55 ответов в теме

[Георгий Старков]

Глава 4
Взаперти


1


Яркий свет, тьма, снова свет. Они перемежаются, как полоса "зебры" на переходе. Генри смотрит на это мельтешение, пока его не начинает тошнить. Нужно выбираться отсюда, говорит он себе, нужно заставить себя вынырнуть. Но как это сделать, если он лишь бестелесный дух, не имеющий тела и формы? Здесь, на грани "той" и "этой" стороны, он существует именно в таком виде - точка зрения, лишённая облика. Он видит омерзительный перемежающийся свет и слышит не менее омерзительный вялый голос дикторши, доносящийся сквозь снегопад помех:

- Специальный выпуск новостей... Сегодня утром в лесах возле Сайлент Хилла обнаружено обгоревшее тело молодого мужчины. Полиция возбудила уголовное дело по факту убийства. На теле жертвы обнаружена вырезанная надпись в форме числа 17121. Это послужило поводом для подозрения, что убийство может быть как-то связано с делом Уолтера Салливана десятилетней давности...

Генри понимает, что непостижимым образом ловит волну утренних новостей. Словно ему в голову вживили маленький радиоприёмник. Каждое слово дикторши вызывает ноющую боль в голове. Он жмурится со всех сил, не желая видеть чёрно-белый свет и слышать отдаляющийся голос. Но образы не оставляют его. Они кружат вокруг, сбивая друг друга. Это чёрная дыра на кафеле, это Синтия, прикладывающая ещё тёплую ладонь к его щеке. Это он сам на могиле матери, которая так и не дождалась сына в день своей смерти. И в конце - когда боль в висках усиливается до дребезжащей ноты, обещая скорый взрыв, - Генри видит в пульсирующем свете молодую девушку (совсем ещё девочку), которая грустно улыбается сквозь прутья решетки. И отчётливо слышит, как она говорит:

- Так хотел Бог.

Слова стали последними. Они обрушились на него грохотом скал, и Генри болезненным рывком приподнял веки. Мельтешение не прекратилось, но теперь это были не свет и тьма, а лопасти под потолком. Генри шумно выдохнул. Все мышцы тела на мгновение напряглись и обмякли. Он проснулся. Так хотел Бог... и он проснулся.


2


На этот раз Генри не стал первым делом заглядывать в ванную. Он и так знал, что дыра никуда не делась, и от неё по-прежнему веет адским холодом. Вместо этого он направился в кухню - нужно было промочить горло, которое превратилось в сухую папиросную бумагу. А ещё не помешало бы вымыть лицо. Следов от укусов не осталось, но чувствовал он себя так, будто его прижали физиономией к куче битого стекла.

Наклонившись над кухонной раковиной, он крутанул кран. По закону подлости, воды в трубе не должно было быть, но она хлынула с весёлым журчанием. Генри подставил стакан и наполнил его до краёв живительной влагой. Смог остановиться, только когда осушил третий стакан. Желудок не приветствовал внезапное наводнение - живот недовольно забурчал, но стерпел издевательство. Почувствовав, как светлеет в глазах, Генри начал умываться, уже более спокойно. Полотенца в кухне не было, оно висело в ванной, так что вытираться он не стал. Сейчас это было неважно.

А что важно - так это думать над тем, что делать дальше. Снова лезть в проклятую дыру, чтобы увидеть ещё одну ужасную смерть? Или попытаться что-то предпринять здесь, на этот раз более спланированно?

Но перед тем Генри хотел кое на что взглянуть.

Он вернулся в свою комнату. В ящике рабочего стола лежали вырезки из газет и старые фотографии - память о тех днях, когда он ещё не осел в квартире 302. Сейчас Генри интересовала только один снимок... тот самый, что он сделал во время последнего визита в Сайлент Хилл. В городе, где он был прошлой ночью.

Застекленная фотография лежала в самом низу стопки, покрытая толстым слоем пыли. В последний раз Генри брал её в руки полтора года назад. Озеро Толука, его прибрежные камыши. Водная гладь уходит до горизонта, но на снимке всё теряется в тумане: лёгкая дымка, день и ночь висящая над озером, ограничивала видимость сотней ярдов. Cквозь туман на заднем плане заметна высокая сигарообразная конструкция, рвущаяся к небу. Маяк. Тот самый, о котором говорил бедняга Джаспер... о котором писалось в газете. Рядом с маяком, к северу от него, располагался парк развлечений, один из главных источников дохода в городе. Генри пару раз был там, но аттракционы его не впечатлили.

Маяк. Парк. Забытая статья, которая казалась банальнейшей уткой... но после сегодняшней ночи Генри не был ни в чём уверен.

Так хотел Бог.

Эти слова. Они занимали ровно одну строку на газетной бумаге, но врезались в память навечно. Их ужасающая краткость и завершённость поразила Генри. И вот сегодня, балансируя на нити полусознания, он вновь их услышал. И не просто услышал - увидел ту, которая сказала эти слова. Эта девушка... Он не знал её имени, но знал, что она натворила.

В статье говорилось, что утром в понедельник городок ждало страшное потрясение. Холодная ночь с воскресенья на новую неделю обагрила кровью парк развлечений, где шокированные служащие обнаружили мёртвого старика и девушку, которая сидела рядом с ним и беззвучно плакала. Вначале они приняли её за жертву преступления... но потом увидели нож, который она любовно сжимала в руке.

Репортёр с нескрываемой гордостью сообщал, что ему удалось добиться разрешения на интервью через прутья решетки. Но он успел задать только один вопрос девушке, которая, по его словам, "забилась в угол своей койки, глядя в пустое пространство". Он спросил, зачем она это сделала. Она молчала, и он повторил вопрос. Тогда она ему ответила... и репортёр счёл нужным выделить её короткое высказывание жирным шрифтом.

- Так хотел Бог, - сказала она с болезненной улыбкой. И больше не проронила ни слова, как бы репортёр ни извращался в дипломатии. Это были её последние слова. Обескураженный журналист ушёл из тюрьмы. На следующий день девушку ждала перевозка в Портленд, но этого не состоялось: она повесилась ночью на верёвке, сооружённой из своей же блузки. На том дело и кончилось, и репортёр отмечал в конце статьи, что для Сайлент Хилла это не первый и наверняка не последний загадочный инцидент. "Так или иначе, - завершил он статью, - мы вряд ли когда-нибудь узнаем истинные причины этой ужасной резни. И, сдаётся мне, это даже к лучшему". Раскрыть имя девушки или дать её фотографию в редакции не решились, так что шапку статьи венчал снимок того самого маяка, который был на фотографии Генри.

Маяка, мимо которого они с Джаспером должны были пройти прошлой ночью.


3


Генри смотрел на грозную тень маяка долго, загипнотизированный внезапно ожившей историей. Он вспоминал то, что видел перед пробуждением - грустное юное создание, которое произносит три слова. Была ли это действительно та самая девушка, или это только плод его воображения? Он не знал. Но видение предельно чётко стояло перед глазами, стирая всё, что было до него. Генри смутно вспоминал, что слышал какую-то радиопередачу и ему показалось, что там речь шла о чём-то важном. Но дальше думы не шли. Точно он мог сказать только одно: это был не бейсбольный матч.

У двери затрезвонил звонок. Генри не шелохнулся. Трель раздалась во второй раз. Он оторвал взгляд от фотографии и недоумённо огляделся. Что за шум?.. После семи дней молчания разум отказывался верить, что внешний мир вспомнил о Генри Таунсенде.

Однако это было так. Окончательным доказательством стал третий звонок, взорвавшийся раздражённой какофонией.

Ну так ты подойдёшь, приятель, или мне вечно издавать эти противные звуки?

Кто-то стоял у квартиры 302 и звонил в дверь.

Едва Генри понял это, фотография выскользнула из его рук и шмякнулась об пол. Он уже бежал к двери, как иностранец, опаздывающий на самолёт, который должен доставить его домой. Кто-то звонил, в любой момент он мог уйти, снова оставив его одного с ухмыляющейся дырой.

Оказавшись у двери (Генри даже с разбегу несильно ударился плечом), он жадно приник к глазку. Над головой в последний раз подал голос звонок, но его глас разочарованно оборвался на середине.

В первую секунду Генри охватил ужас, когда в круглом стёклышке он увидел лишь серую темноту с мутной белесой массой посредине. Он моргнул, и темнота отодвинулась, заставив его издать вздох облегчения: бывают же такие совпадения. Хозяин квартиры и гость умудрились заглянуть в глазок одновременно с двух сторон. Только что Генри видел глаз своей соседки Айлин Гелвин, которая убрала палец с кнопки звонка, посчитав дело безнадёжным.

- Не уходите! - Генри в сердцах хватил кулаками по двери. Правый кулак попал по цепи, и руку полоснула боль. Генри этого даже не заметил. - Откройте дверь! Помогите мне, я...

- Что-то не так с этой квартирой, - задумчиво констатировала Айлин, отходя от двери. Таунсенда охватило чёрное отчаяние. Но Айлин не ушла, а осталась стоять у двери, глядя на кого-то, кто не попадал в поле обзора.

- Что ты имеешь в виду? - спросил этот "кто-то" без особого интереса. Мужской голос, грубый и отрывистый. Поняв, что ещё не всё потеряно, Генри удвоил усилия:

- Помогите! Вытащите меня отсюда! Вы что, не слышите?

Айлин снова покосилась на дверь с видимым сомнением. Генри отметил, что на ней тот же разноцветно-полосатый топик, что и день назад, когда уронила склянку под дверью.

- Я постоянно слышу странные звуки... - она нахмурилась. - Кажется, они исходят из этой квартиры. Ричард, - обратилась она к мужчине, и тот наконец появился в глазке. - Ты ведь живёшь в противоположном крыле, да? Может, ты видел в окне что-нибудь странное?

Генри узнал человека в галстуке с изображением Сикстинской Мадонны. Житель квартиры 207, Ричард Брейнтри. Крепкий мужчина, который никогда не улыбался. Иной раз Генри слышал, как он разражается криками в коридоре, разгоняя собравшуюся в подъезде детвору. Уж чего Брейнтри терпеть не мог, так это детей. Сам он жил один и редко вылезал из дома. За исключением одного - у него была довольно гадостная привычка вечерами шастать по всем этажам, как крыса, вынюхивающая съестное. Генри часто видел его в глазке за два года. Лично он сталкивался с Брейнтри раза три-четыре. В первый раз он вежливо поздоровался, но Брейнтри прошествовал мимо, делая вид, что не услышал приветствие. Во второй раз (через месяц после первого) они разминулись на узком лестничном проходе. Генри спросил, опять-таки максимально дружелюбно, как тот поживает. Брейнтри пожал плечами, сказал: "Нормально", и ушёл по ступенькам с лицом, выражающим крайнее презрение. После этого Генри прекратил попытки установить c ним контакт. Позже, размышляя от нечего делать над странной враждебностью Брейнтри, Таунсенд пришёл к довольно правдоподобной догадке. Ричард принял его за гомосексуалиста.

А теперь он с напускным равнодушием заглядывал в глазок, сверкая булавой у основания галстука.

- Нет, - сухо ответил он на вопрос Айлин. - Вроде всё нормально.

Сейчас он фыркнет и скажет, что ему нет дела до всяких гомиков, подумал Генри и перестал стучаться. Всё равно они не слышали.

Но Брейнтри сказал другое:

- Вообще, что за парень, который живёт здесь? Ты о нём хоть что-нибудь знаешь?

- Нет, - Айлин покачала головой, - только то, как он выглядит и как его зовут.

- Да уж, - Брейнтри, к превеликому счастью Генри, отлепился от глазка и взглянул на Айлин, как ему показалось, с неприязнью. - Думаешь, стоит вызвать управляющего?

Думаю, стоит, подумал Генри.

Айлин недоумённо посмотрела на Ричарда:

- Зачем?.. Я не думаю, что он...

- Нет, я ничего не утверждаю. Но раз там что-то не то, надо же предпринимать действия. Ты когда его в последний раз видела?

- Н-ну... - она призадумалась. - Уже и не помню. Он нечасто выходит из квартиры.

- Семь дней, - констатировал Брейнтри. - Ни за продуктами, ни мусор выносить... Более чем странно.

Так вы следили за мной, мистер Брейнтри, вяло догадался Генри. Бури возмущения и ярости это открытие не вызвало. Напротив... излишне длинный нос Ричарда, похоже, стал его единственной надеждой.

- Тогда действительно, - Айлин кивнула; Генри с тоской наблюдал, как они уходят дальше по коридору, выпадая из поля зрения. - Да, хорошая идея.

- Схожу прямо сейчас, - теперь Генри слышал только сухой голос Брейнтри. - Всё равно мне нечего делать.

Хлопнула дверь - Айлин снова зашла к себе. Но Ричард не спешил удаляться. Генри слышал, как он с минуту постоял в коридоре, и мог хорошо себе представить его лицо: сосредоточенное, равнодушное, скрывающее эмоции. Брейнтри внимательно подслушивал. Генри без особой надежды ударил пару раз кулаком по двери. Когда Ричард ушёл, он вернулся в кухню и открыл холодильник. Продукты в нём большей частью зачерствели, но молоко вполне можно было выпить без риска отравиться. Генри снова осознал в себе желание поесть.

Айлин что-то чувствовала. Не отдавая себе отчёта, она воспринимала сигналы Генри, но слишком слабо, чтобы понять, что это мольбы о помощи. Ему оставалось только надеяться, что управляющий, который скоро посетит его, будет более восприимчив.

Генри надеялся.


4


Сандерленд заявился к квартире 302 через пятнадцать минут. Время шло обеденное (то есть Генри так полагал), и он вполне мог бы отложить дело. Но он пришёл, как только принял заявление Брейнтри. Став свидетелем такой оперативности, Генри понял, почему на этого человека никогда не поступало жалоб от жильцов с момента возведения дома.

Сначала Фрэнк Сандерленд немного постоял, прислушиваясь у двери (Генри, ясное дело, уже прилип к глазку). Лет ему было около шестидесяти, но на вид никто не дал бы управляющему больше пяти десятков. Не услышав ничего подозрительного, Фрэнк уверенно постучал в дверь:

- Ты дома, Генри?.. Это я, управляющий!

В свою очередь Генри начал долбить дверь изнутри. Скоро на ней навечно впечатаются следы моих кулаков, мрачно подумал он.

- Помогите мне! Вы слышите меня?.. Вытащите меня отсюда! Что-то не так с этой квартирой!

Фрэнк нахмурился, и его на мгновение охватило ликование: он услышал! Но когда Фрэнк задумчиво почесал в затылке, он понял, что ошибся. Может, почувствовал каким-то уголком сознания... но не услышал.

Достав связку ключей из кармана, Сандерленд начал пер######рать в ней пальцем. Он решил отпереть дверь ключом, да только вряд ли мероприятие могло увенчаться успехом. Генри в этом сомневался, глядя на толстые стальные звенья, удерживающие дверь с внутренней стороны.

Удовлетворённо цокнув языком, Фрэнк выудил один ключ из общего вороха. Перед тем, как вставить его в скважину, он постучал в последний раз:

- Есть кто-нибудь?

- Я здесь! - Генри уже знал, что кричать бесполезно, но ничего не мог поделать. Просто стоять и наблюдать за тем, как ускользает последний шанс, было выше его сил. - Я, Генри, здесь! Вызовите кого-нибудь, пускай взломают эту чёртову дверь!

Сандерленд вставил ключ и повернул. Генри услышал, как щелкнул замок. Но когда управляющий потянул дверь на себя и она отказалась двинуться, лоб Сандерленда снова прорезала глубокая вертикальная морщина; он озадаченно уставился на связку ключей в руке:

- Странно, вроде бы это правильный ключ.

Он снова предпринял попытку открыть упрямую дверь и потерпел неудачу. Хмыкнув, Фрэнк убрал связку в карман. Однако уходить он не спешил. Озадаченное выражение не сходило с лица. Генри увидел, как оно начинает смешиваться с каким-то новым чувством. Что это? Раздражение? Воспоминания? Или же страх?..

- Что-то я точно слышал, - чётко заявил Сандерленд. Он смотрел прямо в глазок, и Генри вздрогнул. - Этот звук...

Он ушёл, снова оставив Генри одного. Таунсенд пару минут потоптался у глазка в совершенно нелепой надежде, что управляющего вдруг осенит и он вернётся, но коридор был пуст. В глазок были видны лишь несмываемые отпечатки ладош на стене. Вроде бы их стало больше.

Они меня не слышат, думал Генри. Но почему?..

Совершенно неожиданно он получил ответ на свой вопрос... и девушка, которая глядела на него сквозь прутья решетки, сказала: Так хотел Бог.

Генри пробрала дрожь. За одно короткое мгновение он снова пережил все приключения прошлой ночи. Увидел обугливающегося Джаспера, фанатика культа Сайлент Хилла, вспомнил, как превратился в бестелесную точку. Но главнее всего было имя, всплывшее в памяти. Имя, которого упомянула дикторша новостей. "Уолтер Салливан".


5


На этот раз он держался дольше. Но когда солнце взошло на зенит, обагрив края туч цветом сырого мяса, и вращение лопастей превратилось в нечто невыносимо противное и тошнотворное, Генри сдался и вновь полез в ненавистную дыру. Скорее всего, он не отдавал себе в этом отчёт, но перед тем, как войти в чёрный провал тоннеля, он прошептал у себя под носом: "Так хотел Бог".


6


Где-то капала вода. Влажное чавканье раздавалось с удручающей регулярностью. Звук терзал нервы даже в полудреме. Когда-то Генри читал о китайской пытке водой - осуждённому на макушку медленно капала вода, и несчастный сходил с ума только от ожидания следующей капли. Вот уж не думал он, что когда-то сам окажется в похожем положении. Он желал скорейшего просыпания, но вода всё капала и капала, и к тому моменту, когда Генри нашёл силы разлепить веки, он был на грани.

Первое, что он понял - на этот раз он не под открытым небом, а в помещении. Под головой был жёсткий пол, едва уловимо пахнущий формалином. Он приподнял голову, и тут же игривая капля юркнула в макушку, скатившись на лоб. Генри вскочил, словно его ударило током. Пока он поднимался, ещё одна капля успела вдарить ему по шее и гордо съехать на спину.

Искривленный коридор освещался мощными лампами на потолке. Никаких обоев или облицовки на стенах коридора не было - один голый бетон. Кое-где по поверхности бежали чёрные трещины. Здание явно переживало не лучшие времена.

Где я?

Генри огляделся. По правую сторону тянулся ряд массивных железных дверей с крохотными зарешеченными окошками, за которыми царила тьма. Камеры?

Но если так... помещение до чертиков напоминало тюрьму.

