Знатный лорд Баффорд залез на стул и, сильно покачиваясь, издал громогласный клич, гласивший, что он, видите ли, король мира, но был моментально стянут с пьедестала и завален на пол другими претендентами на этот заманчивый титул.
Как ни странно, но музыканты только теперь начали выкладываться на всю катушку: гремело пианино, пронзительно визжала скрипка и неистово звенел бубен. Другими словами, музыка вполне соответствовала непринужденной атмосфере, царившей в этом славном заведении.
В харчевню ворвалась группа людей в серо-синих мундирах.
– Городская Стража! Прекратить беспорядки! По домам, грязные свиньи, слышите?! – орали они, не щадя глоток и без разбора раздавая увесистые удары налево и направо. Музыка захлебнулась в гомоне потасовки невиданных для трактира размахов.
«Все мои друзья
Знают имя любимой моей,
Хоть никто и не видел её
За те пять лет, что я пью в кабаке!
Хей-хоу!*»
***
Он, словно гигантская черная капля, соскользнул с балки под потолком на высокую спинку трона; с нее ниже – на сидение, на постамент, вниз по ступенькам. Стараясь ступать как можно тише, человек прокрался за спиной у несшего вахту на входе в тронный зал стражника и навис над полкой у правой стены.
В помещении чадили три факела, и огонь причудливо плескался в бесчисленных гранях и в глубине редчайшей чистоты рубина в форме капли – целых два дюйма* в длину, размером с огромную спелую клубнику. Сколько в нем карат вор прикинет позднее – сейчас надо действовать быстро и тихо. Рука застыла над драгоценностью (словно вбирая ее ауру, словно упиваясь моментом), схватила камень, который незамедлительно перекочевал с полки в маленький мешочек, висевший на широком коричневом поясе рядом с кинжалом.
Человек-тень проделал обратный путь на вершину трона, по-обезьяньи ловко уцепился за балку и подтянулся наверх, так и не издав ни одного громкого звука.
В мертвой тишине сладко и протяжно зевнул стражник, несший свой дозор в тронном зале.
* Песня «Верная Пинта» группы «Тролль Гнет Ель».
* 2 дюйма – 5 см.
***
Карета с красивой ажурной буквой «Б» на дверце остановилась у главных ворот, решетка которых, не заставляя себя долго ждать, поползла вверх, гремя звеньями цепей. Двое слуг вытащили из кабинки мужчину «знатного» вида (то есть с бакенбардами, мясистым носом, иссиня-черным синяком под правым глазом) и потащили его в прихожую поместья, с видимым неудовольствием морщась от зловонного запаха перегара.
Вор сидел на крыше какого-то дома, расположенного перед главным входом в поместье, и наблюдал за этой немой сценой.
– До свидания, лорд, – тихо, но четко прошептал он с легкой хрипотцой. Впрочем, его голос не был лишен приятных ноток. – Спасибо за подарок и жди еще как-нибудь в гости, но не траться сильно на охрану…
Вор жил одним днем, и сегодняшний день, определенно, удался. В нескольких футах* от него приютилась нахохлившаяся ворона, разглядывая необычного посетителя черным немигающим глазом.
– И тебе счастливо, птичка.
Вор спрыгнул вниз, тихо зашуршал плащ, а птица, громко каркнув и хлопнув крыльями, взлетела в темное ночное небо, скрывшись из виду.
* 1 фут – 30,48 сантиметров.
***
Всюду, покуда хватало взора, простирался Город. Он занимал огромную площадь, примыкая своей южной границей прямо к Океану. Пополам Город делила широкая Река, через которую были перекинуты четыре массивных каменных моста. Со временем Барон – Правитель Города – ввел запрет на дальнейшее расширение мегаполиса за черту уже существующей крепостной стены, чтобы сохранить и так немногочисленные сельские угодья, со скрипом обеспечивающие Город продовольствием. Сделано это было, чтобы как можно меньше зависеть от потенциально враждебных соседей – меньших, но вполне сильных городов: Сайрика, Бона и Блэкбрука.