Он сделал шаг вперёд и сразу наступил на лужу прозрачной воды. Вода обильно капала сверху, просачиваясь сквозь трещины на потолке, и создавала невыносимый аккомпанемент. За исключением звука воды в коридоре было тихо, лишь негромко гудела нить накаливания в лампах. Генри бесцельно пошёл вперёд, смотря во все глаза. Делать какие-либо выводы было ещё рано, сейчас требовалось просто наблюдать и ничего не пропустить. И благодарить Бога, что он проснулся в коридоре, а не в одной из этих жутких камер. Генри вспомнил свой первый кошмар - как он сидел в камере без выхода и собирался проткнуть наточенной ложкой шею. Да уж... было за что говорить спасибо Всевышнему.

Кап-кап-кап. Дразнящие голоса множились, когда он огибал коридор. Похоже, коридор был кольцевым. По крайней мере, так показалось Генри. По старой доброй традиции лампы в некоторых участках коридора "отдыхали" - видимо, вода проникла в патроны. Тут и там к стенам жались бесцветные сгустки, напоминающие не то моллюсков, не то медуз. Генри не хотел подходить к ним, чтобы выяснить, что именно.

- Помогите!.. Выпустите меня отсюда!

Отчаянный крик ворвался в коридор, отразился от глухих стен и обзавёлся эхом. Существа на стенах недовольно шевельнулись. Крик раздавался где-то впереди, и Генри быстро зашагал в ту сторону.

- Есть кто-нибудь? Боже, кто-нибудь! - кричащий закашлялся; голос осел. - Боже...

- Я здесь, - поспешил уверить Генри, ещё не видя, кто, собственно, кричит. - Успокойтесь.

Он обогнул дугу коридора и наконец увидел обладателя голоса. Человек находился в камере - в окошке одна только голова посреди темноты, с жидкими седыми волосами и толстым морщинистым лицом. Голова чрезвычайно напомнила Генри по своей форме яйцо. Но на "яйце" были глаза, взирающие на него с таким невыразимым ужасом, что у него засосало под ложечкой.

- Вы, - пролепетал человек в камере и крепко схватился руками за прутья, словно вздумал сорвать их. - Вы... Вы должны выпустить меня. Он убьёт меня. Вы слышите, он убьёт меня!

Резко вскинув вперёд правую руку, он поймал подошедшего Таунсенда за воротник. Следы грязных пальцев с изломанными ногтями остались чернеть на голубой ткани.

- Кто убьёт? - растерянно спросил Генри, не пытаясь высвободиться.

- Откройте дверь, - умолял человек. Вблизи Генри увидел, что он уже немолод. Пожалуй, можно было даже назвать несчастного стариком. - Пожалуйста, быстрее... Уолтер хочет убить меня. Я знаю!

- Уолтер? - имя показалось знакомым. Генри довольно быстро вспомнил, где его слышал. - Вы имеете в виду... Уолтер Салливан?

Собеседник не услышал вопроса. Он потерял рассудок от страха, и продолжал причитать, держа Генри за рубашку. Он должен выпустить его, выпустить, выпустить, потому что Уолтер хочет ему отомстить. Он собирается убить его, он это знает, потому что...

Генри осторожно сделал шаг назад, и рука безвольно соскользнула вниз. Человек начал беззвучно плакать.

- Хорошо, - сказал Генри. - Я постараюсь открыть. Только скажите, где ключ. Вы меня понимаете?

- Не знаю, - человек быстро замотал головой. - Я не знаю, что это за место... Выпустите!

Он готов был вцепиться зубами в железо решеток. Генри понял, что ничего от этого перепуганного старика он не добьётся - по крайней мере, сейчас.

- Ждите здесь, - коротко бросил он, проходя дальше по коридору. Есть ли здесь хоть одна живая душа, кроме них?.. Вдогонку ему летели истошные вопли:

- Ради Бога, скорее! Уолтер скоро будет здесь!

Проклятье, Генри, сделай что-нибудь! Тут кто-то есть!

Вспышка. Память выдала моментальный снимок двухдневной давности. Генри встал на месте, как громом поражённый, но всё-таки пошёл дальше, отбросив неприятные мысли. Не время для самобичевания. Если он правильно понял, и загадочный Уолтер - тот самый мерзавец, что расправился с Синтией в станции метро, то человек в камере в большой опасности. И чем быстрее он отыщет ключ или что-то, чем можно открыть дверь камеры...

Время пошло.

Он перешёл на бег.


7


Когда Генри вышел через большую дверь на внешней стене коридора, ему внезапно стало дурно. Возникло желание захлопнуть дверь и никогда её больше не открывать... но он сдержался, только крепко зажмурил глаза.

За дверью была узкая полоса винтовой лестницы, которая обегала здание цилиндрической формы, постепенно поднимаясь вверх. Как кольцо Сатурна, только расположено вплотную. А дальше, за этой конструкцией, разверзлась белая бездна. Вселенная цвета сливочного мороженого - всё терялось в воздухе, пропитанном белизной. Куда ни гляди - вверх, вниз, влево, вправо - взгляд упирался в стену сплошного света, режущего глаз. Словно эта цилиндрическая тюрьма парила в далёком космосе, да только космос имел прямо противоположный цвет, чем нужно. У Генри мгновенно пересохло горло. Он провёл языком по нёбу (в голове раздался неприятный шуршащий звук) и решился вновь посмотреть вперёд. Свет был на месте, как и винтовая лестница. На лестнице не было даже намёка на перила - словно тем, кто строил здание, было наплевать, что люди могли оступиться и провалиться в эту совершенную белизну.

Он посмотрел вниз, под ноги. В просвете между ступеньками проглядывала всё та же пустота. Генри слышал тихий, но отчётливый звук там, далеко внизу... Очень знакомый звук. Он давал надежду, что здание всё-таки не дрейфует в воздушном океане, а имеет какой-то фундамент.

Это был звук воды - шелест, с которым перекатываются волны на озере в ветреный день. А ветер был - Генри явственно ощущал его прикосновения у себя на щеке. Ему стало легче. Да, под круглым строением находилось озеро. А этот матовый свет - просто очень плотный туман. В годы поездок Генри случалось попадать и в более густое марево (например, в Йеллоустонском парке). Всё логично, и никакой мистики.

Лестница вела только вверх, и Генри это не понравилось. Как и то, что горе-монтажники забыли пристроить перила. Но податься было больше некуда.

Он начал подниматься, переставляя ноги с величайшей осторожностью. Ветер налетал урывками, угрожая нарушить равновесие. Поначалу сердце замирало каждый раз, когда он делал шаг, но вскоре Генри понял, что ничего особо трудного и опасного в этом деле нет. Не сложнее, чем подниматься в лестничной площадке своего дома... если не заглядываться по сторонам.

Лестница облетела здание, и Генри заметил, что нигде на внешней стороне нет окон. Его это удивило - пусть это тюрьма, пусть даже строгого режима, но отсутствие окон?.. Куда могут деться заключенные на такой высоте? Расстояние с первого этажа до земли (точнее, до воды) было не меньше восьмидесяти ярдов, иначе бы он видел отсюда воды озера.

Дверь второго этажа он нашёл над первой дверью, она отстояла на десяток футов вверх. Пока Генри добирался до неё, он успел поразмыслить над одним вопросом... над тем, где, собственно, это здание расположено. В Эшфилде и его окрестностях ничего подобного точно не было.

Ответ пришёл в голову очень быстро, как бы сам собой. Конечно, это Толука - озеро, на котором стоит Сайлент Хилл. Генри хорошо помнил, какой туман день и ночь висел над этими местами. Местные не без гордости сообщали, что метеорологическая служба из-за этого даже занесла их город в список округов с аномальными природными явлениями. Вот так-то.

Но никакой водной тюрьмы в Сайлент Хилле не было. Это Генри мог гарантировать. Такую здоровенную "сигару" сложно было не заметить.

Значит, другой город, с облегчением заключил он. Не очень Генри жаловал Сайлент Хилл за последние дни. Но ту часть мозга, которая всегда знает больше нас самих, вывод не удовлетворил. Генри остро чувствовал это, но на дальнейшие раздумья времени не хватило, ибо он дошёл до двери.

Второй уровень тюрьмы на первый взгляд ничем не отличался от первого - разве что большей степенью сырости. Воздух был до того влажным, что казалось - с каждым вдохом в ноздрях оседают капли воды. Пол под ногами был мокрым и скользким. Желеобразных существ на стенах было заметно больше, и они стали крупнее. Генри брезгливо скривился, когда со стены сорвался один из "моллюсков" и с противным чавканьем упал на пол.

Ни души. Двери камер зияли чёрными провалами, все похожие друг на друга. Генри засомневался, можно ли их вообще открыть - большинство дверей насмерть заржавели.

Он пошёл по коридору в поисках чего-нибудь полезного, стараясь не наступать на шевелящихся тут и там "моллюсков". В первую очередь он возлагал надежды на комнату охранников. Раз это тюрьма, то таковой должен существовать. А где охранники, там и ключ. Возможно, посчастливится встретиться и с самими...

Он остановился, осенённый неприятной догадкой. Человек в камере утверждал, что его запер некий Уолтер. Значит, он всё ещё здесь, и у Генри гораздо больше шансов лицезреть в заветной комнате этого Уолтера, чем охранников.

Честно говоря, он не желал этой встречи - особенно сейчас, когда он ничем не вооружён. Генри пошёл дальше.

Но этаж был пуст. И никакой комнаты охранников тоже не было. Лишь стройный ряд камер по кругу - пустых и отдающих затхлостью.

Генри сделал полный круг и вернулся к двери, через которую вошёл. Он уже собрался выйти, когда случайно заметил, что дверь ближайшей камеры стоит... как-то не так.

Нет, свиду дверь была совершенно нормальной и не имела никаких изъянов, но разве не показалось ему, что она немного, всего на миллиметр, сдвинулась на петлях, когда он проходил мимо? Генри потянул стальную дверь на себя без особых надежд. Дверь скрипнула и открылась. Он увидел замочный механизм, покрытый ржавчиной, отслуживший свой век, и с опаской распахнул дверь, впуская внутрь свет. На другой стороне коридора мерный топот капель нарушился сбивчивым гудением - вода попала на оголённый участок проводки.

Камера была самая что ни есть обычная - с железной койкой, столиком и кое-какими удобствами. Все вещи были смастерены из неокрашенного железа, один взгляд на них вызывал зубную боль. Генри попытался вспомнить, эта ли камера была в его кошмаре, но не претерпел успеха. Впрочем, вряд ли это было важно.

Спрятаться в камере было негде, поэтому Генри решился войти и исследовать её получше. Дверь он оставил широко открытой. Камера имела форму дуги. Должно быть, там, в центре здания, находилась комната наблюдения. Подозрение Генри усилилось, когда он заметил круглое отверстие высоко на внутренней стене. Сейчас глазок был мёртв, в него проглядывала темнота.

Края койки истёрлись и сгладились - должно быть, на ней пролежало немало человек. Генри стало не по себе. Что это за место? Каких преступников держали в этом гробу - а как иначе назовёшь эту тесную обитель? В камере не было даже крохотной лампы. Генри случалось посещать тюрьмы, но нигде не видел он таких бесчеловечных условий. Да плюс этот бесстрастный взор глазка...

Наклонившись, Генри прочитал короткую надпись на стене над койкой. Буквы были удлинённые и рублёные. Он не сразу догадался, что их гравировали ногтём: день за днём, неделя за неделей.

они наблюдают за мной я знаю

Генри поднял взгляд. Глазок молчал.

Какой смысл следить за заключёнными, если они всё равно заперты?

Нужно посетить эту центральную комнату. Наверняка это и есть обитель охранников. Найти бы только вход туда...

Когда Генри с тяжёлым сердцем собрался выйти из этого жуткого места, слух уловил нечто, чему он вначале не поверил. Но звук повторялся, ритмичный и гулкий, разрушая всякие сомнения. Это был стук каблуков, и доносился он со стороны глазка. Кто-то ходил в центральной комнате и сторожил опустевшую тюрьму.


8


К тому времени, когда Генри обнаружил дыру на полу, он успел облазить третий этаж, не преподнёсший никаких сюрпризов, и вернуться на первый проведать узника. Тот был в порядке, но узнав, что он не добился успеха в поисках ключа, впал в истерику, требуя "немедленно выпустить его из проклятого душного мешка". Генри поспешно пообещал, что сделает всё возможное, хотя начал сомневаться, что из цилиндрической живодёрни вообще есть выход. С тем и удалился по коридору, дёргая за каждую дверь, стараясь игнорировать выкрики человека о том, что Уолтер его не отпустит и вздёрнет в этих стенах. Генри не стал сообщать ему, что загадочный Уолтер, скорее всего, слышит все его причитания со своего поста в центральной комнате. Иначе бы бедняга явно съехал с катушек.

На первом этаже сырость ещё не выиграла свою войну, так что двери стояли крепко, закрывая вход в камеры. За исключением одной-единственной. Камера находилась на прямо противоположной от входа стороне. Дверь выглядела исправной, но когда Генри взялся за неё, не стала оказывать сопротивления. Замок был цел - его отперли ключом, и Генри не пришлось гадать, почему. Ответ буквально лежал на поверхности - на полу камеры, в самом центре, зияла круглая дыра. Точно такая же была на потолке, но пол второго этажа загораживал этот проём.

Это ещё что такое?

Генри присел и вгляделся в дыру. Внизу было темно, но не настолько, чтобы не увидеть пол, расстояние до которого он оценил футов в восемь.

Нижний уровень, догадался Генри. Под первым этажом был ещё один пласт помещения, как слоёный пирог. Возможно, подвал. Возможно, кое-что другое. Одно он знал точно: сюда кто-то спускался, и этот "кто-то" чувствует себя в этих мрачных стенах как дома, раз знает о столь мудрёных секретах.

Но почему именно дыра? Почему не лестница, не лифт, а такой односторонний способ? Словно тем, кто туда попадает, нет нужды подниматься обратно... Генри это было не по душе, но другого выхода не было. Потом, в круге света внизу были видны края столов, так что при необходимости он сможет соорудить из них горку и взобраться обратно.

Эта мысль успокоила его. Ничего необратимого.

- Помогите! - визжал человек на обратной стороне коридора, и стены многократно усиливали его поросячий голос. - Ради всего святого, помогите!

Бог ты мой, заткнись, взмолился Генри, готовясь к прыжку. С той поры, когда он ходил в бойскаутах, утекло много воды, но кое-какие навыки сохраняются надолго. По крайней мере, он надеялся. Высота приличная, но если хорошо сгруппироваться, ноги ничего не почувствуют.

Он задержал дыхание и прыгнул в дыру, вскинув руки вверх, чтобы не задеть края. Свет ухнул вверх, мгновение пустоты и невесомости... затем последовал удар. Рефлексы подвели Генри - он приземлился практически стоймя, ступни запылали болью. Он знал, что это надолго. Как минимум три дня придётся морщиться при ходьбе, а уж о беготне и речи быть не может.

Столы и в самом деле были в полутёмном помещении, только это были не совсем столы. Идеально прямоугольной формы, отливающие цинковым серебром, на ножках прикреплены колёсики. Генри узнал их сразу. В таких койках в клиниках перевозили умерших пациентов. Труповозки, вот как с иронией называл их медперсонал.

Он посмотрел вверх, на дыру, и постепенно в голову пришла ужасная догадка насчёт её предназначения... настолько ужасная, что он отмёл её и предпочёл просто идти дальше.

Нет, такое невозможно. Это было бы слишком жестоко...

Дверь вывела его в короткий коридор, на одном конце которого Генри увидел красную висячую лестницу наверх. Это была самая сердцевина цилиндра здания. Сомнений, куда ведёт лестница, быть не могло. Комната наблюдения.

Он уже взялся руками за ступеньки, и его посетила яркое видение, слишком яркое: он лезет вверх и высовывает голову из отверстия на полу первого этажа и тут же получает крепкий удар сапогом в висок. Мир чернеет, Генри Таунсенд навзничь падает вниз и замирает на полу подвала. Злодей Уолтер снисходительно смотрит на него с высоты.

Плюнь на это, парень. Всё равно больше нет вариантов.

Генри отцепился от лестницы и прислушался. Звука шагов наверху не было, зато вовсю звучала непрекращающаяся песня капель. Возможно, наблюдатель ушёл на второй этаж (лестница пронизывала все три этажа насквозь). А возможно, и не ушёл. Генри не стал долго гадать, просто полез вверх, готовый отпустить ступеньки и съехать вниз при малейшей опасности.

Рывком просунув голову в круглый проём, он увидел, что комната пустует. Как и следовало ожидать, она была круглая, и по стене на равном удалении друг от друга располагались дыры глазков, из которых лился мутный свет. Больше Генри не смог что-либо различить: в комнате не было лампы, сумрак размывал все контуры. Вроде бы у закруглённой стены стоял низенький столик...

Генри поднялся вверх, спрыгнул на пол. Его заинтересовал странный механизм, расположившийся почти в центре комнаты, рядом с проёмом дыры. Сначала ему в полутьме показалось, что кто-то в шутку нацепил на колонну руль от машины, но, подойдя ближе, он увидел, что это вентиль, как на водопроводных трубах. Размером он был действительно с руль автомобиля, и имел терпко-красный цвет. Генри машинально взялся за ручку и уже хотел повернуть, но голос разума заставил его отказаться от этой идеи.

Не гони лошадей, Генри. А вдруг ты повернёшь эту вентиль и сделаешь тем самым... что-то ужасное?

- Где вы? - создавалось впечатление, что крик доносится прямо из стены. - Куда вы подевались?.. Выпустите меня!

Человек плакал в голос. Генри посмотрел в три глазка, прежде чем нашёл нужный. Узника было видно со спины, лысина на его темени белела пятном на свете коридора. Он молотил руками по прутьям и кричал. Из горла вырывалось что-то уже совершенно бессвязное.

- Мистер? - окликнул Генри. Человек подскочил на месте, словно получил подзатыльник, и моментально развернулся. Толстое лицо было перекошено ужасом. Оно вселяло только отвращение, и Генри поборол в себе порыв отойти от глазка.

- Не бойтесь, это я. Я в центральной комнате. Похоже, отсюда раньше охрана вела наблюдение.

- В-вы? - он поднял взгляд к глазку и перекрестился трясущимися пальцами. - Господи, я уж подумал...

- Слушайте, мистер. Похоже, я знаю, как вас оттуда выпустить. На полу вашей камеры есть какое-нибудь круглое углубление? Мне отсюда не видно.

- А? - голос оставался дрожащим и писклявым. Толстяк взирал на глазок, как туземец на золотого идола.

- Круглое углубление. В центре пола.

Ну смотри же!

Человек посмотрел себе под ноги. Взгляд сначала недоумённо упёрся на носки собственных ботинок, но потом двинулся дальше. И там на чём-то застрял.

- Да! - закричал он. - Есть! Круглое углубление!

- Хорошо, - сказал Генри. Он мог бы объяснить узнику, что собирается делать, но решил, что в нынешнем положении дел легче будет читать обезьяне том Шекспира. Он только надеялся, что того не хватит инфаркт, когда камера придёт в движение. Должна была прийти.

- Стойте у двери, не двигайтесь.

Генри вернулся в центр комнаты к красному вентилю. Он был почти уверен, что знает, для чего она предназначена, и раскрыл секрет дьявольского механизма тюрьмы.

Эти дыры на дне камер... Он догадался об их назначении ещё тогда, увидев "труповозки". В дыры скидывали трупы. Если заключённый умирал на третьем этаже, то его без всяких лишних свидетелей можно было проводить в трупохранилище, не волоча тело по винтовой лестнице, огибающей тюрьму. И порукой тому были эти вентили.

Он крутанул вентиль вправо с омерзением, какое возникает, когда становишься участником противоестественного действа. Раздался скрежет, заполонивший тёмную комнату, и Генри остался в полной тьме. Сердце замерло... но через секунду глазки вновь начали струить матовый свет. Камеры сдвинулись по кругу вправо. Из-за стены заорал благим матом толстяк. Не обращая внимания на вопли, Генри повторил простое действие ещё три раза. Камеры покорно сместились вокруг центральной оси, как детская игрушка-пирамидка. Рано или поздно дыры на этажах должны были совпасть, открывая путь вниз. Так начальники тюрьмы избавлялись от трупов. Охранники фиксировали смерть со своего убежища, где, попивая кофе, вращали вентили. И бездыханное тело попадало сначала во второй этаж... в первый... в подвал, а там его уже ждала приготовленная для него труповозка.

Что потом? Крематорий? Цинковый гроб с порядковым номером вместо имени? Или же мертвец отправлялся в дальнейший полёт - и теперь уже пунктом назначения были глубины озера? Почему-то Генри казалось, что последняя версия ближе к истине.

Он с ожесточением вывернул ручку последний раз. Скрежет на этот раз был громче, и вместе с тем он услышал удивлённое оханье узника. Он представлял эту картину - посредине пола возникает спасительная дыра, как по мановению волшебной палочки. Есть чему поразиться. Он бы и сам наверняка не остался безмятежным. По правде говоря, он не был безмятежен и сейчас - его воротило. Он не мог представить, каким отродьем дьявола нужно быть, чтобы соорудить подобный дом смерти. Соорудить - и успешно эксплуатировать...

- Мне прыгать?

Голос толстяка оживился, в нём появилась надежда. Ну хоть что-то хорошее. Генри вздохнул и подошёл к глазку, отсчитав четыре отверстия направо от прежнего места.

- Да. Постарайтесь ничего не ушибить, там довольно высоко. И ждите меня, я сейчас спущусь.

- Хорошо, - он увидел, как тот нервно облизнул губы. - Хорошо.


9


Хотя Генри и спешил выбраться из комнаты для палачей, он не успел добраться до освобождённого человека первым. Его опередили. Спускаясь по лестнице, он увидел в коридоре странную и в чём-то зловещую картину: толстяк стоял на коленях, прижав обе руки к груди, и смотрел перед собой. Губы беспрестанно шевелились, словно он читал молитву в церкви. Но вряд ли во время чтения молитвы полагалось иметь такое затравленное лицо. Он не отрывал взгляда от дальнего конца коридора, где висел сумрак. Генри машинально посмотрел туда. Поначалу ему показалось, что в коридоре ничего нет, и толстяк просто впал в прострацию... но затем он увидел. Мальчик в полосатой водолазке почти сливался с темнотой, но блестящие пуговкой глаза выдавали его. Он смотрел на толстяка, потерявшего дар речи от страха, и на его хмуром лице ничего не отражалось. Абсолютное спокойствие; казалось, мальчик даже не дышит. Генри остановился под лестницей, не зная, что делать. Заметив его, малыш едва заметно кивнул (Генри оценил этот жест как приветствие), с достоинством развернулся и ушёл за двустворчатую дверь в конце коридора. Хотя дверь была большой и тяжёлой, она считай что сама распахнулась под пальцами мальчугана.

Толстяк застонал - то ли от облегчения, то ли от разочарования, - и закрыл лицо руками, раскачиваясь вперёд-назад. На его шее блестели прозрачные росинки пота. Генри осторожно спросил:

- Кто этот мальчик?

Он ожидал, что человек опять дёрнется и заорёт, но он даже не отнял ладоней с лица:

- Его зовут Уолтер. Уолтер Салливан.

Генри нахмурился. Этот мальчик?.. Он и есть гроза и ужас этих стен? Верилось слабо.

- Вы говорили, что он вас убьёт...

- И сейчас не поздно, - огрызнулся толстяк; на этот раз он всё-таки оглянулся на него и поднялся с колен. - Он так и так убьёт меня. Понимаете?

Человек обречённо взглянул в лицо Генри, бескровные губы перекосило слабое подобие улыбки. Это, решил Генри, от нервов. Нужно было сменить тему разговора, пока толстяк окончательно не свихнулся.

- Как вас зовут? - примирительно спросил он.

- Эндрю ДеСальво, - ответил толстяк, и тут его буквально прорвало. - Я знаю его... видел, когда работал в детском приюте, присматривал за детьми. Они пытались обустроить всё как забота о детях-сиротах, но на самом деле там был центр их гребаной религии. Понимаете?

Генри в растерянности кивнул. Правду сказать, он почти ничего не понял, кроме слова "приют". На ум сразу пришёл сгорающий на глазах Джаспер и дурная луна, плывущая над лесом.

- Этот мальчик... - ДеСальво облизнул губы и посмотрел назад через плечо, словно боялся, что Уолтер их подслушивает. - Он замешан во всей этой кутерьме. Какое-то "Пробуждение Святой Матери", или что-то такое. Я не силён в их бреднях, но... Чёрт возьми, мне страшно. Страшно...

- С чего ему вас убивать? - спросил Генри. ДеСальво бросил на него короткий осуждающий взгляд:

- Вы не знаете. Он с удовольствием меня прирежет, если сможет. Да и вас тоже...

Генри на мгновение похолодел, но взял себя в руки и произнёс со всей рассудительностью, на которую был способен:

- Тогда нам лучше выбираться из этой тюрьмы, пока он не сделал этого.

- Он нас не отпустит, - нервно заявил толстяк. Словно в подтверждение его слов, с потолка сорвалась крупная капля воды и со смачным звуком размазалась по полу. Мужчины вздрогнули.

- Но он же мальчик, - сказал Генри. - Что он может сделать?

- Многое, - ДеСальво опять боязливо оглянулся. - Этот культ... Они готовят из них настоящих убийц. Гадёнышей, которых надо давить ещё до рождения.

Его верхняя губа приподнялась, придав лицу чрезвычайное сходство со свиньёй. Кажется, он собрался плакать.

Он слишком напуган, подумал Генри. Пожалуй, не будет оказывать сопротивление, если этот Уолтер просто подойдёт и начнёт его душить.

- Обследуем этаж, - сухо сказал он. ДеСальво уставился на него, как на умалишённого. - Тут где-то должен быть выход, потому что на верхних трёх этажах только камеры и круговая лестница.

Собственный голос придал ему уверенности. Конечно, они выйдут, как же ещё? Где-то рядом находится лифт, на худой конец - лестница. Нужно только отыскать. Если единственная опасность, которая им угрожает - этот мальчик, которому нет и десяти, то они как-нибудь справятся.

Но живучий червячок, имеющий собственное мнение, сомневался в этом, и в качестве доказательства подсовывал картины из недалёкого прошлого.

А этот м-мальчик... он, согласись, и п-правда какой-то с-странный.

О да. Этого Генри не мог отрицать при всём желании.

Увидев, что ДеСальво по-прежнему таращится на него в оба глаза, он решил подать наглядный пример и зашагал к ближайшей двери. Но за ней обнаружилась лишь тёмная каморка, полная пыльных шкафов. Генри не стал в них копаться - просто оставил дверь открытой и пошёл дальше. Краем глаза с удовлетворением ответил, что ДеСальво тоже направился к двери на противоположной стене, что-то тихо выговаривая сам себе. Генри услышал только одно слово: "Напрасно".

За следующей дверью был какой-то короткий коридор. Генри увидел, что в его конце есть люк наподобие канализационного, и туда спускается красная лестница. Он подошёл к люку и заглянул вниз. Было темно.

... ему показалось, или там действительно слышится тяжёлый шипящий звук, похожий на дыхание?

- Эндрю, - позвал он, наклонившись над дырой. - Подойдите сюда... Я что-то нашёл.

Из люка отдавало сыростью и неприятным запахом застоявшейся воды. Было что-то ещё... слабая, но сбивающая все остальные запахи вонь, от которой нос сворачивался в трубочку. Что это? Очередной подвал? Что-то их тут много...

И снова проблески догадки замаячили в голове, и снова Генри нашёл их слишком ужасными, чтобы верить в них. Достаточно было только спуститься вниз и проверить всё на деле, но уж этого он бы не стал делать ни за какие коврижки.

- Эндрю! Мистер ДеСальво!

И этот звук. Размеренное дыхание большого существа - ничем иным оно не могло являться. Генри сделал шаг назад, руки непроизвольно сжались в кулак. Ладонь была потной.

И тут до него дошло, что товарищ по несчастью слишком долго не откликается на зов.

- Чёрт...

Он пулей вылетел в коридор, в душе радуясь подвернувшемуся поводу. Коридор был пуст, все двери закрыты. ДеСальво исчез.

- Эндрю!

Генри кинулся к двери, куда шёл незадачливый толстяк, и схватился за ручку. Из бетонной коробки размером шесть на шесть футов вывалилась гора тюремной одежды, пропахшая хлоркой. Он метнулся к соседней двери. Клозет, которым никто не пользовался со времён потопа. На бачке кто-то нарисовал синим маркером кучу соответствующих выделений. Генри громко выругался и закрыл дверь. Как он мог так попасться - после того, что уже происходило раньше?..

Он толкнул третью дверь. Мгновение она стояла на месте, будто раздумывая, открываться или нет, затем медленно ушла внутрь.

Комната была полна воды. Видимо, часть воды с крыши стекала сюда через решетчатые отверстия на потолке. Помещение было почти утоплено, и лишь круглый выступ, на котором оказался Генри, гордо возвышался над этим незапланированным бассейном. Но он не обратил на это внимания: его взгляд был прикован к устройствам, которые заполняли комнату. Вначале он подумал, что попал в мастерскую. Потом он понял, что ошибся. В который раз...

Круглое зазубренное лезвие, насаженное на ось. На нём засохли капли крови. Рядом - точно такое же лезвие, только поменьше. Электрические клеммы, свисающие с потолка. Железный крест, усеянный шипами. И ещё множество других ужасных орудий. Это была камера смерти. Всё заржавело и истерлось за долгие годы, но Генри наяву почувствовал запах человеческой крови, витающий внутри стен. Он впитался сюда навечно - как несмываемая печать Каина.

Вода капала, и капала, и капала, пополняя и без того приличные запасы. Генри стало дурно. Он схватился за колонну, которая вырастала из бетона перед ним. Взор опустился вниз, на бетонный настил, чтобы увидеть цепочку кровавых мазков - совсем свежих. Он проследил взглядом за этой вереницей, обрывающейся у края выступа. Там, в воде, доходящей до колен, плавал человек. Почему-то Генри этому не удивился. Не удивился он и тогда, когда узнал его. Эндрю ДеСальво лежал, широко раскинув руки, словно хотел напоследок заключить своего убийцу в смертные объятия. Невидящие глаза источали ужас, но вместе с тем смирение. Тело покачивалось, то погружаясь, то всплывая снова. На животе, прямо сквозь рубашку, были вырезаны цифры, окрашивающие воду в розовый цвет. 18121. Восьмёрка обрывалась, не замкнув круг. Тот, кто его чертил, явно спешил, и произведение осталось незавершённым.

Генри смотрел на убитого, вслушиваясь в пронзительный хор капель. Когда умерла Синтия, он ощутил ярость и жажду отмщения. Когда умер Джаспер, им овладел животный ужас. Теперь же он не чувствовал ничего.

То есть совсем.

[Георгий Старков]

Глава 5
Отель "Южный Эшфилд"


1


Она нажала на кнопку звонка и стала ждать, не отрывая взгляда от таблички с номером 302. И одновременно задалась вопросом, стала ли бы она когда-нибудь стучаться к соседу при иных обстоятельствах. Не найдя ответа, она позвонила ещё раз, но квартира безмолвствовала. Либо хозяина не было дома... либо он был, но не мог подойти к двери.

- Что происходит с этой квартирой? - вырвалось у неё. Конечно, она изначально не рассчитывала на успех, но надеялась, что хотя бы сегодня, на восьмой день, сосед подаст признаки жизни. Потому что больше не могла продолжать жить, слыша эти странные, вызывающие зуд в голове звуки.

Но Генри по-прежнему не отвечал.

Её вопрос был чисто риторическим, но Сандерленд, наблюдающий за её действиями, понял его по-своему.

- Я пытался открыть, - озадаченно промолвил он. - Но, м-м... как бы сказать... что-то блокирует дверь изнутри, что ли. Так мне показалось.

Айлин повернулась к нему. Фрэнк о чём-то усиленно думал, о чём-то крайне неприятном - и эти думы делали его глубоким стариком. Она уже хотела сказать, что всё в порядке, и уйти к себе, когда он вдруг заговорил - по-прежнему сбивчиво и рассеянно, словно говорил сам с собой:

- Я хочу сказать, это не первый раз.

Она ощутила неприятное покалывание на спине:

- Вы имеете в виду... того, который жил здесь раньше?

Айлин помнила этого человека - подтянутого, хоть и лысеющего, вечно занятого неотложными делами. Кажется, он был журналистом. В отличие от Генри, этот часто бывал в разъездах - по крайней мере, поначалу. Но потом всё изменилось.

Сандерленд кивнул:

- Да. Но не только его. Иногда мне кажется...

Он замолчал и уставился куда-то в дальний конец коридора. Айлин посмотрела туда, но ничего не увидела. Глаза Фрэнка были тусклыми, будто бы сделанными из стекла. Таким она его видела редко, и эти моменты ей очень не нравились.

- Что? - осторожно спросила она.

Какое-то время казалось, что Сандерленд и вовсе не услышал её, но он нехотя сказал:

- Что-то не так со всем этим домом. Не только квартира 302. Я разное здесь видел...

- Нет-нет, не рассказывайте, - дрожь на спине вернулась, только на этот раз была гораздо сильнее. Айлин глубоко вдохнула. - И не говорите так. Вы пугаете меня.

Фрэнк посмотрел на неё. Матовый налёт исчез из глаз, и она облегчённо улыбнулась ему. Вот так-то лучше.

- Не обращайте внимания, - сказала она. - Я прям как ребёнок, боюсь всего и вся...

- Ну, я тоже хорош, - он растянул губы в ответ и указал пальцем под дверь. - Кстати, я тоже стучался вчера вечером, просунул под дверь записку. Он должен увидеть, если находится там. Так что всё в порядке.

Ну это как сказать, подумала она. Насчёт записки Фрэнк, конечно, здорово придумал... но вряд ли этот клочок бумаги уберёт неприятное режущее чувство в голове, терроризирующее её всю неделю. И этот звук. Этот проклятый звук, сочащийся через стену. Она отдала бы год жизни, лишь бы он умолк.

- Вообще, в мире много странностей, - Фрэнк почесал затылок; голос опять уплыл за пределы вселенной. - Сколько я их навидался за свою жизнь... Эта квартира ещё что. Например, та пуповина, которая лежит...

- А?.. Пуповина?

Сандерленд прикусил язык, увидев, как девушка отпрянула от него, и глаза её стали большими и круглыми. Настало неловкое молчание. Наконец он устало рассмеялся:

- Нет-нет, ничего... Болтовня старого дурака. Забудь.

Он ушёл, стараясь выглядеть спокойным и уверенным, но было видно, что Сандерленд едва сдерживается, чтобы не убежать от неё. Спина сгорбилась, и он неловко пер######рал ногами, шаркая по паркету. Вот так, со спины, Фрэнк выглядел пожилым и очень несчастным. Айлин стало его жалко. Он был хорошим управляющим, отдавал себя всецело благоустройству дома и его жителей. С каждым обитателем он находил общий язык, быстро и ловко улаживал все конфликты... но все, в том числе и Айлин, знали, что Фрэнк один в своей квартире на первом этаже. Жена Сандерленда давно умерла, а единственный сын пропал без вести вместе с женой три года назад. С тех пор Сандерленд углублялся в работу с маниакальным рвением. Почти в любое время суток его можно было видеть в коридоре, смывающего надписи со стен или ремонтирующего подгоревшую лампочку. Иные даже полагали, что старикан съехал с катушек на почве горя. Айлин к ним не относилась. Она жила тут достаточно давно и справедливо считала Фрэнка одним из самых рассудительных и добродушных людей, которые встречались ей. Но сегодня Фрэнк был сам на себя не похож. Что означали этот потухший взор, плавающий взгляд и эти странные речи?

Вот, например, та пуповина, которая лежит...

Её передёрнуло. Снова страстно захотелось вернуться в мирное обиталище, лечь на кровать и забыть обо всём - о странном поведении Фрэнка, о молчащей квартире 302 и об отвратительных звуках, которые лились в уши днём и ночью. Она в последний раз посмотрела на дверь с трехзначным номером. Дыра глазка чернела, как зрачок. Ей даже показалось, что глаз мигнул, незаметно опустив белесое веко.

Ну всё. Она отвернулась. Что бы там ни происходило, не её это дело, и нечего выдумывать всякие страшилки. Айлин равнодушно взглянула на давние, едва различимые отпечатки ладош на стене и направилась к себе. Странно, вроде бы пятерен там раньше было меньше. Гораздо меньше.


2


Генри видел их диалог от начала и до конца, прижавшись к глазку, вслушиваясь в собственное сиплое дыхание. Когда Сандерленд упомянул записку, он озадаченно посмотрел под дверь. Никакой записки не было и в помине. Неизвестно, куда совал Сандерленд своё послание, но оно до адресата явно не дошло.

Когда Айлин ушла, двигаясь плавно, как в прострации, Генри вернулся к завтраку, который был прерван голосами в коридоре. Завтрак состоял из загустевшего шоколадного молока. Большего организм требовал... он давно уже ничего не требовал, питаться Генри продолжал скорее по привычке.

Итак, размышлял он, вливая в рот сладковатую жидкость, выходит, я не первый с такой проблемой. Если верить словам Сандерленда, прежний жилец квартиры 302 тоже сталкивался с неоткрывающейся дверью. Фрэнк ничего не сказал о том, удалось ли в конце концов откупорить темницу, но раз в момент приезда Генри квартира была абсолютно нормальной, то всё закончилось хорошо, не так ли?

Хотелось верить. Очень хотелось. Но, вспоминая, что он пережил этим утром, Генри посещали ужасные сомнения. Потому что эти события могли ознаменовать только одно: у него начались по-настоящему серьёзные проблемы.