Тогда началось уплотнение городских застроек. Город разбухал, как хлеб в теплом молоке. Орден Молота и зажиточные лорды выкупали земли за совершенно невероятные деньги и возводили на них новомодные заводы по производству тяжелой техники: коллекторов, насосов и электрогенераторов. Жилым домам пришлось ужаться, и вскоре иметь даже небольшой садик или теплицу стало немыслимой роскошью, доступной единицам. Улицы теперь походили на длинные каменные коридоры со стенами из домов, которые столь плотно прилегали друг к другу, что не каждый акробат мог бы между ними протиснуться (вора, кстати, эти щели спасали не один раз). Вскоре жилые строения начали расти и ввысь, обзаводясь третьими и четвертыми этажами.
Своим новым обликом Город неизменно деморализовывал любого деревенского жителя или заокеанского гостя. По лабиринтам из улиц можно было плутать неделями, так и не выйдя к намеченной цели. Возникла даже новая услуга – проводники по Городу. Но вместе с проводниками появились и жулики-проходимцы, заводившие своего клиента в глухие трущобы и выжимавшие там его кошелек с такой тщательностью, с какой давят виноград на вино. Карты Города так же пользовались немалым спросом, хотя их достоверность была сомнительной и оставляла желать лучшего. Некоторые особо «талантливые» мастера картографии ухитрялись неправильно расположить целые кварталы или даже перепутать стороны света.
Вору, ограбившему этой ночью поместье лорда Баффорда, карта была ни к чему. Город он знал, как свои пять пальцев. Его вырастили улицы. Вор сейчас неспешно брел вдоль «карантинной стены» в Старом Квартале, направляясь на Каменный Рынок, где сейчас располагалась его «берлога».
Именно со Старого Квартала многие столетия назад Город начал свой рост. В высокий холм на западе района прочно врос Замок Барона – старомодная неприступная крепость, снаружи лишенная каких-либо намеков на роскошь. Но то только снаружи…
Сейчас Старый Квартал занимал площадь в два раза меньшую, нежели, например, пятьдесят лет тому назад. А виной всему – карантинная зона. Никто точно не знает, что именно случилось тогда (хотя многие винят в произошедших несчастьях хаммеритов). Доподлинно известно лишь то, что однажды ночью из Великого Собора вырвалась толпа разномастной нежити. Они поубивали всех жителей окрестных домов, которые тут же пополнили армию мертвых. Жителей Старого Квартала оповестил об опасности священник Ордена Молота, сумевший поднять округу звоном соборного колокола. С большим трудом толпы зомби были приостановлены у Рубиновой Улицы, где под защитой Городской Стражи люди начали в срочном порядке возводить стену, которая опоясала всю зараженную злом территорию, объявленную запретной для посещения.
Разумеется, простое строгое предупреждение не могло остановить многочисленных охотников за чужим добром, незаконно проникающих в карантинную зону, чтобы поживиться богатствами сгинувших жителей. Кто-то из них даже возвращался оттуда, неся с собой неплохую добычу, а также получив тяжелые увечья. Другие – их было совсем мало – околачивались на территории у самой стены в виде полуразложившихся зомби, пугая окружающих своими страдальческими хрипами и стонами. Большую же часть этих «энтузиастов» никто больше никогда не видел.
Вор однажды бывал за «карантинной стеной». перекрытия старинных домов скрипят под ногами, грозя обвалиться вниз, где уже выжидает своего позднего ужина парочка тупых зомби; высохшие дренажные каналы и канализация стали прибежищем для диких агрессивных бурриков* и гигантских пауков; всюду останки людей, затянутые густой паутиной; улицы, совсем недавно пестрившие нарядами прохожих и вывесками магазинов, теперь серы и безлики, а на брусчатке лежит толстый слой грязи и пепла; находясь там, точно знаешь, что вокруг нет никого живого, и все же слышны шаркающие шаги за стенкой или на другом этаже; из подвалов раздаются тихие хрипы и стоны, а зловещий смех то и дело проносится по пустым улицам; в подземельях обитают таинственные огненные создания, враждебно настроенные ко всему живому. Вор многое мог бы рассказать про карантинную зону; мог бы, но не желал. С Великим Собором, а, точнее, с тем, что он в себе скрывал, его связывали весьма неприятные воспоминания.
* Burrick (англ.) – буррик обыкновенный (Burrus Vulgaris) – гигантская теплокровная рептилия, передвигающаяся на задних лапах. Имеет толстый и жесткий кожный покров различных оттенков коричневого цвета. Небольшие передние лапы почти полностью атрофировались. Ростом – чуть ниже человека. Формой тела буррик больше всего напоминает бочку. Хвост короткий, нечетко выраженный. Морда закругленная с широкой пастью, из которой буррик может выдыхать облака ядовитого газа. Всеядны. Буррики живут в подземных пещерах небольшими семьями, зачастую соседствуя с некоторыми другими животными (например, гигантскими пауками). Буррики теплокровны и живородящи. Дикие буррики, защищающие свою территорию, невероятно агрессивны и смертельно опасны. Буррики – излюбленный знатью объект для охоты, а также широко распространенные по всему региону вьючные животные. Для того, чтобы одомашненный буррик не выдыхал направленные струи ядовитого газа, животному либо надевают специальный намордник, либо в раннем возрасте делают довольно сложную хирургическую операцию.
Архитектура Старого Квартала отличалась от прочих, более поздних застроек. Тут господствовал стиль, названный позже неоклассическим: монументальные каменные здания, выполненные в строгих геометрических формах. Чаще всего крыши таких домов делали плоскими, что очень нравилось вору, любившему «путешествовать» по ним. И даже недостаток в виде устаревшей и изношенной системы канализации не мешал самым зажиточным гражданам непрестанно вести грызню за весьма большие по общим городским меркам жилые постройки. Жить в Старом Квартале считалось признаком высокого достатка и знатности. В районе даже имелось с десяток личных садов и небольшой парк, вполне пригодный для постройки на его территории довольно серьезной фабрики. Но Барон был категорически против того, чтобы размещать в Старом Квартале какую-либо промышленность.
Поговаривали даже, что именно отсюда руководят своими делами Городские Смотрители – элитный преступный синдикат, имеющий четкие структуры гильдий и собственные законы, впрочем, сильно расходящиеся в своих представлениях с общепринятыми городскими.
Вор многое знал о так называемых Гильдиях. Эти организации пропитаны духом предательства и корыстолюбия. Интриги здесь плетутся с той частотой, с какой пауки затягивают своими липкими нитями заброшенный дом. И чем выше по рангу интриган, тем изощреннее его схема достижения цели, включающая тщательный анализ и тонкий просчет возможных действий соперников независимо от их ранга. Они, словно злобные псы, грызущиеся за брошенную хозяином кость, готовы порвать на куски любого, кто оказался на их пути. Вора тошнило от роковых дам, с чьих рук никогда не смоется кровь сотен убитых или отравленных ухажеров, на которых они обращали свое внимание лишь потому, что те за это хорошо платили. Вино в Гильдиях льется рекой, яд сыплется мешками, а тех, кто правит балом, не видит почти никто. Тузы ведь всегда скрываются в рукаве, выжидая удачного мгновения. Дружба, верность, признательность, честь, честность – забудь это всяк, входящий в Гильдию. Вор многое мог бы поведать о воровских Гильдиях; мог бы, но не желал. Его слишком утомила непрекращающаяся склока между членами этих криминальных организаций, а потому он старался держаться вдалеке от Гильдий.