На сей раз он проснулся без всяких переходов и зависаний в пространстве и времени. Только что в апатии смотрел на труп ДеСальво, и мгновение спустя оказался на кровати в невообразимой позе. Ныли ноги, повреждённые в прыжке, но сперва всё оттеснила на задний план головная боль, полыхающая алым пламенем. Боль была настолько сильной, что Генри в первые моменты казалось, что смерть таки настигла его - не в страшном сне, который не был сном, а здесь, в собственной квартире, на своей же постели. Он ещё негодовал, что это несправедливо. Однако смерть не спешила забирать его в небытие. Генри с кряхтением встал. Голова превратилась в чан, полный вязкой чёрной жидкости. Поднялся Генри только потому, что знал: если он будет так и лежать и пялиться на вентилятор, то лучше не станет. Он вышел из спальни, хватаясь за стены. Вот тут-то начались сюрпризы.

Первым подарок преподнёс телевизор. Генри хорошо помнил, что не делал никаких попыток включить его перед тем, как лезть в дыру. Но экран светился, транслируя чёрно-белый эфир. Шипение заполняло комнату, поддакивая и без того невыносимую головную боль.

- Что за чёрт? - только и смог сказать Генри. Найдя пульт управления (он лежал на столике), он нажал на кнопку питания. Экран погас. Воцарилась благословенная тишина, и Генри облегчённо вздохнул - как оказалось, зря. Это он понял, когда подошёл к кухонной раковине, чтобы помыться. Он повернул кран и подставил руку в ожидании животворной струи, но из дыры вырвалось лишь скорбное бульканье. Генри попытался включить горячую воду. Единственная капля повисла на кончике крана и сорвалась вниз.

- Отлично, - устало сказал Генри. Боль усиливалась. Он заковылял к дивану, растянулся на нём во весь рост и зажмурил глаза. Спать не хотелось, но он надеялся, что это хоть как-то угомонит боль. Когда ему начало наконец казаться, что победа над недугом близка, радиоприёмник на книжной полке взорвался шквалом аплодисментов, от которого задребезжали стёкла окон:

- Добро пожаловать на WBLC - лучшее радио восточного побережья! Мы рады, что вы всё ещё на нашей волне - значит, мы вместе преодолеем любые трудности, не так ли?

Будь алая пелена чуть слабее, Генри бы непременно удивился, с чего вдруг приёмник решил снова заработать. Но он почувствовал лишь прилив ненависти к жизнерадостному голосу ведущего. Он заперт у себя в квартире, на его глазах убивают людей, у него болит голова, и в это время какой-то оболтус за десятки миль треплет языком у микрофона. Генри встал, превозмогая боль, и потянулся к приёмнику. Он успел услышать начало передачи, прежде чем палец дотянулся до кнопки:

- А теперь поговорим о погоде. Этой ночью над городом была переменная облачность...

Щелк. Тишина снова восторжествовала в квартире 302. Генри вернулся на диван и лёг, стиснув зубы. Изо всех сил пытался заснуть - по-настоящему заснуть, - но сон не приходил. В конце концов, он встал и пошёл в ванную с великолепной, как ему показалось, идеей. Раз уж воды в кухне нет, может, она есть там? Конечно, мыться в обществе чёрной дыры - удовольствие ниже среднего, но ему нужно было любой ценой ополоснуть раскалённое лицо. Генри подозревал, что у него начался жар. То и дело картина перед глазами подёргивалась рябью, и его шатало. В голове звучало безостановочное гудение. Холодная вода могла помочь... если не снять боль, то хотя бы уменьшить. Ради этого Генри был готов на многое.

Разумеется, едва открыв дверь, он обратил всё внимание на дыру. Она стала ещё больше, шероховатые края заметно сгладились. Теперь Генри мог спокойно залезть в неё, не рискуя наткнуться плечом о штукатурку. И звуки, которые доносились из глубины - они стали громче, и теперь в них был отчётливо слышен жалобный детский плач. Плач продолжался урывками, не останавливаясь - так ноет заноза, вонзившаяся в палец. Долго это нельзя было слушать. Генри наспех повернул кран и почти с облегчением убедился, что воды нет. Следующим действием должен был быть побег, но он почему-то задержался. Генри заходил в ванную каждое утро в течение пятисот с лишним дней, поэтому он кожей почувствовал: что-то изменилось. Что-то, кроме дыры, холода и голосов. Он оглядел кафельные стены, но ничего такого не увидел. И лишь взявшись за ручку двери, он понял. Дело было в запахе. В ванной стоял затхлый аромат сырости, сдобренный духом металлических стружек. Такой спёртый воздух стоял в сводах цилиндрической тюрьме, где нашёл свою смерть ДеСальво.

Тогда он не придал особого значения этой странности - слишком болела голова. Озарение пришло часом позже, когда боль наконец стихла, и Генри подошёл к окну, чтобы полюбоваться на свободный мир. По тротуару по-прежнему текла живая протока людей, ревели клаксоны. На глазах Генри пронеслась, надрывно завывая, полицейская машина. Небо было почти чистым. Впрочем, солнца с этого крыла всё равно не было видно; Генри мог видеть только жёлтые блики на окнах противоположного дома. Он изучал давно намозолившую глаза вывеску отеля "Южный Эшфилд" по ту сторону улицы, когда в голове зазвенел тревожный колокол, соединив вместе все события этого утра: беспричинную головную боль, включённый телевизор, странное поведение радио и запах в ванной комнате.

Боже мой, в панике подумал Генри, да ведь это пер######рается сюда. Это происходит в моём доме!


3


Молоко кончилось. Генри по привычке начал скрести ложкой по стенкам бутылки, но потом бросил это занятие. Мысли вернулись к Айлин и Сандерленду, которые почти шёпотом переговаривались у его двери. Оба - с напуганным видом.

Они больше не вернутся.

Генри знал, что это правда. Они что-то чувствовали здесь - что-то очень неприятное. Возможно, квартира 302 источала какую-то невидимую глазу отраву. И он, Генри, находился в центре змеиного источника уже восемь дней. А то и все два года.

До него здесь ещё кто-то жил и тоже напивался этой отравы. Сандерленд знал, однако же ни словом ему не обмолвился.

Странно это. Генри вспомнил, как проходил их первый разговор - управляющий держался вежливо и уважительно, как и подобает, но при этом завоевал его благосклонность тем, что не пытался войти в роль рекламного агента, цель которого - впихнуть товар любыми средствами. Фрэнк прямо указывал все недостатки и достоинства квартиры, предупреждал, что иные квартиранты могут быть шумными, сожалел о том, что отсюда далеко до центра города. Было видно, что он сам искренне любит дом и делает всё для того, чтобы всем в этих стенах было комфортно по максимуму. После того, как Генри въехал, Фрэнк захаживал ещё несколько раз, завязывая знакомство. Узнав, что Генри увлекается фотографированием, в один из визитов Сандерленд подарил большой застекленный снимок дома. Ракурс был действительно неплохим, хотя и любительским - должно быть, снимал сам достопочтенный управляющий. Генри был приятно удивлён.

Но закадычная дружба у них не вязалась. Должно быть, Генри не уделял Фрэнку нужного внимания - в те дни он большей частью мог думать только о матери. Но даже в этом погружённом в себя состоянии он догадывался, почему Сандерленд хочет быть ему ближе. Жители сообщили ему, что год назад у Фрэнка без вести пропал сын. Догадка превратилась в уверенность, когда Фрэнк как-то раз случайно назвал Генри "Джеймсом".

Со временем визиты управляющего в квартиру 302 стали реже, потом прекратились совсем. Но Генри по-прежнему оставался в тёплых отношениях с Фрэнком. И вот он узнаёт, что управляющий скрыл от него историю его квартиры, хотя он в своё время просил рассказать, кто здесь жил раньше. На что Сандерленд сбивчиво объяснил, мол, квартиру арендовал какой-то журналист, но он уехал и не собирается вернуться. Генри такой рассказ вполне удовлетворил тогда. Но теперь - о нет.

Но завтрак закончился, и нужно было что-то делать. Генри твердо знал только одно: в дыру он залезать не будет. Всему есть предел. Он чувствовал, что как раз достиг этого предела. Если он ещё раз увидит этих тварей... это молочно-белый свет... он не выдержит. Потом, может быть. Но не сейчас. Ему нужно отдохнуть. Генри лёг на диван, чувствуя боль в мышцах и пустоту в голове. И скоро уснул, загипнотизированный вращением лопастей. На этот раз ни радио, ни телевизор ему не помешали.

И снился ему сон. Даже не сон, а жуткий коллаж, составленный из отрывков предыдущих дней. Он был везде и нигде, всегда и никогда. Он видел одновременно множество людей, и все взывали к нему за помощью, протягивая руки. Синтия в розовой блузке с оторванной пуговицей, Джаспер со своей ужасной причёской, перепуганный толстяк ДеСальво, бьющийся об окошко камеры, и многие, многие другие. Были знакомые лица, были незнакомые. В этом мельтешении он видел собственную мать, Фрэнка Сандерленда, Айлин Гелвин, Хогана Кларка, лучшего друга детства. Они все умирали, и он понимал, что только он, никто другой, может спасти их. Но он не знал, что делать. Единый во многих лицах, он в панике пытался вытянуть их из лап смерти, но его жалкие попытки оставались безрезультатными. И Синтия снова истекала кровью на его руках, Джаспер вспыхивал кричащим факелом, ДеСальво плавал в гнилой воде. Наконец все образы, все параллельные вселенные сфокусировались на одного-единственного человека. Он, естественно, тоже умирал - жизнь покидала его, но Генри никак не мог взять в толк, отчего он умирает. Но осознание, что смерть этого человека ужасна и не идёт ни в какое сравнение со всеми остальными, хлестала по нервам, обрывая проводки в мозге, зажигая синие искры. И когда человек наконец умер, он вдруг понял, кто это - и закричал. Крик глухим стоном вырвался из его груди; Генри подбросило на диване, он замахал руками и больно свалился на пол. На мгновение показалось, что его квартира - вовсе не его квартира, что всё вокруг другое, и телевизор светится, и радио поёт, и часы ходят с бешеной скоростью... Он поднял голову, размыкая веки, и увидел, что всё осталось прежним. Сон, на этот раз это точно был сон. Но когда он вставал, перед глазами стояла агония последнего в мире человека. Генри содрогнулся от страшного воспоминания. Такому воспоминанию не должно было быть места в его голове, потому что оно могло свести его с ума и слишком скоро отправить в могилу... но он не мог забыть. Он всё помнил. Он знал, кто этот обречённый.

Это был он сам.


4


Он сидел, не двигаясь, не думая, не дыша. Время замерло, покрылось инеем. Тишина звенела в ушах натянутой гитарной струной. К запертой двери больше никто не подходил. Наверное, думал он в редкие моменты просветления, так сходят с ума. Больше нет смысла отрицать... Больше незачем.

Но когда свет за окном сменился вишнёвыми сумерками и вдоль улицы зажглись жёлто-синие неоновые огни, он снова почувствовал прилив желания жить и бороться, разрушить глухую стену. И с тяжёлой мыслью пошёл в ванную комнату, чтобы вновь взглянуть в лицо своему худшему кошмару.


5


До того, как открыть глаза, он услышал вблизи наэлектризованное гудение, которое перемежалось громким потрескиванием. В этом звуке тонул далёкий, на краю земли, гул машин. Кажется, шумел ветер где-то высоко, но его свист был слишком слабым, чтобы слух воспринимал его в полной мере.

Разлепив веки - они намертво слиплись, и Генри потратил на это неприлично много времени, - он сразу понял, куда на этот раз попал по воле Божьей (или чьей-то другой). Это была крыша здания. Он лежал в позе мертвеца под открытым небом, которое приняло фиолетовый оттенок. Солнце зашло, шли финальные аккорды вечера позднего лета. Надвигалась ночь.

Он встал. На фасаде крыши висел проволочный стенд, где были натянуты огромные буквы, слепленные из неоновых трубок. Трубки светились приторным жёлтым светом, придавая рубашке Генри окрас сливочного масла. Он увидел первую букву - исполинский круг, буква О. Следом шла Т, который почему-то был более тусклым, чем остальные буквы, и издавало то самое электрическое потрескивание. Е, Л... Дальше Генри не стал читать - отчасти потому, что часть надписи всё равно пряталась за пентхаусом на крыше, отчасти... Он уже понял, какой текст образует надпись. Имел возможность любоваться из окна каждый вечер за всё время проживания в квартире 302.

Отель "Южный Эшфилд".

Он располагался напротив его дома - громадина в восемь этажей, в чью стеклянную пасть день и ночь вливались толпы людей. Четырехзвёздочный отель был одним из достопримечательностей города и уж точно - главной гордостью района Южный Эшфилд. Генри ни разу там не ночевал, но вид здания вызывал в нём стойкую аллергию - постоянные гудки и грохот машин на стоянке отеля мешали спать.

Теперь он находился на самом верху этой обители роскоши, рядом с зазывающе яркими буквами, на высоте тридцать футов над землёй. Генри подошёл к краю и выглянул вниз. Он хотел видеть машины, людей, собственный дом - и убедиться, что он может спуститься туда, вырваться, пускай и таким сюрреалистическим образом, из заточения. Но проволочная конструкция вкупе с надписью ограничивала обзор, не давая видеть ничего, кроме смазанных огней на той стороне улицы.

Ладно. Раз уж я здесь, то могу просто пойти вниз по лестнице... или на лифте... толпы служащих и постояльцев, опять же...

Мысль не принесла желанного успокоения. Что-то было ненормально уже здесь, на крыше. Мусор лежал горой - битые бутылки, газеты, даже порванная автомобильная покрышка, бог весть каким образом забредшая. У правого ботинка Генри склизлой массой валялся использованный презерватив. Генри не прибавилось радости от осознания того, что минуту назад он, скорее всего, лежал на этой штуковине.

Да. В этом и дело - слишком всё ветхо, шатко и смахивает на дешёвую ночлежку. Даже буквы еле крепились на каркасе, угрожая обвалиться со дня на день. Конечно, вблизи всё выглядит прозаичнее, чем издали, и на деле отель вовсе не сказочный дворец. Но до такой степени...

Гул моторов стал громче. Генри различил в этой какофонии отчаянный гудок сигнала, и это придало ему уверенности. Как бы там ни было, на этот раз он не в запертой коробке, как метро или цилиндрическая тюрьма. Нужно только добраться до земли...

Вниз вела металлическая лестница, прикреплённая к заднему фасаду. Выглядело достаточно крепко, но Генри первые шаги делал с осторожностью. Конструкция не заскрипела и не обвалилась градом железных скоб. Он почувствовал себя увереннее и бодро зашагал вниз, мимо чёрных, как дёготь, окон. Перебраться в окна он отсюда не мог - лестница отстояла по меньшей мере на фут. Внизу виднелась узкая полоса проулка.

Когда он преодолел три этажа, лестница внезапно свернула под прямым углом, упёрлась в пол обозревательной площадки и бесцеремонно кончилась. Чувствуя себя жестоко обманутым, Генри сошёл на площадку. Похоже, он находился на служебном крыле. Площадка использовалась работниками отеля как курильня - место, куда при желании выходят проветриться, не опасаясь застать критичного постояльца. Достаточно широкий бетонный квадрат, на дальнем конце несколько дверей, и на каждой из них надпись: Только для персонала. Никаких признаков жизни. Ни одного светящегося окна. Отель словно вымер.

Тут что, никого нет?

Наверное, Генри подумал настолько громко, что мысленный глас достиг небес. Во всяком случае, кто-то решил ему помочь с этим вопросом - не успела мысль пронестись в мозгу, как наверху раздался вопль и что-то стремительно промелькнуло в наступающей мгле. "Что-то" кулем рухнуло на бетонный пол и громко охнуло. Генри не успел ничего понять, как упавший шевельнулся и проворно вскочил на колени. Кажется, это был человек... судя по очертаниям. С места, где стоял Генри, он выглядел неясным чёрным силуэтом.

- Чёрт возьми! - совершенно по-человечески воскликнул он. У Генри не осталось никаких сомнений. - Что за дерьмо опять?

Вскинув голову, человек порывисто огляделся; видимо, падение не причинило ему серьезных ушибов. Голос казался знакомым, но Генри остался на месте, считая за благо пассивное наблюдение. Но когда человек замер, глядя в его сторону, он понял, что далее молчать нет смысла.

Генри сделал шаг ближе к упавшему, и тот резко поднял правую руку. Что-то было сжато в руке... Голос стал ледяным:

- А ну назад!

Генри поспешно вскинул ладонь, показывая, что не вооружён. Но тут же вспомнил о сумраке и в сердцах плюнул. Забавно получится, если его здесь банально застрелят.

- Опустите оружие, я не враг, - вслух сказал он, не спуская взгляда с пистолета. Тот вздрогнул:

- Ты человек?

- Да, - ответ почему-то вышел слегка неуверенным.

- Тьфу ты, едва не выстрелил, - грозное оружие поникло и уставилось на пол. Генри сразу стало легче дышать. - Надо же, первый человек, которого я вижу в этом проклятом местечке.

Человек устало хохотнул и поднялся. Отсвет неоновых ламп упал на лицо, и Генри едва сдержал возглас удивления. Кого он меньше всего ожидал здесь увидеть, это любопытного жителя квартиры 207. Ричард Брейнтри был в той же невозможно щегольской рубашке с галстуком. Редеющие волосы были аккуратно зачёсаны. Когда Генри подошёл к нему, он нахмурился, сразу став похожим на ощетинившегося пса:

- Постой-ка, я тебя знаю. Ты живёшь на противоположном крыле, так?

Генри с готовностью протянул руку:

- Да, вы правы. Меня зовут Генри.

Брейнтри демонстративно сделал вид, что не замечает жест, и посмотрел куда-то в конец площадки, где копилась тьма. Лицо выражало крайнее презрение. Генри с усилием подавил в себе неожиданный прилив злости.

- А я Ричард Брейнтри, - представился сосед. - Живу в двести седьмом.

- Да, мы уже встречались несколько раз, - Генри с удовольствием увидел, как лицо Брейнтри скосила гримаса. Впрочем, он быстро нашёлся:

- Не знаешь, что за хрень тут творится?

Генри молча покачал головой. Можно было бы рассказать про свои прошлые приключения, но что-то не хотелось.

- Эта дыра... - Брейнтри взглянул на тёмное небо со скудными гирляндами звёзд. - Что-то это местечко мне напоминает. Случаем, это не тот отель, который расположен напротив нашего дома?

- Похоже на то, - согласился Генри и почему-то тоже взглянул вверх. Сливовый оттенок сошёл, над головой была пронизывающая чернота.

Брейнтри вдруг нахмурился:

- Погоди-ка... Раз ты тоже сюда попал, то значит... Ты ведь полез в эту гребаную дыру, не так ли?

Генри кивнул. Брейнтри задумчиво потёр подбородок дулом пистолета. При виде столь небезопасного действа у Генри заныли зубы, но Ричард не испытывал никакого дискомфорта:

- Получается, это не только у меня... Что-то не так со всем зданием. Точно. Так вот что могло случиться с тем парнем...