Осень уже совсем клонилась к зиме. Отшумели бесконечные дожди, окончательно превратив опавшие листья в однородную грязевую массу. По ночам свирепствовали морозы, покрывавшие лужи тонкой и хрусткой корочкой льда. Вор кинул взгляд на придорожный садик, примыкающий к небольшому трехэтажному особнячку. Деревья (а их было целых три) красными мелкими ягодами – верный признак приближающейся холодной и затяжной зимы. Хотя в Городе холодные зимы были редкостью. Грязные – да, но никак не холодные. Виной всему – весьма поганая экология, обилие дымящих труб и теплопроводов, залегающих на очень малой глубине. Воздух делался совсем нестерпимым, и если летом дым от фабрик, понатыканных в самых невероятных местах, быстро улетучивался далеко в небеса, то зимой он тяжелел и наваливался всей своей массой на улицы. Под ногами чавкает некая серо-коричневая жижа, весьма отдаленно напоминающая снег.
Богатеи стараются на зиму уехать загород, прихватив с собой семьи. Кто-то даже остается встречать Ночь Сотворения в Солнечном Порте – запредельно дорогом курортном городке на отшибе от Города, куда с недавних пор ходит скоростной самодвижущийся паровой экипаж механистов. Там строго запрещена тяжелая промышленность, что позволяет насладиться режущим глаза белым снегом, морозным чистым береговым воздухом и прочими атрибутами отдыха. Вор не очень любил отлучаться из Города – вне его лабиринтов он чувствовал себя неуютно. К тому же, так и недолго упустить какой-нибудь интересный слух, а вместе с ним и неплохую поживу. Навряд ли он сейчас возвращался бы домой с Кровавой Слезой, если бы выбрал своей резиденцией какое-нибудь место за крепостной стеной Города.
Ему в лицо ударил порыв северного ветра, чуть не скинув капюшон. Вор спешно поправил его, ведь, находясь в районах, подвластных Городским Смотрителям, лучше сохранять инкогнито и не «светиться». Мало ли какой «зеленый» пострел из какой-нибудь Гильдии решится на отчаянный шаг, чтобы порадовать своего нынешнего покровителя и выслужиться. А вор совсем не желал никого убивать или калечить, особенно после того, как столь грамотно и без лишнего шума «навестил» поместье Баффорда.
Он свернул у Рубиновой Улицы на север. Вору Город очень нравился; он его даже по-своему любил. Город предоставляет очень широкие возможности, нужно только уметь ими воспользоваться. Вор же пользовался ими налево и направо, совершенно не мучаясь угрызениями совести и не краснея. Он считал, что мелкое воровство – не воровство вовсе, а крупный «куш» вряд ли нанесет какому-либо толстосуму непоправимый ущерб. Но он тщательно выбирал своих жертв, долго анализируя дело, на которое подрядился. Необдуманные шаги опасны. Однажды ему пришлось в срочном порядке поправлять свои финансовые дела ночным рейдом в Придорожные Доки, хотя полагалось бы еще с месяц «полежать на дне». Эта авантюра чуть не подвела итог его жизни посредством виселицы. Город безжалостен к тем, кто действует необдуманно и порывисто, а также неспособен вовремя остановиться.
Через пару кварталов в пролете между зданиями открылся вид на Стелу Барона. Монументальный каменный столп в десять обхватов возносился над районом на добрые сорок футов*. Он был символом власти и могущества династии Баронов вот уже многие сотни лет. Но сейчас постамент пустовал. А все дело в том, что новый Барон, принеся Городу присягу, первым делом снес памятник старому Барону, чтобы установить на его месте свой. Это было своеобразной традицией среди правящей династии. Но новый монумент задерживался из-за неожиданной для всех казни скульптора, посмевшего изобразить нового правителя «недостаточно мужественным и великим».
* 40 футов – 12,2 метра.
Кстати о казнях! Из всех развлечений среди простых жителей Города они занимали наипервейшее место, оставляя далеко позади медвежьи бои, битвы бурриков, театры и приезжие цирки-шапито. Казнили в Городе много и со вкусом: публичные обезглавливания, демонстративные повешенья, кровавые четвертования и прочие сопутствующие процессу развлечения. Массовыми поставками кандидатов в покойники занимались хаммериты, рассылая свои правозащитные патрули по всему Городу. Стоит заметить, что догматичные молотобойцы имели сильно завышенные требования к соблюдению порядков, помноженные на поразительную подозрительность. В общем, на плахах сложил голову не один добропорядочный горожанин, пойманный за мелкую кражу в нетрезвом виде. Но Барону было проще отчасти поручить функцию полиции хаммеритам, чем содержать столь многочисленную по кадрам службу на те деньги налогоплательщиков, которые нескончаемым потоком вливались в его собственный карман.