- С каким парнем? - немедленно отреагировал Генри. Он жадно впитывал каждое слово, как губка.

Брейнтри взглянул на него, будто увидел Таунсенда впервые в жизни.

- Журналист. Он раньше жил в твоей квартире, но однажды исчез. Полиция приезжала, устроили полный шум-гам.

- Его нашли?

- Нет, - скривился Брейнтри. - Откровенно говоря, я думал, что этот писака... журналист... полностью сбрендил и просто сбежал. Он был странный, особенно в последние месяцы. Заперся в квартире и не выходил. Всё корпел над своим то ли расследованием, то ли исследованием.

- Как его звали? - отрывисто спросил Генри. Он подошёл к Ричарду почти вплотную, и тот отошёл в сторону, бросив через спину:

- Не помню. То ли Шиммер, то ли Шварцнер. Довольно простая фамилия.

Он дёрнул ручку одного из дверей, и та с лёгкостью открылась. Внутри было довольно светло - но свет был грязный и засалённый, как от керосиновых ламп. Брейнтри оглянулся на Генри:

- В-общем, я сматываюсь отсюда. Эта хренотень давит на нервы, не находишь?

Глаза пристально наблюдали за Генри, пресекая любые предложения пойти вместе. Генри не сомневался, что если он совершит такую глупость, то Брейнтри попросту наставит на него револьвер и скажет, что их дороги лежат порознь.

Поэтому он только заметил:

- Будьте осторожны, здесь опасно.

- Опасно? - Брейнтри, казалось, заколебался; рука крепче сжала рукоять револьвера. - Что ты имеешь в виду?

Генри подумал о толстяке, его трясущейся от страха руке, которая сжала воротник рубашки, и выдал:

- Остерегайтесь ребёнка. Если увидите его, держитесь подальше.

И тут же понял, какую глупость сморозил.

- Ха! - Ричард рассмеялся так резко, что смех отдался эхом у стены. - Ребёнка?.. Надо же.

Он окинул Генри испепеляющим взглядом вкупе с холодной снисходительной улыбкой:

- И вообще, тебе тоже следовало бы как-нибудь выбраться из этого места. А я пошёл. Ребёнка...

Фыркнув, он захлопнул дверь. Жёлтый прямоугольник исчез с пола, убрав неестественно удлинённую тень. Генри направился к соседней двери, на ходу размышляя над тем, что имел честь только что слышать.

Он раньше жил в твоей квартире, но однажды исчез.

Картина стояла перед глазами предельно ясно - бедолага журналист, который ошарашенно смотрит на дверь, увешанную цепями. Потом - часы мучительных попыток обрести свободу, и в конце взрыв отчаяния. Но потом...

Явилась дыра. Журналист - Шиммер? Шварцнер? - отправился путешествовать в её бездонную глотку. Конечно... иначе и не могло быть. И он исчез.

Куда привёл журналиста нескончаемый тоннель? В станцию метро? В леса возле Сайлент Хилла, где его загрызли безглазые собаки?

Чёрт бы тебя побрал, Фрэнк, как ты мог умолчать об этом?

Но с другой стороны, что бы изменилось, если Фрэнк ему об этом сказал? Разве он стал бы отказываться от устраивающей его по всем характеристикам квартиры только из-за того, что раньше в ней жил журналист, который "полностью сбрендил"? Господи, нет, конечно. Если бы Сандерленд рассказал, что в квартире 302 повесилась целая семья, то в ответ услышал: "Да-да, конечно, спасибо, так когда мне въезжать?". В то горькое время у Генри было только одно желание - уединиться, и чтобы никто ему не мешал. Никто.

Как ни крути... всё было предопределено. Так хотел Бог, ага? Генри дрогнул и открыл дверь.

Увиденное подтверждало его худшие опасения. Полоса лестницы, ограниченная проволочным навесом, спускалась вниз, извиваясь по-змеиному. Напоминало скорее тюрьму, чем роскошный отель... и там, за проволокой... дьявол, что это такое? Сколько Генри ни вглядывался, он не мог взять в толк. Нечто розовое и липкое покрывало всю противоположную стену. На ней ползали толстые ленивые слизняки. На глазах Генри один из гадов лопнул с жирным треском, раскидав ошметки серой плоти. Комочки рухнули вниз с высоты восьмого этажа - никакого пола не было в помине, внизу только чёрный провал. Генри сглотнул твёрдый комок, вставший поперёк горла. Высоты он не боялся, лестница выглядела крепкой, но всё равно на мгновение закружилась голова.

Это был не отель. Очередная безумная ловушка, призванная отнять у кого-то жизнь. Генри догадывался, у кого...

Брейнтри.

Он развернулся и выскочил на площадку, чтобы броситься следом за недружелюбным соседом. И тут же столкнулся нос к носу с существом, которое привольно разгуливало по площадке. Оно быстро обернулось и взглянуло на Генри - почти с детским любопытством. Как и прежде, на секунду мозг Таунсенда перестал анализировать поступающие сигналы, подавая отчаянный сигнал: что-то не так с этой тварью. Что-то далеко не...

Потом он понял. Апатия спала, словно в телевизоре включили цвет и звук. Перед Генри стояло нечто обезьяноподобное, нелепо опирающиеся на задние лапы, непрерывно трясущее всеми конечностями. Рваная серая плёнка была натянута на тело, а его голова...

Генри приглушённо застонал и сделал шаг назад. Существо подняло передние лапы с толстыми кривыми пальцами и издало довольный смешок. Оно прыгнуло вперёд с ловкостью шимпанзе, но опоздало: Генри уже захлопнул дверь. Существо ударилось с той стороны, потом начало биться об неё лапами. Дверь выглядела крепкой и способной выдержать эти нелепые атаки, но Генри не стал гадать и побежал вниз, перепрыгивая через ступеньки. На стене лопнул с хлюпаньем ещё один слизняк, но Генри было не до того. Он лихорадочно пытался забыть, стереть из памяти то, что увидел. Голова существа. Она всё выплывала перед взором, загораживая грязные ступеньки - серая, с клоком взмокших волос, с выпученными неживыми глазами... человеческая. Но снизу, под подбородком твари, висела вторая голова - и она уж точно принадлежала обезьяне. Взгляд обезьяньих глаз был уже осмысленным, в отличие от человеческой. Монстр прилепил к своему телу голову убитой жертвы - наверное, считал, что так ему будет легче обманывать людей.

Этот смешок... Чёрт возьми, какая голова издала её? Уж слишком был человеческим этот злорадный хохот. Слишком человеческим. Генри сжал руками виски. Забыть. Забыть о твари. Не было никого на площадке. У него галлюцинации. Сейчас важно одно: добраться до первого этажа и предупредить Ричарда об опасности.

Лестница кончилась в двадцати футах над землёй, приложившись последней ступенькой к двери с лаконичной надписью: "Спортивный магазин Альберта". Генри это показалось странным - как-никак здание вроде бы отельное, так какого баяна здесь делает спортивный магазин?

Внутри было чисто и опрятно, как во всех небольших магазинчиках с заботливым хозяином. Полки с волейбольными мячами, ракетками и прочими снарядами блестели в свете люминесцентной лампы. Генри заметил в углу стройный ряд новеньких бейсбольных бит. Взяв в руку одну, он с огорчением убедился, что бита тренировочная и сделана из пластмассы. Жаль, ему бы очень пригодилась сейчас настоящая алюминиевая. В своё время Генри был запасным страйкером университетской команды. Давно это было.

Чёрный выход был приоткрыт, и из проёма доносилась непонятная гульба. Жалобные завывания, лай, мяуканье пер######вали друг друга, поднимая невообразимую симфонию. Генри вышел, держась настороже. И едва не свалился с ног, которые вдруг превратились в ватные кули.

Здесь лестница продолжалась, на сей раз преодолевая только один этаж. Одинокая дверь виднелась в щель между ступеньками как раз под ногами Генри, и оттуда исходил весь животный гам. На этот раз мозг не стал запинаться и сразу донёс леденящую картину - вся лестница была в крови.

Ступеньки были измазаны в багровой жидкости. На стене тонкими струями, как вспухшие вены, засохла кровь. Кровь была на двери внизу, на проволочном ограждении. Давняя и застывшая, она всё равно источала запах, от которого Генри едва не вырвало. Ему не пришло в голову спастись бегством, вернуться в магазин спортивных товаров. И даже глаза Генри не прикрыл - стоял и смотрел на ужасную картину, пока не зашевелились волосы на затылке.

Этого не может быть. Никогда.

Нога дёрнулась сама собой в нервном спазме, и из-под подошвы со звоном отлетело что-то металлическое и блестящее. Генри в апатии проследил взглядом. И увидел использованную гильзу, которая перекатилась на край ступеньки, юркнула там через ячейку сетки и исчезла. Рядом лежала ещё одна гильза. Дальше - ещё одна... Неожиданно до Генри дошло, что кусками стали усыпан весь пол. Словно через лестницу прошествовала расстрельная дивизия, оросив задний выход магазина галлонами крови.

Как пьяный, он сделал шаг вниз, поскользнувшись на краю ступеньки. Отчаянно замахал руками, как пьяный, но всё-таки упал. Ноги предали его. Ладони упёрлись в лестницу и испачкались в застарелой крови. Она выглядела как мелкий бурый порошок. Вроде тех растворимых напитков, отрешённо подумал Генри, поднимаясь. Он с остервенением потирал кисти о джинсы, пока кровь не сошла. И пошёл дальше, двигаясь зигзагами в узком пространстве. Генри был бы рад схватиться за ограду, но там тоже была кровь. Везде была кровь...

И опять, как в худшие моменты - короткое расстояние давалось с таким трудом, будто он проходил мили по кровавой дороге. К моменту, когда он наконец коснулся ручки нижней двери (Всё для питомцев, Стив Гарланд, гласила вывеска, и буквы были утоплены в крови), Генри утратил всякую связь с окружающим миром, полностью уйдя в борьбу с неумолимой тошнотой. Рот наполнился слюной, глаза затуманились, уши отгородились резиновой затычкой. Поэтому он не услышал звуков, доносящихся из-за двери - иначе сто раз подумал бы перед тем, как вторгаться в лавку Стива Гарланда.

Но он был слеп и глух. Он открыл дверь, вступил в сумрак магазина с чувством, с каким утопающий чувствует под ногами твёрдую опору. Но возрадоваться как следует не успел, ибо на голени сомкнулись острые, как ножи, зубы.

- А-а, чёрт! - проорал Генри, когда сумрак внезапно полыхнул всеми цветами радуги. В нос ударил запах рыбы, сухого корма и гнилого мяса. Боль растеклась волной кипятка, и он понял, что падает на пол. Она вернулась, думал Генри, когда мир переворачивался. Она вернулась мне отомстить. Чёртова псина...

За ним закрылась дверь магазина, облачая комнату в синюю полутьму. Генри услышал, как к нему подбирается любопытный шорох лап. Всё для питомцев, гласила вывеска над входом, и это было правдой. Сегодня, например, для питомцев была подготовлена отличная трапеза. Свежее мясо.


6


Ричард заприметил мальчика на третьем этаже. Ребёнок хорошо сливался с темнотой в углу лестничного пролёта, но Брейнтри никогда не жаловался на зрение. На секунду он остановился - не от страха, а от неожиданности. Он успел привыкнуть к звенящей пустоте внутри отеля (впрочем, если местечко в самом деле являлось отелем, то Ричард был готов сожрать собственные башмаки). Появление темноволосого мальчугана в полосатой водолазке нарушило вырисовывающуюся общую гармонию. И Брейнтри в первую очередь испытал именно раздражение.

Мальчик нагло глазел снизу вверх, не собираясь даже поздороваться. Что тоже не понравилось Ричарду. Он не любил детей, особенно с таким самоуверенным взглядом. С него хватало той толпы мелюзги, которую развели жители квартиры по соседству.

- Кто ты? - спросил он. Мальчик молчал. Ну уж это никуда не годилось. Когда взрослый спрашивает...

- Не о тебе ли болтал тот тип?

Вопрос был риторическим. Вряд ли в этом омертвелом месте было так много детей. Пижон из триста второй имел в виду этого парня. Ещё предупреждал, что его следует опасаться... Ричард не видел в мальчике ничего устрашающего, но он знал: дай такому шустряку ещё десять лет, и он без зазрения совести отберёт у тебя последнюю корку хлеба. Всё это "новое поколение", достойное потомство хиппи и коммуняк, вместе взятых.

Он крепче взялся за револьвер:

- Ты тоже живёшь в нашем доме?

Молчание.

- Тебя вообще когда-нибудь учили отвечать на вопросы?

На последнем вопросе Ричард повысил голос. Мальчик пугливо вздрогнул, но всё-таки не сдвинулся с места и ничего не сказал, лишь угрожающе насупился, напоминая хомячка. С таким выражением мордашки он был чрезвычайно похож на...

- Погоди-ка, - ахнул Брейнтри, взмахнув револьвером, - я тебя знаю! Тот паршивец, который постоянно ошивался в нашем подъезде! Чего тебе здесь нужно?!

Это был он! Ричард не забыл ещё, как он шастал по всем этажам до одышки, разыскивая мелкого мерзавца. Мальчик имел привычку приходить в их дом и целыми днями молча караулил в подъезде, мозоля глаза. Ричард стерпел это в первый раз, во второй, в третий. Но когда через неделю снова увидел настырного мальчика свободно разгуливающим по лестничной площадке его крыла, как полноправный хозяин, он взорвался и выставил его за дверь. Он надеялся, что паршивец получил хороший урок и больше не заявится, но как бы не так: тот продолжал втихаря вползать в дом, на сей раз скрываясь от его глаз. Ричард пожаловался управляющему, но тот лишь рассмеялся и сказал, что их дом не запретная зона, чтобы закрывать вход мальчику. "И потом, - добавил Сандерленд, - он никому не мешает". "Мне мешает, - возразил Ричард. - Не выпроводи его сегодня, и завтра дом будет кишеть такими сорванцами". Сандерленд ничего не сделал, и Брейнтри окончательно уверился, что управляющий слишком мягкотел. С тех пор они общались мало и сугубо по делу. А в следующий день Ричард поймал парня за шиворот на подступах к дому и задал ему взбучку. Помогло ненадолго.

- Ты! - выдохнул Ричард, выходя из себя. - Какого чёрта ты здесь делаешь?! Должно быть, ты знаешь, что за чертовщина тут творится, да?

Он указал на мальчика дулом пистолета. Вот тут парень не выдержал: его глаза расширились, и он пустился наутёк вверх по лестнице, искусно обойдя Брейнтри сбоку.

- Эй! - закричал Ричард, вскидывая руку с оружием. - А ну вернись! Эй!

Мальчик лишь добавил прыти. Он скрипнул зубами. Невежливо уходить не прощаясь. Об этом знают даже бродяги. А если тебе десять лет и с тобой хочет поговорить по важному делу взрослый человек, то это и вовсе непростительно.

- Эй, стой!

Увидев, что слова не возымели никакого действия, он бросился следом. Мальчик уже был этажом выше; топот его ног беспрестанно звучал над головой. Брейнтри громко выругался, споткнувшись о ступеньку, однако не прекратил преследования.

Никуда не денешься, злорадно думал он, преодолевая четвёртый этаж. Сердце колотилось в груди, делая дыхание сиплым и прерывистым. Никуда ты не денешься, панк проклятый. Разве что ветром с крыши унесёт. Мысль показалась ему забавной, и он холодно улыбнулся.

[Георгий Старков]

Продолжение главы 5...

7


Шум в магазине стоял неимоверный: Генри имел возможность сполна насладиться кошачьим оркестром вкупе с воем собак. Затычки испарились с ушей... слишком поздно. Он сидел на полу, под изувеченной ногой быстро расплывалась тёплая лужа. Перед глазами летели зелёные бублики.

Встать, стучала в мозгу назойливая мысль. Встать, уйти от этих тварей, нет, не сейчас, это несправедливо.

Почти плоская фигура замерла в трёх шагах впереди, прижавшись к полу. Собака готовилась к броску. За тварью виднелись контуры стеллажей - вероятно, там был корм для животных. Генри протянул руки с раскрытыми ладонями вперёд, словно это могло чем-то помочь.

Секунда стала часом, и когда он начал надеяться, что зрение обмануло его и никакой собаки впереди нет, она прыгнула. Генри инстинктивно откинулся на спину. Острые зазубренные когти уткнулись ему в грудь, изорвав рубашку и глубоко вонзившись в тело. Он закричал снова. На лицо шлёпнулся длинный трубообразный язык... пока мягкий, но ещё секунда, и он проткнёт его насквозь, превратившись в заточенную пику. В нос проник отвратительный запах. Генри лихорадочно водил руками по полу, пытаясь найти хоть что-нибудь... хотя бы миску для корма. Пальцы наткнулись на какой-то вертикальный шест - видимо, стойка-вешалка. Недолго думая, Генри сильно, до хруста, ударил ребром ладони по шесту. Стойка наклонилась, потеряла равновесие и со звоном упала на землю. Безглазый монстр тотчас обратил морду в сторону звука. Сжав левую, более-менее свободную руку в кулак, Генри двинул собаке под бок. Когти скользнули вниз, оставляя на груди глубокие борозды. Боли он не почувствовал, зато ощутил свободу. Если бы нога была целой, он мог отпинываться, но сейчас единственной надеждой были руки. Генри оттолкнулся локтями, стараясь вновь принять сидячее положение. Кажется, что-то бессвязно кричал при этом... Глаза отказывались видеть, и он не имел понятия, где находится собака и откуда ждать новой атаки. А может, с нелепым, несвойственным для него сарказмом подумал Генри, тварь не одна. Может, ими полон магазин.

Тяжело дыша, он ждал. Собака была здесь, кружила рядом чёрным призраком. Она уразумела, что жертва не беспомощный агнец, и выжидала момент.

Стойка-вешалка, вспомнил Генри. Она упала, лежит где-то рядом. Если удастся как-нибудь завладеть им... Но как это сделать в почти полной мгле, с кровью, хлещущей из голени, имея в распоряжении только пару секунд? Здравый смысл обречённо шептал: Всё кончено, Генри. Игра проиграна.

Иди к чёрту, в ответ прошипел он, смещаясь влево, ближе к стойке. Ладонь лежала на полу, раненая нога отбрасывала снопы искр при малейшем шевелении. Искры летели и перед глазами - целый новогодний фейерверк.

Он искал. Шарил ладонью по полу, вытянув руку до боли в суставах. Стойка должна быть где-то здесь, не могла она откатиться в другой угол... или могла? Нет. Генри отказывался думать о таком исходе. Даже мимолётная мысль вызвала скручивающую боль в солнечном сплетении.

Есть! Указательный палец задел стержень, и в этот момент собака наконец решилась на новую атаку, словно догадалась о зарождающейся угрозе. Может, она и догадалась. В уме этой твари нельзя было отказать. Увидев тень, серой молнией метнувшуюся к нему, Генри успел поднять левую руку, инстинктивно защищая лицо. Последнее, что он запомнил чётко - шершавый тёплый язык, шурующий под локтём. Потом нахлынула бордовая волна, и он перестал чувствовать.