В свое время мест прилюдных экзекуций было всего три: в Старом Квартале, на Каменном Рынке и в Придорожных Доках. Но Барон как-то посчитал, что этого мало. «Меньше еды и больше веселья», - резонно рассудил он. И подобные пятачки свободного места (ничем незастроенного! Какая трата земельных ресурсов!) появились во всех районах Города. По злой иронии судьбы эти же клочки открытого пространства использовались для разбития шатров бродячих цирков-шапито. Вот и получалось, что на еще совсем недавно впитавшейся в землю крови уже резво отплясывают жонглеры и клоуны. Приезжие цирки занимали в рейтинге народной любви почетное третье место после казней и боев. Ни один уважающий себя родитель не мог запретить своему чаду поглядеть на зомби в клетке или посетить представление дрессированных бурриков, выдыхающих ядовитый газ колечками. Иногда, правда, зомби удавалось вырваться из клетки и учинить на ярмарке кровавый террор, но такие досадные и редкие, в общем-то, эпизоды подолгу не мусолили. Скорее, наоборот: все, кому удавалось в таких ситуациях выжить, приходили в дикий восторг. Приезжал новый цирк, и люди со всех окрестностей вновь стягивались поглядеть на диковинки.
И хотя с «едой» дела в Городе обстояли не очень, но «веселья» для страждущих было предостаточно. Вор за свою жизнь насмотрелся всякого…
Знать развлекалась иначе: с большим размахом и затратой на празднества колоссальных денежных средств. Толстосумы закатывали балы по любому мало-мальски большому поводу: дни рождения, женитьбы, похороны (которые справляли с невиданным пафосом), значительные коммерческие успехи и тому подобное. На следующее утро, когда пиршества подходили к концу, оставалась такая куча еды, что могла наесться добрая половина нищих в районе, ведь считалось дурным тоном не приготовить больше, чем нужно. В закрытых от свободного посещения залах поместий и дворцов играла музыка, гости кружились в танце или медленно, вальяжно бродили между столами с яствами. Но балы были не только средством отдохнуть и показать себя другим, отнюдь. На балах решались вопросы, которые долго бы «провисали» в обыденной обстановке. Сказывалось общее возбуждение. Бурлило сватовство, на пьяную голову заключались договоренности о поставках и сотрудничестве, мирились непримиримые враги (и, зачастую, ссорились лучшие друзья), заключались долговечные и мимолетные союзы. А еще бал – лучшее место, чтобы обсудить что-то важное, не опасаясь быть услышанным. За общим гомоном гостей нашептываются (и подслушиваются) такие тайны и слухи, какие никто не осмелился бы огласить даже в приватной комнате Первого Городского Банка.
Через неделю вор собирался наведаться на один из таких балов, чтобы отдохнуть, знатно поесть, вскружить головы парочке красоток, не дав даже и намека на продолжение романа, ну и, конечно, поправить свое финансовое положение. Для всех этих целей костюмированный бал подходил, как ничто другое.
Заявиться туда в костюме вора – весьма захватывающее предприятие, так как в последнее время Городская Стража знала его в лицо. Поэтому остаться вне подозрений даже на костюмированном балу – дело для настоящего профессионала.