Он не знал, сколько лежал в отключке. С равным успехом это могло продолжаться две секунды или пару часов. Когда Генри пришёл в себя, собака всё ещё была близко... слишком близко. Она опять победно нависла над ним, опрокинутым на спину. Генри попытался пошевелить руками. Правая кисть исправно коснулась краешка стержня, а вот левая почему-то отказывалась подчиняться.

Собака вскинула голову, распрямив язык. Генри не хватило времени вспомнить, что предвещал этот жест - было уже поздно. Еле заметное шевеление шеи твари вниз, и под левой ключицей вонзилось жало, рассекая кость, как стекло режет масло. Генри не потерял сознания, хотя потом полагал, что при такой чудовищной боли надлежит либо вырубиться надолго, либо тут же, на месте, сойти с ума. Впрочем (думал он впоследствии), вполне мог иметь место второй вариант... да просто он сам не заметил этого.

Он закричал, забился, прикованный стальным прутом к полу. Крови из раны вытекло мало: она вся уходила по жёлобу в хобот. Собака с аппетитом высасывала у него кровь.

Даже в этот, казалось бы, невозможный миг Генри не утратил способности действовать. Не переставая кричать, он дёрнулся вправо и наконец-то сжал в руке заветную стойку. Она была почти невесомой - может, оттого, что все мышцы руки напряглись до предела, как гитарные струны. Он развернул стержень, направил верхний конец к пирующей собаке. В такой темноте бить наверняка было невозможно, но холод и боль, распространяющиеся от плеча к шее, подстегивали его. Генри резко махнул стержнем, вложив в движение жалкие остатки сил. Он кричал. Он кричал не умолкая.

Язык, медленно поворачивающийся, уткнувшись в его плечо, вдруг замер, обмяк и выплеснул обратно порцию крови. Кровь брызнула из кончика фонтаном во все стороны, обливая лицо, попав в рот, нос и даже глаза. Его кровь. Генри ткнул стержнем снова, уверенный, что тварь успела отскочить. Но она была ещё там - неожиданность? болевой шок? значит, тебе тоже больно, сволочь? - и на сей раз удар получился действительно хорошим. Генри даже послышался восхитительный хруст ломающегося ребра, но это, скорее всего, было уже из разряда мечтаний. Собака зашлась воем, перетекшим в скуление. Проваливаясь в ямы пустоты, с рукой, заходящимся в жесточайших спазмах, Генри повторил триумфальный приём в третий раз. Звук был другим - более гулким, и сопротивление под импровизированной палицей тоже было слабее. Собака повалилась набок, прямо ему на ногу. Магазин залило малиновым светом. Генри рывком сел (положительно не понимая, как ему это удалось). Каждая секунда. Каждая секунда, думал он, вставая сначала на корточки, потом на здоровую правую ногу. Левой он боялся опереться, но... Каждая секунда. Тварь не умерла, тварь жива.

Генри коснулся носком ботинка пола. Сжав зубы, он переводил вес на другую, раненую ногу. Вопреки его ожиданиям, боль была на порядок слабее, чем в пробитой ключице. Это обнадёживало. Не райское блаженство, но всё же... сгодится, чтобы прикончить жёлтую мразь раз и навсегда.

Да.

Он поднял правую ногу, на какой-то миг покачнулся, убеждённый, что больная нога не выдержит и он свалится, как набитый картофелем мешок. Но этого не случилось - и Генри со всей силы, злости и желания обрушил тяжёлый ботинок на череп лежащей собаки. Дамоклов меч сорвался.


8


Гадёныш улепётывал с непостижимой скоростью. В молодые годы Ричард не жаловался на спортивную форму, но на шестом десятке лет он утратил былые навыки. Он мог бы наплевать на погоню и спокойно следовать на крышу, где мальчика всё равно ждал тупик. Но в нём бурлила ярость. Да, такой исход был бы более спокойным, но неправильным. Пожалуй, это было самое подходящее слово. А вот поймать сорванца за шею во время погони - совсем иное. Глядишь, и заговорит по-другому.

Но - не получалось. Полосатая водолазка мелькала меж пролётов, неуклонно увеличивая разрыв. Брейнтри всё чаще спотыкался, хватался за грудь и выкрикивал пустые угрозы. Когда он добрался до верхнего этажа, мальчика и след простыл. Он прислонился к проволочному ограждению и позволил себе перевести дух. Узкая линия решетки заканчивалась небольшой дверью. За проволокой простиралась чёрная бездна, как засасывающий рот - словно архитектор отеля "Южный Эшфилд" начисто забыл о такой простой вещи, как перекрытия между этажами. Ричарда это не волновало. Он знал, что находится в странном месте, знал, что попал сюда по тоннелю, который брал начало у него в туалете. Остальное представало в сером тумане. Сейчас он жаждал одного - настигнуть, наконец, шустрого мальчика и вытрясти из него дух. И заодно спросить, что тут творится. Брейнтри был уверен, что сорванец всё знает.

Он пошёл к двери. Под ногами звенела решетка. Он начал протягивать руку, чтобы открыть дверь, но пальцы замерли на полпути.

Он знал эту дверь. Впервые увидел её двадцать семь жарких и холодных лет назад, въезжая в новый дом. С тех пор Ричард проходил через её проём каждый день не менее трёх-четырёх раз. Это была дверь его квартиры - до мельчайших царапин и трещин. Даже белая табличка с номером 207 висела, как всегда, криво. Ричард поправлял её чуть ли не каждую неделю, но табличка с патологическим упрямством кренилась набок при первом удобном случае.

Дверь была приоткрыта. В тонкую щель проникал электрический свет.

Что за чертовщина?

Брейнтри смотрел, не отрываясь. Он впервые почувствовал в душе укол страха - страха тёмного, непонятного, иррационального. Ощущения были ему в новинку.

Подняв револьвер, он как во сне вошёл в квартиру. Вместо пыльной крыши и ночного неба над головой взору предстала гостиная, совмещённая с кухней (кухню он восемь лет назад отгородил стальной решеткой). Ванна слева, а там, в конце короткого коридора - спальня. Обыденная картина, которая стала неотъемлемой частью его жизни за эти годы.

Тем страшнее - и непонятнее - было обнаружить в самом центре этой идиллии, на полу гостиной, страшную гостью. От неё веяло холодом и ужасом, как от дыры над унитазом, куда Ричард сдуру полез. Теперь он понимал, что сдуру.

Перед ним стоял электрический стул. Цвет металла резал глаза. Зажимы для рук и ног, клеммы, провода - всё, как полагается. Толстый чёрный кабель тянулся к стене, где впивался в пятачок розетки. Стул был пуст.

Брейнтри поборол первое, самое естественное желание - пуститься наутёк, бежать и сделать вид, что ничего не было. Чёрта с два. Это была его квартира, он прожил здесь половину жизни, и он был вправе отвоевать её у... кого бы там ни было. Тем более что цепочка грязных следов описывала круг вокруг стула и красноречиво вела к окну. Точнее, к левой занавеске, которая по странному стечению обстоятельств выступала вперёд.

Он всё понял. Девять из десяти человек непременно крикнули бы в таком случае: "Выходи с поднятыми руками!" или подобную глупость, давая вторженцу сигнал к действию. Ричард Брейнтри был тем единственным, который поступал иначе. Он сцепил зубы, задержал дыхание и нажал на крючок.


9


Расплющив голову собаки в невразумительную кашицу, Генри позволил себе рухнуть на пол и отползти назад к двери, туда, где есть свет и нет чудовищ.

В магазине Стива Гарланда зависла тишина. Исчез хор обиженных кошек и гвалт собак. Наверное, призраки, на полном серьёзе предположил Генри, безвозвратно уходя от реальности. Почему нет? Бывают же призраки людей, с чего не быть призракам животных. В отеле "Южный Эшфилд" возможно всё.

От долгожданного света его едва не вырвало. Желудок запрыгал в животе, как ребёнок, увидевший карусельных лошадок. Генри ткнулся лицом в грязный металл лестничного пролёта и ждал, когда приступ пройдёт. Он чувствовал, как ежесекундно слабеет.

Когда тошнота отступила, Генри первым делом посмотрел назад - не крадётся ли очередная собака (или обезьяна с мёртвой головой) с тем, чтобы окончательно его добить. Дверь осталась открытой, и за ней не было ничего, кроме темноты. Широкий кровавый след на полу повторял путь Генри. Кровь вытекала из ноги и ключицы.

Плохо дело, мрачно подумал Генри. Кружилась голова. Он мельком осмотрел левую руку и убедился, насколько плохо дело. На кисти отсутствовали три пальца - большой, указательный, средний. Собака отхватила их. Вместо пальцев торчали нелепые, на удивление мало кровоточащие обрубки.

Ты всё-таки убила меня, отстранённо подумал Генри, уронив голову. Задним числом, но убила. Что я могу? Только сдаться на милость очередного монстра.

Образы, такие яркие - только протяни руку и коснись, - представали перед взором, и он не очень хорошо различал, что правда, а что иллюзия. Вот, например, резкий собачий лай над головой, похожий на воронье карканье - ложь или правда? Голос, который отчётливо сказал: "Грядет Святое Успение" - ложь или правда? Единственное, что Генри однозначно отнёс к миру грёз - синюшная голова с клоком редким волос, который аккуратненько пролетел перед его лицом, разевая рот в крике. Голова ну очень напоминала бедолагу ДеСальво.

ДеСальво умер, возразил Генри, нечеловеческим усилием переворачиваясь на спину. И тут же услышал, как далеко в другом измерении грохнул пистолетный выстрел. За выстрелом, почти сливаясь с ним, последовал крик - отчаянный, на пределе возможностей человека. На крыше. Генри узнал кричавшего - это был Брейнтри, его недавний собеседник. Револьвер ему не помог... Генри ждал нового крика, но он не повторился. Кажется, в их доме стало жильцом меньше. Двумя жильцами, если считать самого Генри - осталось не больше часа, потом он от потери крови провалится сначала в беспамятство, потом в кому, потом в смерть.

Если только...

Нет, это смешно. Восемь этажей - безумие. Безумие, сопряжённое с мучительнейшей пыткой.

Но если я не доберусь до крыши... смерть будет в любом случае. А там, возможно, сумею снова вернуться... проснуться целым и невредимым... может, Ричард ещё жив, и мы вместе...

Искалеченное тело требовало отдыха, пусть даже этот отдых окажется вечным. Генри перевернулся на живот и попробовал шевельнуть левой рукой. На глаза тут же словно надели очки цвета крови. Нет, так не пойдёт. Придётся ползти на здоровой правой, помогая ногами.

Он протащил тело на фут вперёд, сжав зубы до боли в дёснах. Схватился за первую ступеньку и вытянул себя к ней. Так. Теперь - отдых. Потом ещё. Отдых. Ещё...

Генри не знал, сколько прошло времени и сколько у него крови осталось кружить в венах, пока он преодолевал первый этаж. Осталось ещё пять этажей... или шесть... чёрт возьми, может, десять. Генри едва не впал полное отчаяние, но нашёл спасение в продолжении движения. Ползти стало легче - раненая нога почти перестала болеть, превратившись в мёрзлый кусок мяса из рефрижератора. Он мог работать обеими ногами. Но рука...

Генри прополз через спортивный магазин, поднялся на третий этаж, четвёртый, пятый. Справа срывались со стены и лопались склизни. Свет иногда захватывал весь мир, иногда вытягивался в тонкую пульсирующую макаронину.

Когда до крыши осталось два этажа, Генри снова услышал крик. На этот раз потише, но это по-прежнему был Брейнтри, человек в галстуке с Сикстинской Мадонной.

Боже... он жив.

И тут же - буйный приказ мозга, брызнувшая вокруг слюна ярости: Так скорее же, идиот!

Остался последний пролёт, когда Генри признал: он проиграл. На все сто. Он больше не мог преодолеть на своих руках-ногах ни дюйма. Его клонило ко сну. Тело стало весить больше тонны. Ему было холодно и жарко одновременно (африканская пустыня, арктический ледник, ядовито-жёлтые цветы, умирающие под бурей). Генри преследовало назойливое ощущение, что он сорвался вниз и продолжает падать в глубокую чёрную яму, барахтаясь руками и ногами. Он умирал.

Он и умер. Организм, обеспокоенный стремительным увяданием, отключил от греха подальше все функции, кроме тех, что ещё могли привести к спасению. Таунсенд перестал видеть, слышать, чувствовать, анализировать. Состояние его было очень близко к смерти. Мышцы на автомате делали судорожные сокращения, подталкивая тело вверх по лестнице. Генри стал машиной выживания, имеющей очень мало общего с человеком. Он сталкивался лбом со стойками перил, безразлично мотал головой и полз дальше.

Когда спустя многие годы и века Генри добрался до заветной двери на крышу, он был не в состоянии различить табличку с номером 207, криво приколотую к двери. Позже он считал чудом, что вообще как-то умудрился открыть дверь.


10


Брейнтри сидел в середине гостиной, прикованный к невесть как оказавшемуся здесь электрическому стулу. В зажимах на запястьях и голенях плясали голубоватые искры, выбивающие из чернеющей плоти удушливые комья дыма. Но главный электрод, который должен был крепиться к голове и без лишний мучений отправить казнённого на тот свет, задействовать забыли. Поэтому Ричард был до сих пор жив.

Ток, наверное, шёл не большой, раз он сумел между судорогами как-то увидеть вползшего в комнату Таунсенда. Небольшой - значит, очень болезненный. Брейнтри попытался что-то сказать, но выдавил из себя лишь непонятное, придушенное мычание. Губы оскалились, приклеив к лицу жуткое подобие усмешки.

- М-мм... - кричал Ричард, и волосы вздымались и опадали, вздымались и опадали в такт с разрядами. - М-маль...

Рубашка с отвратительным звуком порвалась на локтях; галстук, который уже начал заниматься, ушёл набок, за левое плечо. И там, за левым плечом, у окна...

- М-маль... он... не он...

Ток усилился; искры замелькали чаще, глаза Ричарда всё больше превращались в спёкшееся, застывшее желе. Теперь вся одежда пылала вкупе с телом. А на его лбу, под сгорающими волосами, зияли цифры. 19121.

- Н-не... м-маль... чик... он...

Мальчуган в полосатой водолазке равнодушно наблюдал за агонией жильца квартиры 207, как всегда, еле видный в объятиях сумрака. Он стоял у чёрного, как деготь, окна. На лице не было злорадства или жестокости... равно как страха, жалости и вообще любого другого чувства. Как манекен.

Крик Брейнтри стал последним хриплым ревом, и Генри упал на пол лицом вниз, зажав ладонями уши. Он был почти рад боли, которая прорезала всё его существо, когда он задел обрубками пальцев мочку уха. Этот крик невозможно было терпеть. Это было тысячекратно хуже, чем бесконечный подъём на крышу. Но Генри продолжал слышать, как стихает вопль человека и остаётся лишь холостое гудение электричества, проходящего через мёртвую плоть. Лишь тогда пришла долгожданная темнота и забрала Генри к себе.


11


Темнота, вспышка, чей-то безумный смех. Смех раскатами носится в тёмном пространстве, потом тонет в волне помех. И до него опять доносятся голоса - гулкие, как в пещере.

- Похоже, ещё одна жертва, капитан... Видите, цифры на лбу...

Голос молодой и жизнерадостный. Этому голосу наплевать, кто жертва и что он чувствовал, когда его поджаривали на стуле. Для него обугленный труп - не более чем интересная загадка. На мгновение Генри охватывает ярость.

- Очень напоминает одно дело десятилетней давности...

- Да, - вяло соглашается второй голос, старый и бесцветный. - Дело Уолтера Салливана.

- Но ведь Салливан умер. У них есть даже его тело. Какого чёрта... Должно быть, сумасшедший подражатель?

Старый думает, прежде чем ответить, предоставив Генри возможность наслаждаться нагромождением помех:

- Может быть... Но даже если так...

Всё скрывает пелена белого тумана. Генри бесцеремонно скидывает с вершин эйфории вниз, на его собственную кровать. Он падает, ломая кости, разрывая вены, и минуту ничего не чувствует. Потом открывает глаза и видит приветственное мельтешение лопастей.

Казалось бы, он должен радоваться - жив, на теле ни царапинки. Лишь побаливает нога на месте укуса, и ключица движется как-то неуклюже. Пальцы, которых "там" откусила адская собака, поначалу отказывались подчиняться, но Генри усиленно занимался их растормошением, пока всё не вернулось в норму. За вычетом этих мелких неудобств и ужасающей головной боли он проснулся совершенно здоровым.

Да, Генри должен был радоваться. Но не мог.

Полицейский со скучающей миной дежурил у окна квартиры 207 на противоположном крыле. Генри видел его со своего окна, вплотную прильнув к стеклу. Он питал искру надежды, что рано или поздно коп заметит подозрительно долго маячащего у окна человека, который пялится на место преступления. Должен был заметить - это его работа. Однако полицейский упорно не желал смотреть в сторону квартиры 302. В любую другую - пожалуйста, но только не на Генри. Была в этом какая-то садистская издевка вселенной.

Небо сплошь затянуто чёрными, но ленивыми тучами, обещая скорый дождь. Несколько чахлых деревьев у тротуара шевелили желтеющими листьями на усиливающемся ветру. Генри заметил у прохожих под мышкой изогнутые тросточки зонтиков. Мысль о дожде вызвала почему-то гадливость. На той стороне улицы гордо возвышался отель "Южный Эшфилд", выглядящий сегодня даже лучше, чем обычно. Люди входили и выходили в жерло здания. Генри скривился, но от окна не отошёл. Он намеревался дёргать за ниточку надежды до конца... пусть даже она истончилась до предела.

Одно он уяснил для себя раз и навсегда: больше он в дыру не полезет. Ни за какие коврижки. Дело даже не в том, как он истекал кровью, орошая кровью ступеньки лестницы, и не в пробиравшей всё тело боли, которую он ещё помнил. Просто Генри был сыт по горло этой бессмысленной чередой смертей. Если кто-то... неважно кто... разводит весь этот театр, чтобы истр######ть ни в чём не повинных людей, то Генри не желал играть в этом театре роль зрителя. Он не хотел аплодировать или топать ногами, принося удовольствие постановщику действа. Уж лучше умереть с голоду здесь, в своих стенах, чем снова вернуться в этот ад.

Так думал Генри. Он пребывал в этой уверенности, пока вдруг не увидел незнакомого человека в окне квартиры 207. Только что там был только коп-недотёпа, и через секунду в проёме окна появился ещё один. Человек стоял, облачённый в синий плащ, и смотрел на Генри. И широко улыбался. Полицейский по-прежнему скучал у окна, но улыбчивый субъект в плаще оставался им незамеченным. Волосы жидкими прядями падали на плечи.

Генри моргнул. Человек не пропал. Не пропала и нехорошая улыбка на его лице. Так они и взирали друг на друга несколько минут, показавшихся Генри одной секундой. Что-то удерживало его от того, чтобы наброситься на стекло и забарабанить кулаками, показывая, что он в беде. Интуиция подсказывала - не тот это человек, который ему поможет.

Человек медленно вытянул правую руку, указывая куда-то вперёд. Генри не сомневался, что жест адресован ему. Он проследил взглядом по указанному направлению. Воображаемая линия шла чуть косо в его сторону. Линия пролетела над улицей, бордюром, тротуаром... упёрлась в крыло дома. С этой позиции Генри не мог разглядеть точно, куда она привела, но он с лёгкостью догадался. Ему неприятно скрутило печень.

Странный человек указывал на окно квартиры 303 - квартиры его соседки Айлин Гелвин.

[Георгий Старков]

Глава 6
Горечь сахара


1


Всю последнюю неделю - а тянулась неделя дольше, чем иной год, - Айлин Гелвин не оставляло странное ощущение.

Она затруднилась бы сказать, когда именно это началось. Но то, что она знала: чувство наполняло её, её квартиру и все вещи в ней постепенно, как ржавчина, покрывающая заброшенный плуг. Поначалу ей было приятно ощущать эти упругие, невидимые волны, носящиеся в воздухе и тревожащие чувства. Она представляла, что у неё в ушной раковине сидит маленький гномик в широкополой шляпе и поигрывает на флейте очаровывающую мелодию. Особенно хорошо получалось с закрытыми глазами.

Затем непрошеное вторжение стало тревожить. День и ночь она чувствовала присутствие этих волн, их прикосновение к лицу и шее, к своим рукам. Звук усилился, стал резче. Теперь он напоминал далёкое томное пиликанье скрипки, завораживал, погружал в транс наяву. Айлин сопротивлялась как могла и всё равно ловила себя на том, что намеренно поддаётся ласкающему, такому приятному насилию.

Нужно было что-то делать. Самое ужасное, что Айлин не имела понятия, как вообще в таких ситуациях можно поступить. Единственное, что она смогла выяснить - странное чувство усиливается к южной стене квартиры. На стене не было окон, и за бетонной перегородкой начиналась соседняя квартира. Так может, осенило её, всё дело кроется там? Но квартира 302, как назло, безмолвствовала с утра до вечера. Хозяин то ли куда-то уехал, то ли беспробудно спал.

Айлин пер######рала варианты. Обратиться к управляющему? Позвонить в полицию? Сходить к психотерапевту? Не то, не то... Она не могла решиться. А вскоре это стало и не нужно - чувство взяло её в заложники, взяв на поруки сладкого плена. Теперь Айлин слышала этот звук, даже когда спала и грезила... и на её губах была улыбка блаженства.

В эти дни она редко выходила из дома. Несколько раз попыталась достучаться до соседней квартиры (очень уж было любопытно, что там, в эпицентре), но попытки не увенчались успехом. А после странных слов Фрэнка она и вовсе перестала ходить туда. В город она делала вылазки лишь за необходимыми покупками, и каждая минута без знакомой скрипичной мелодии была пыткой. Не будь сейчас пора отпусков, с работой у неё начались бы серьёзные проблемы.

А дома её ждало это чувство. В глубине души она пугалась его всё больше, но тем яростнее убеждала себя в обратном.

Что бы это ни было, оно не опасно. Со мною ничего такого не происходит... не растут клыки, не покрываюсь шерстью, и так далее. Я могу в любой момент куда-нибудь уехать и просто забыть об этом. Я в безопасности.

Если бы она знала, насколько ошибалась.


2


- Вот чёрт...

Генри ошеломлённо смотрел на комнату. Вернее, на то, во что комната превратилась. Куда девался мирный кусок пространства, обложенный белым кафелем? Кто - или что - целеустремлённо разрушает его кирпичик за кирпичиком?.. Что здесь вообще происходит?

Дыра на стене увеличилась и обрела почти завершённую круглую форму, завоевав ещё больше места, но Генри заметил это в последнюю очередь. Всему виной был запах - запах разложения и подгнившей воды, затянутой зелёной плёнкой. Вонь валила с ног. Зажав ноздри, Генри отдёрнул ширму с ванны.

Белая посудина исчезла. Ванна была сплошь замазана красно-коричневой жижей, испускающей невероятный смрад. Жижа шевелилась, как живое существо... как один из тех слизняков. Генри сглотнул комок в горле. Призрак цилиндрической тюрьмы отчётливо ощущался в квартире 302.

Откуда эта гадость? Неужто из крана? Но вода ведь больше не течёт... Задержав дыхание, Генри покрутил кран и убедился, что в нём пусто.

Ладно. Потом разберёмся. Времени нет.

С тяжёлым сердцем он повернулся лицом к дыре. К той самой дыре, куда он десять минут назад заклялся не подходить на расстояние пушечного выстрела. Быстро же он изменил мнение.

Он опёрся руками о внутреннюю поверхность тоннеля и стал слушать. Странно, но сегодня дыра вроде как умолкла... она по-прежнему звучала детскими голосами, но отдалёнными, приглушёнными. Значило ли это, что ему придётся ползти дольше, чтобы достигнуть обратной стороны тоннеля?

Что его ждёт на этот раз? С каждым разом поход становился опаснее, поэтому Генри ничего хорошего от этого путешествия не ждал. Более того: от него требовалась собранность, как никогда. Он опять согласился стать зрителем в кровавом театре, как и хотел неведомый режиссёр. Генри надеялся - очень надеялся - на этот раз сыграть в постановке более значительную роль. В конце концов, может же зритель выскочить со своего ложа на сцену?.. Если он правильно понял, что очередной жертвой для битья выбрана его соседка.

Он полез в дыру, думая о ней. Айлин занимала квартиру 303 задолго до того, как он въехал. Генри заприметил её в первый же день. Ещё скромно порадовался, что рядом будет жить симпатичная девушка. Она зашла к нему тем вечером - они представились друг другу, поговорили, Генри предложил бокал за новоселье. Потом она ушла... больше встреч у них не было. Не срослось, как сказала бы мать. Генри погрузился в себя, отстранившись от докучающих ему людей стенами квартиры, а Айлин со своей стороны не предпринимала каких-либо попыток докопаться до него. Всё выглядело правильным и установившимся на веки вечные... Как оказалось, нет.

Свет, как всегда, появился внезапно - словно в глубине зажглась лампа мощного прожектора. Обычно Генри на мгновение замедлялся, увидев этот неестественно чистый свет, струящий тончайшие нити. Но на этот раз он прибавил скорости, отталкивая себя вперёд. Он боялся. Боялся, что в очередной раз останется в недотёпах и, найдя Айлин, увидит на её теле кровавое пятизначное число.


3


Сегодня было особенное утро. Воздух в доме был наэлектризован и наполнен ощущением надвигающегося Грандиозного. Айлин особенно остро чувствовала это сейчас, когда сидела на кровати и вяло следила за телешоу. Всё как всегда... и в то же время совсем не так. Стоит подольше вперить взгляд в жизнерадостного ведущего - и стены квартиры начинают сдвигаться за спиной, отнимая жизненное пространство дюйм за дюймом. Они душат её, хотят раздавить в своих силках. Кончилось тем, что Айлин в раздражении выключила телевизор и откинулась на спину. Хотя бы потолок не замышлял ничего против хозяйки.

На улице собирался дождь. Просто тихий дождь, без грома и ураганного ветра. Такая погода ей нравилась с детства. Нравился неторопливый стук миллионов капель и прозрачные лужи, с молчаливым достоинством распухающие на асфальте. Можно просто стоять у крыльца и подставлять лицо, не боясь, что тебя унесёт взбесившимся шквалом или испепелит молнией. Айлин до смерти боялась молний.

Но только ли это дождь? Щемящее чувство в груди говорило: нет, не только. Что-то должно было произойти, необычное, интересное... быть может, страшное. Она не имела ничего против с одним условием: чтобы ей не пришлось покидать свой спокойный приют. Звуки, которые донимали её, были сегодня такими чистыми и отливали звоном хрустальных шаров, что Айлин приходила в святый ужас при одной мысли, что они умолкнут. Ни за что.

В дверь позвонили. Подождали, позвонили ещё раз. Айлин заглянула в глазок. Фрэнк Сандерленд. Волосы всклокочены, спина ссутулена. Открывая дверь, она знала: произошло что-то ужасное.

- Добрый день, Фрэнк.

- Здравствуйте, мисс Гелвин, - Фрэнк замялся, переминаясь с ноги на ногу. - Плохие новости.

- Да? - она нахмурилась, и сердце замерло смоляным кулаком. Плохие новости... для неё?

- Ричард умер, - сообщил Фрэнк. Она недоумённо кивнула, вспоминая всех Ричардов, которых знала. В университете был такой парень Рич... ещё педиатр из городской поликлиники... но зачем именно Фрэнку сообщать ей об этом?

И вдруг она поняла.

- Вы имеете в виду... Брейнтри?

Он кивнул:

- Да. Приехали полицейские. Сейчас они в его квартире. Мисс Раймонд слышала, как Ричард громко кричал под утро, и решила на всякий случай вызвать полицию.

- Что с ним?

- Увы, не знаю, - Фрэнк развёл руками. - Следователь отказывается говорить. Но дело явно плохо... Они наклеили жёлтую ленту на проём двери. Ну вы знаете, такая, им обозначают место преступления.

Она широко раскрыла глаза:

- Так его что, убили?

- Не знаю. Но очень похоже...

Айлин медленно кивнула. Ричард умер. Подумать только. А ей казалось, этот человек будет жить вечно. Даже когда она превратится в древнюю старуху, Ричард будет невозмутимо делать вечерний обход этажей. Брейнтри мало кто любил в доме, но лично к Айлин он относился неплохо. Умер. Убили. Ладонь неясного страха на шее.

- Я к вам вот по какому делу, - сказал Фрэнк, неловко отводя взгляд. Такого Айлин за управляющим раньше не замечала. - Я вам как-то говорил, эта соседняя квартира... Вы не замечали ничего странного вчера вечером? Генри - он не выходил?

- Вроде бы нет, но я не следила, - она осеклась. - Вы думаете, это сделал он? Генри?

- Нет-нет, вы меня не так поняли. Просто мы оба знаем, что в триста втором что-то неладно, и, может... - Фрэнк кашлянул. - Ничего особенного. Я размышляю, пытаюсь что-то понять.

- Лучше это предоставить полицейским.

- Наверное, - Фрэнк отступил назад от двери. - Спасибо вам, мисс Гелвин. И извините за глупое беспокойство. Делать мне совершенно нечего, вот и шатаюсь.

Айлин улыбнулась:

- Что вы, Фрэнк. Заходите почаще.

Когда Сандерленд ушёл, шаркая ногами, улыбка сползла с её лица. Она закрыла дверь и прислонилась спиной. В голове метались беспорядочные обрывки мыслей.

Ричард умер. Приехали полицейские.

Неужели это и есть то, чего она так ждала? Айлин знала, что нет. Но почему-то её не покидало ощущение, что смерть Брейнтри связан с предстоящим событием - может, даже его часть, предвестник. Но что это за событие такое, если у него такие предвестники?

Страшно.

И Фрэнк тоже такой непонятный... будто что-то знает, но не хочет говорить. Вернее, хочет, да не может. Потому-то он и приходил, верно? Просто мы оба знаем, что в триста втором что-то неладно, и, может...

Стекло оросилось первыми тяжёлыми каплями. Они разбились вдребезги, дробясь на сотни крохотных искр, слились вновь и торопливо потекли вниз тонкими струйками, изгибаясь и наклоняясь. Прошла минута, струи слились в прозрачную пелену, размывающую вид из окна. Первый дождь сухой осени - конец лесным пожарам, конец знойной засухе, которая царила на восточном побережье всё лето. Айлин смотрела и смотрела на замысловатую игру небесной воды, но успокоение не наступало. Дыхание стало неровным, сердце застучало быстрее. Кровь взбудоражилась, делая её квартиру тесной и блеклой.

Что со мной происходит?

Не успела Айлин найти ответ на этот ёмкий вопрос, как снова затрезвонил дверной звонок. На этот раз - громко и нетерпеливо.


4


Человек в промокшем от дождя синем плаще стоял у двери и нажимал на кнопку. Видимо, тихая трель по ту сторону двери его не удовлетворила, и он три раза размеренно постучал кулаком.

Тук. Тук. Тук.

Генри видел его косо со спины. Длинные волосы, обрамляющие лицо человека с двух сторон, не давали разглядеть его хорошо. Впрочем, он особо не пытался. Слишком велико было потрясение.

Придя в себя, Генри обнаружил под собой что-то тёплое и мягкое, как слой лесного мха. Но мох был почему-то влажным и красным, отдающим странным солоноватым запахом. Едва Генри понял, что это такое, он вскочил на ноги, словно его ошпарило кипятком.

Он увидел узкий коридор, кое-как освещённый чередой ламп на потолке. Впереди коридор поворачивал, но до поворота к стене были прилеплены две двери, которые показались ему очень знакомыми. Но главное было в самом коридоре - Генри с первого взгляда показалось, что лампы светят через красный абажур и потому всё здесь видится в кровавых оттенках. Увы, это было не так - он понял это уже на второй секунде.

Тук. Тук. Тук.

Человек постучал во второй раз с той же убийственной неспешностью. Его удлинённая тень падала на мясной пол. Мясо было на стенах, на потолке, оно проступало сквозь поры бетона, как некая буйная растительность. Но это была не растительность, а именно мясо - красное, источающее кровь при надавливании. Оно захватило коридор подобно раковой опухоли, разрастающейся на больном органе. Под весом Генри на полу расплылась лужа крови, выдавленной из пор.

Но самое страшное - чем бы ни была эта аномалия, она была живой. Красная поверхность постоянно шевелилась, вспучиваясь тот тут, то там. Под покрытием словно шуровала бессчетная армия червяков. Иногда на мясе появлялись волдыри, наполненные гноистой массой, потом они лопались, окропляя окрестности серой соплевидной жидкостью. В этих местах мясо начало прорастать с удвоенной силой.

Организм. Большой живой организм, тупо завоёвывающий жизненное пространство. Других аналогий в задурманенную запахом крови голову Генри не пришло.

Человек в плаще будто и не замечал творящегося вокруг безумия. Он повернулся, двигаясь плавно, почти воздушно, и начал уходить в другой конец коридора - высокая худая фигура, молча удаляющаяся от Генри. Он вминал подошвами живую массу и смотрел вперёд, не оглядываясь по сторонам.

- Мама! - услышал Генри детский крик. - Мама, впусти меня! Мама!

Маленький мальчик в полосатой водолазке, такой безобидный и смертельно опасный, неистово колотил кулачками о ближайшую дверь. Голосок дрожал, угрожая перейти в истерический плач. Куда делось ледяное спокойствие, с которым он наблюдал за агонизирующим Брейнтри... Генри сжал кулаки.

Его нужно остановить.

Подкрасться сзади и наброситься, сжать в тисках объятия. Вряд ли мальчик успеет что-то предпринять. Он всего лишь ребёнок. Каким-то образом ему удалось затащить Ричарда на электрический стул, но он не сумеет отмести Генри, как пушинку.

Страх белой паутиной сковывал ноги. Генри подбирался к мальчику, не сводя глаз с затылка, с прямых каштановых волос. В конце концов, за этим он полез в этот ад, верно? Чтобы остановить маленького убийцу, не дать ему добраться до Айлин.

(а может, следующая жертва не она, а этот тип в плаще?)

Без разницы. Хотя Генри этот вариант ещё не рассматривал...

- Ну мама! Я хочу войти! Пожалуйста!

Мальчик явно был на грани. Генри подготовился к прыжку, уже уверенный в успехе атаки. Правда, он не очень отчётливо представлял, что последует после того, как парнишка окажется в его руках. Не станет же хладнокровно бить в лицо, приговаривая: "Вот тебе за Джаспера, а вот за Синтию". Он... ладно, видно будет.

На двери висела табличка 302.

Генри замер, приглушённо вскрикнув от удивления. Он не мог не вскрикнуть. Это была дверь его квартиры! Обложенная стенами, кишащими мясом, покрытая пылью и уродливыми трещинами - но она!

- Мам...

Мальчик мгновенно обернулся, глаза расширились. Генри увидел в них страх и недовольство. Но больше всего - недовольство. Он понял, что проиграл в очередной раз. Сейчас мальчик испепелит его на месте ударом молнии из глаз. Пепел разнесёт по коридору, прилепит к живым стенам.

Но мальчик поступил гораздо проще. Он исчез. Только что стоял полуобернувшись, занося руку для очередного стука - и пропал. Генри лишь хлопнул глазами. Может, паренёк просто обманул его зрение, а на самом деле мчится прочь на всех парах?.. Он посмотрел по сторонам. Коридор оставался пустым и мясистым, лампы - тусклыми и жёлтыми, а на двери висела белая табличка с тройкой цифр.

Как во сне, Генри дёрнул за ручку двери. Заперто. Он услышал, как там, на другой стороне, клацнула натянувшаяся цепь. Оно и понятно. Если бы цепей не было, он бы давно выбрался...

Выбрался куда? В этот покрытый неведомой инфекцией коридор?

Но если это - его квартира, то следующая в ряду должна быть квартира Айлин; как раз та, куда минуту назад стучался странный человек с длинными волосами. И этот фантасмагорический коридор - дом Генри, вернее, неудавшаяся его копия.

Генри пошёл вперёд, стараясь ступать легко, но кровь всё равно брызгала из-под ног на каждом шагу. Отвратительно. Если бы он не был закалён предыдущими вылазками в этот мир безумия, то вряд ли смог бы сделать даже один шаг.

На соседней двери действительно была табличка, и Генри нисколько не удивился номеру на её поверхности: 303.

Квартира была заперта. Генри нарисовал в воображении, как Айлин смотрит в глазок, стучит ладонями о дверь, силится вырвать появившиеся многопудовые цепи и кричит, кричит... но потом он услышал, как внутри глухо стукнул засов замка, и облегчённо вздохнул. Никаких цепей не было. Квартира просто закрыта на замок, как и подобает поступить каждому благоразумному гражданину. Учитывая того типа, который ломался в дверь не столь давно, это было благоразумно вдвойне.

- Айлин? - неуверенно позвал Генри, постучавшись о дверь. - Вы там?

Он нажал на кнопку звонка. Тихо. Пара Таунсенд - Гелвин поменялась ролями в этом спектакле.

С ней... что-то произошло?

Нет, возразил Генри сам себе. Её просто там нет. Зачем ей быть в этом ужасном мире? Здесь только ты сам да человек в плаще, больше никого. Ну и слава Богу.

Он кивнул самому себе, ожидая взрыва облегчения. Взрыва не последовало. Генри по-прежнему стоял у наглухо закрытой двери с растущим, как моток колючей проволоки, беспокойством. Тут и там на стенах с ленивцей хлюпали лопающиеся волдыри.