Но до него еще дожить надо. Вор заприметил на другом конце улицы идущего навстречу Городского Стража. Люди в капюшонах и темных плащах всегда вызывали у этих ребят нездоровый интерес, а потому вор рядом с оружейной мастерской «Йохансон и сыновья» нырнул налево в темный переулок, чтобы разминуться с блюстителем законности и избежать лишних вопросов. Фонарей в переулках не вешали, а потому здесь было довольно темно. Вдоль стен змеями тянулись тонкие трубы, переплетаясь и постоянно меняя высоту. По влажной земле стелился то ли туман, то ли пар. Небо над головой с трудом угадывалось за бесчисленными натянутыми на уровне третьего этажа веревками с просыхающим в перерывах между дождями бельем. С белья капало. Вор мельком глянул наверх, в надежде обнаружить что-нибудь достойное из одежд, но наученные горьким опытом прачки богачей из Старого Квартала не вывешивали снаружи ничего, что было бы дороже двух-трех монет. А с такой «добычей», как показывала практика, только морока.
Избегая встречи с Городской Стражей, вор стал невольным свидетелем интереснейшей сцены. В узком переулке он наткнулся на Глота, беседующего с каким-то толстяком. Глота вор знал уже довольно давно. Этот великан раньше подрабатывал вышибалой в разных тавернах и корчмах, но неизменно вылетал с работы, учинив очередные разрушения, сравнимые по масштабам разве что со стихийным бедствием, скажем, с извержением вулкана. Сейчас Глот состоял в какой-то из Гильдий и занимался «уговорами» мелких и нерадивых должников. Вообще-то, его звали Эмеральдом, но, посмотрев на его телосложение (устрашающих размеров детина, состоящий, кажется, исключительно из одних мускулов; невыразительный взгляд; коротко стриженые бобриком волосы на голове), любой усомнился бы в подлинности имени, хотя мать назвала свое чадо именно так. Вору порой даже приходило в голову, что мозг Глоту заменяет хорошо накаченный мускул, натянутый в голове от уха к уху. И не только его одного посещали такие мысли. А потому Эмеральд пользовался псевдонимом, отражающим его внешность, социальную позицию и мироощущение – Глот. По его лицу было видно, что сейчас неприспособленный для мыслительных процессов мускул в его голове тщетно пытался переварить ту информацию, которая к нему поступала. С тем, чего Глот не понимал (например, шахматы), он поступал всегда неизменно – крушил и ломал.
Собеседник Глота был человеком среднего роста, полноватым и хорошо одетым. При первом взгляде на него становилось ясно, что он очень нервничает, явно находясь в данный момент в непривычной для себя среде.
При его приближении Глот отступил на шаг, словно предлагая заняться клиентом. Верзила был груб и вспыльчив, но опасность для своей персоны чуял за милю.
– Чудесный вечер, не так ли? Что привело столь почтенного господина в наши подворотни? – учтиво поинтересовался вор, не показывая лица.
– Я… эм… тут… по делу к господину Эмеральду, – толстяк занервничал, предчувствуя неприятности.
«Будут больно бить», – подсказывал ему жизненный опыт. – «Хорошо, если в живых оставят. Зря ввязался в эту авантюру…»
Вор вопросил:
– А что за дело, позволь поинтересоваться, Глот?
Глот позволил:
– Налет, чтоб репутацию тю-тю. На бизнес.
– Ааа, понятно, – потянул вор. – Нужно кому-то испортить жизнь, чтобы у другого показатели комфортности бытия возросли. Обычное дело. Только это не к Глоту, господин… как вас там?
– Корнелиус, – ответил толстяк, нервно сглотнув слюну. Он был рад, что момент избиения, судя по всему, откладывается, а то и вообще отменяется.
– Корнелиус, – вор словно попробовал имя на вкус. – Кондитер?
– Как вы узнали?! – опешил Корнелиус.
– Я знаю все, – загадочно пояснил вор. – Думаю, мы сможем обговорить дело где-нибудь в более комфортном месте. Например, в близлежащей таверне «Под ветхим потолком». Глот, ты уж прости, но этот клиент не в твоей юрисдикции. Пойдемте, господин. Нам есть о чем поговорить…
Вор, который ростом был чуть выше Корнелиуса, взял его в обнимку за плечо и повел в нужном направлении. Вскоре парочка скрылась за поворотом, а Глот остался в подворотне, почесывая затылок и соображая, что же все-таки такое произошло.