Не верю.

Это было больше, чем просто интуиция; это была уверенность, подпитываемая неизвестным, но мощным источником. Генри знал, что Айлин там, за дверью - запертая, потерянная... бессильная. Хотя, может, сама не подозревает, что происходит. Но вскоре обязательно узнает - и тогда уже будет поздно. Если Генри до того времени не сможет с ней встретиться. А для этого нужно преодолеть эту тонкую перегородку. Генри навалился на дверь плечом:

- Айлин, откройте! Это я, Генри! Нам нужно поговорить!

Молчание. Дверь гордо возвышалась, превратившись в гранитный монолит. Генри растерянно посмотрел на замочную скважину рядом с ручкой двери. Ключ.

Если дверь закрыта, то её совсем не обязательно вышибать из петель. Можно просто открыть ключом. А ключ у самой Айлин, она внутри. Хотя, если подумать...

Генри направился в конец коридора. Когда очередной пузырь на мясном полу лопнул и мутные брызги попали на ботинок, он побежал.


5


Тук. Тук. Тук. Тяжёлые, выверенные звуки, пробирающие до костей. Как бой часового механизма, когда стрелки описывают полный круг. Айлин не хотела подходить. Мелькнула даже мысль уйти в спальню, засунуть голову под подушку и сделать вид, что она ничего не слышит, просто спит, и нет никакой странной музыки, стука в дверь (Тук. Тук. Тук - второй раз) и ужасного ощущения надвигающейся беды. Теперь она знала - что бы ни приближалось, оно несёт зло. Зло, боль... может, даже смерть.

Она подошла к двери и заглянула в глазок. В коридоре никого не было. Матовое стекло показывало лишь кусок коридора и стену напротив. Пустота.

Вот и хорошо.

В голове возникали пугающие вопросы: кто стучал? почему ушёл? куда? Айлин предпочла не отвечать на них, а пройти в кухню, сесть за столик. На краю скатерти стоял стакан с лимонным чаем, но сейчас ей пить не хотелось. Ей хотелось... сладкого.

Например, сахара, насыпанного в прозрачную сахарницу с узорами на стекле. Она набрала чайную ложку белых кристаллов и критически взвесила на ладони. Целое море углеводов, ночного кошмара всех девушек. Айлин всегда старалась не налегать на еду, следуя принципу: лучше недобрать, чем перебрать. Обычно у неё получалось. Но в дни полного затмения, когда так и хочется свернуться волчком и выть на луну - как, например, сегодня - желание ощутить на кончике языка щекочущую сладость перехлестывало через край, сметая волной все запреты и страх. Углеводы? Лишний вес? Целлюлит? Диабет?.. Бог мой, какая глупость. Ей это было нужно. Она поднесла ложку ко рту в нетерпеливом предвкушении.

Сладко, с восторгом думала она, когда сахар размокал на языке. Сладко - когда глотала получившуюся терпкую кашицу, которая обжигала горло. На свете есть не только этот тихий, чересчур тихий дождь и странные стуки в дверь. Бог мудр, Он создал и более приятные вещи... например, сахар. Он возвращал её прямиком в детство, к вкусу обильно посыпанного сахарной пудрой торта, на котором горели пять жёлтых свеч и надпись банановым кремом: С пятилетием, любимая Эли! Ворох серпантинов, радостные лица, волшебный, ни с чем не сравнимый вкус сахара во рту. Торта с шестью свечами она уже не видела. Некому было их ставить.

А теперь - завершающая процедура. Нужно тщательно собрать на кончике пальца остатки сахара на ложке и отправить в рот. Пожалуй, эта часть ритуала нравилась Айлин больше всего. Когда кладёшь первую порцию, знаешь, что на дне ложки ещё осталось немного сахара. А когда намазываешь на палец остатки кашицы и понимаешь, что это всё, это последнее - всё меняется, и кристаллы сверкают крахмальной белизной, и вкус становится лучше на порядок. Почему-то последний - всегда лучший.

Айлин медленно положила палец в рот, закрыв глаза. Ради этого мига всё и затевалось, не так ли? Когда ничто вокруг не имеет значения - ни гнетущее чувство ожидания, ни навязчивые звуки скрипки, ни Фрэнк Сандерленд, мнущийся у порога её квартиры. Только этот миг сладости и горечь, остающаяся на языке после ласкающей нежности сахара. Почти рай...

Она сидела, откинувшись на спинку стула, пробуя палец на вкус, с взглядом, устремлённым в бесконечность, пока Таунсенд за дверью квартиры вновь и вновь звал её по имени.


6


Человек в плаще ушёл недалеко. Когда Генри после минутного сомнения всё-таки осмелился толкнуть дверь подъезда, поросшую слоем живого мяса (петли повернулись с раздирающим ухо рвущимся звуком), то увидел его сидящим на верхней ступеньке лестницы. Здесь крови и мяса было, слава Богу, поменьше, и металл выглядывал из-под красной плесени. Но странным образом облегчения это не вызвало. Скорее тошноту - как будто смотришь на голые, торчащие наружу кости. Посоветовав себе не страдать всякой дрянью, Генри подошёл к человеку. Теперь он мог, наконец, разглядеть незнакомца более подробно. Высокий, болезненно худой (впрочем, худоба отчасти скрывалась под широкими полами плаща), с мокрыми волосами, слипшимися в пряди. Услышав шаги Генри, он обернулся и посмотрел на него. Лицо человека произвело на Таунсенда двойственное впечатление. С одной стороны, вроде бы умное, доброжелательное и волевое... а с другой - какое-то слишком невыразительное и спокойное, будто его обладатель нацепил на лицо недвижную маску с раз и навсегда вырезанным обликом. Генри увидел, что в руке человек держит пластмассовую куколку в синем ситцевом платьице. Кукла покоилась на ладони, глядя на ржавый потолок пуговичными глазками. Человек отрешённо заговорил:

- Её дала мне мисс Гелвин. Много, много лет назад...

Спокойный, почти апатичный голос - тем не менее, отдающий бархатной мягкостью. Человек блаженно улыбнулся, заметив недоумение Генри:

- ... эту куклу. Она была так молода и счастлива, держалась за руку матери...

Другая его рука ласково тер######ла куклу за чёрные блестящие волосы. На синем ситце местами были видны прорехи. Генри нашёл в себе смелость спросить:

- Кто вы?

Человек проигнорировал вопрос. Он с любовью разглядывал своё сокровище, и голос становился всё тише, переходя на шёпот:

- Просто увидела меня и подарила... кукла была совсем новенькой... она и сейчас хорошо сохранилась...

Он замолчал, поднеся куклу вплотную к лицу. Так они и смотрели друг на друга - кукла на человека, человек на куклу, с каким-то доступным им самим безграничным взаимопониманием. Генри уже начал думать, что человек в плаще забыл о нём, как тот резко отвёл руку в сторону и положил куклу на ступеньку. И тяжко вздохнул, словно совершил нечто невыразимо трудное.

- На, бери, если хочешь... дарю тебе...

Он снова улыбнулся Генри странной полуопьянённой улыбкой и опустил голову. Генри не знал, что делать, что говорить. Казалось, любое слово в этой ситуации прозвучит по меньшей мере нелепо. Он перевёл взгляд на лежащую лицом вниз куклу. Дарю тебе. Он не был уверен, что ему нужен такой подарок. Человек был странным, и кукла тоже немало почерпнула от своего хозяина. Но он сделал вид, что наклонился и разглядывает куклу, чтобы не обидеть незнакомца. Тот сидел недвижно, свесив голову, и невнятно бормотал под носом:

- Так молода... и так радовалась жизни... просто держалась за руку матери...

Голос гипнотизировал, завораживая звуком, а не содержанием. Когда Генри надоело пялиться на бездушный кусок пластмассы, до него вдруг дошло, о ком говорит незнакомец.

Её дала мне мисс Гелвин. Много, много лет назад...

Айлин. Кажется, он лишь шевельнул губами. Человек опёрся ладонью о пол и начал вставать. Генри бросился к нему, с силой положил руку на плечо:

- Вы о ней, верно? Вы её знаете?

Человек кивнул и выпрямился, сразу оказавшись на голову выше Таунсенда. Возможно, это было лишь потому, что Генри стоял ступенькой ниже, но он всё равно чувствовал себя неудобно. Все вопросы испарились из головы, кроме главного:

- Она в опасности? Скажите...

Человек кивнул снова и ровно сказал:

- Мне нужно уходить.

- Как вы можете? - возмутился Генри. - Ей нужно помочь!

- Ничем не могу, - незнакомец сделал один шаг вверх. Генри едва не схватил его за рукав, но что-то удержало его от этого порыва:

- Там заперта дверь. Я не знаю, как её открыть. Может, вы сможете?

- Нет.

- Но я видел, как вы стучались к ней! - Генри почувствовал волну чёрного отчаяния и ненависти к этому сомнамбулическому типу. - Вы тоже шли к ней. Вы...

Иногда озарения приходят в те самые моменты, когда становится слишком поздно. Генри осёкся, моргнул. Кроваво-красные стены поплыли перед взором. Он непонимающе посмотрел на куклу, которая свесилась вниз со ступеньки, раскинув руки.

Боже.

Он посмотрел вверх. Человек исчез. Только что он стоял в двух шагах, а теперь его там не было. Генри взбежал вверх, чувствуя, как в висках стучит кровь. Открывая дверь подъезда, он уже знал, что коридор пуст. Мясо влажно поблескивало на стенах, но в нём не было ни души.

Проклиная всё на свете, Генри ринулся вниз, на первый этаж - вернее, во что он превратился. Кукла жалобно хрустнула, когда он случайно раздавил её ботинком. Пуговичный глаз выскочил из углубления и покатился прочь.


7


Застегнув "молнию", Айлин оценивающе оглядела своё отражение на зеркале. Вроде всё на месте, платье не жмёт, бретельки лежат удобно, но ей всё равно казалось, что она надела его криво. И стоит появиться в таком наряде на людях, как за спиной начнут указывать на неё пальцем и хихикать.

Это платье - бордового цвета, с открытой спиной, - она купила пару месяцев назад и поэтому ещё не успела износить. Сначала хотела надеть её на предотпускную корпоративную вечеринку, но решила, что спина всё-таки слишком открыта для офиса. Дальше удобных случаев продемонстрировать приобретение всё никак не выдавалось, и платье так и висело в шкафу, теряя лоск. Пока она пять минут назад не извлекла его и натянула на себя с маниакальной придирчивостью.

Если бы кто-нибудь спросил её, зачем она сделала это, то она пришла бы в замешательство. В самом деле, зачем? Полосатый топик был гораздо удобнее для домашнего наряда, да вечеринок никаких она сегодня не планировала. Мысль пришла спонтанно и сразу показалась единственно верной - действительно, почему бы не покрутиться перед зеркалом в новом платье? Всё равно занять себя нечем, пусть хоть это...

А ещё она подумала - может, это меня отвлечёт. Сахар приютил её от бед этого мира надёжно, но ненадолго. И сейчас Айлин снова начинала чувствовать свою обречённость и незащищённость перед терроризирующими её странностями. Музыка звучала, дождь выводил симфонию на асфальте, в телевизоре мельтешили какие-то смазанные люди, и пальцы были ещё липкими от сахарной массы.

Что бы там ни было, желанного облегчения новый наряд не принёс. У неё только прибавилось раздражения и грызущего ощущения чего-то неправильного, режущего своими острыми углами её привычный быт.

Она легла на кровать, хоть в узком платье это и было немного неудобно. Нашарила пальцами розового плюшевого кролика у изголовья и подняла его над собой. Наклеенная широкая улыбка на морде зверька обычно понимала ей настроение, но сегодня ей вдруг захотелось плакать при виде беззаботного Робби, которому наплевать на её проблемы, на эти ужасные чувства, доводящие до исступления.

Ах, Робби, Робби, даже ты меня покинул...

Айлин подбросила игрушку под потолок и встала, не пытаясь поймать. Кролик упал на подушку, комично задрав левую плюшевую лапу. Он указывал на неё. Это она, ловите её! Разодрать на куски! Того и гляди кровожадно подмигнёт. Айлин дрогнула и отвернулась.

Господи, лишь бы это случилось побыстрее, взмолилась она, слушая топот дождя на окне. Что угодно, но пусть это произойдёт сейчас. Ещё час мучений я не выдержу.

Она ужаснулась при этой мысли. Целый час. Шестьдесят минут, или три с половиной тысячи секунд. Когда каждая секунда растягивается до предела, разливаясь каплей пустоты, это было долго - слишком долго.

Сейчас.

В дверь постучали. В четвёртый раз за это утро. Айлин знала, что на Востоке четыре считается числом смерти. Облегчения это знание не принесло.

Тук. Тук. Тук. Громко и отчётливо. Даже когда звонил Фрэнк, звуки не были такими пугающе близкими. Нужно было открывать. А на ней было это ужасное платье цвета крови, к тому же сидящее не ахти как.

Айлин встала и подошла к двери. На мгновение ей послышалось, будто у соседней квартиры (мы оба знаем, что в триста втором что-то неладно) слышен детский крик: Мама, открой, мамочка! Потом это пропало, осталось только чьё-то дыхание прямо под глазком. Она нагнулась и посмотрела в круг стекла.

Мужчина с длинными мокрыми волосами смотрел прямо на неё сквозь глазок. Словно двери вовсе не было. Айлин дёрнула плечами, отгоняя наваждение, и громко спросила:

- Кто там?

Голос звучал испуганно. Мужчина, казалось, не размыкал губ, но тем не менее голос звучал, на удивление приятный:

- Мисс Гелвин? Откройте. У меня к вам дело.

Дело. Айлин задумалась. Человек знал её по фамилии. Он казался вполне благообразным. На улице стоял считай что день, и стоило ей закричать, как сбежались бы все соседи. Опять же, у квартиры Брейнтри дежурят полицейские...

Даже если бы не было всего этого, она не сомневалась, что всё равно открыла бы дверь. Потому что чувствовала - вот оно, то, чего она ждала всё утро, всю неделю, пока слышала этот невозможный звук. Возможно, даже всю жизнь.

Она открыла дверь.


8


В это самое время на первом этаже Генри Таунсенд с остервенением раскидывал связки ключей, висящие на стенде в квартире 105. Здесь жил Фрэнк Сандерленд, управляющий, и у него были ключи от всех дверей. Другое дело, что ни Фрэнка, ни кого-либо другого в этом, "мясном" доме не было. Зато были ключи, были дурно пахнущие и шевелящиеся стены квартиры, и была красная коробка, из которого шёл такой отвратительный запах, что Генри обошёл её стороной за десять шагов.

По закону подлости, нужный ключ отыскался одним из последних. 204. 106. 301. 202. И наконец, 303.

Когда Генри, ободрённый успехом, выходил из квартиры управляющего, сверху донёсся женский крик.


9


Он опоздал.

Генри знал это уже в тот момент, когда вставлял ключ в замочную скважину. Под дверью были чьи-то грязные отпечатки подошв. За дверью по-прежнему была тишина, но немного другая... мёртвая.

Раздался щелчок. Дверь открылась, представив взору прихожую, пол которой был измазан в крови. Красные потёки на электрическом свете отливали приторной маслянистостью. Не желая верить, Генри сделал шаг вперёд. И увидел всё.

Она лежала навзничь на полу, лицом вниз. Жуткое видение - ему показалось, что всё тело Айлин представляет собой сплошной кровавый саван... но нет, слава Богу, это было лишь платье багрового цвета с открытым вырезом на спине. Раньше Генри это платье не видел.

Она силилась поднять голову, но лица её Генри не мог видеть - лишь затылок со слипшимися кровью чёрными волосами. И её спину, белую, с россыпью родинок, с прочерченными алыми бороздами. Они образовывали надпись 20121.

Мальчик возвышался над девушкой, как судия и палач в едином лице, со своим ничего не выражающим лицом. Он смотрел на неё, и она тоже смотрела на него... во всяком, случае, старалась. Она поднимала голову навстречу этому маленькому чудовищу, тратя последние силы.

- Эй, малыш... ты всё ещё здесь... спасибо...

Прерывистые слова, прерывистое дыхание, прерывистая картина, которая грозит обвалиться кусками мозаики. Генри качнуло на месте. Горло сдавила судорога.

- Ты нашёл... свою маму? - спросила Айлин мальчика в отчаянной попытке улыбнуться. Тот не шевельнулся, хмуро изучая умирающую девушку. - Но всё равно... уходи отсюда...

Она закашлялась, голова стукнулась о пол.

- Здесь... опасно... скорее...

Кашель умолк, унося с собою дыхание. Она застыла в странной, невозможной позе - будто от кого-то убегая и в то же время всеми жилами тела стремясь к мальчику. Протянутые вперёд кисти разжались. Ногти были цвета крови.

Мальчик поднял взгляд, посмотрел на Генри. Торжество. Снова опоздал, большой парень? А я нет... За его спиной виднелся стол с опрокинутыми стаканчиками и сахарницей. Сахар рассыпался по полу, кое-где смешавшись с кровью.

Ты.

Генри сделал шаг вперёд. Он не знал, что намеревается делать - может, задушить этого демона в обличье невинности, может, поднять Айлин, унести её отсюда... пусть она не дышит, но всё равно унести... Но ноги подкосились, и он почувствовал отчаяние - никогда, нигде не получается сделать то, что нужно...

Он упал на колени, потом на четвереньки. Не мог иначе - комната заходила ходуном, пол накренялся в стороны вместе с мальчиком и Айлин. Генри глухо застонал, чувствуя, как мозг пожирает изнутри красный огонь.


10


Он пробудился с чувством излечения от долгой, изнурительной болезни, что раньше на пути были колючие кусты и шиповники, но теперь всё будет хорошо - и жар, и лихорадка позади. Ложь, как всегда. Но он продолжал лежать, не желая вспугнуть эту иллюзию умиротворения, и наблюдал за застывшими лопастями на потолке.

Сирена ревела за окном, постепенно растворяясь в гуле машин. Её звук покрывал шелест дождевых капель, бьющихся о стекло. Дождь шёл всю ночь и продолжал идти. Уже не благословенная прохлада и не те стеснительные капли, а унылый бесцветный поток, превращающий улицы в болотную топь. Впрочем, его это не касается. Его дело - лежать, просто лежать. Не лазить в дыры, не делать глупых попыток спасти людей от неизбежного.

Впрочем, нет. Он нахмурился. Что не так? Почему глаз сам собою цепляется за эти надоевшие до смерти серые лопасти? Вроде бы всё, как всегда...

Лопасти не двигались. Вентилятор прекратил работу.

Генри приподнялся на локтях. В чём дело? В его доме вырубили электричество для полного счастья?

Какая... разница?

Но он всё-таки встал и щелкнул тумблёром светильника. Свет не зажёгся. Отлично...

Он вышел из спальни. В коридоре стояла полная тишина. Ни едва слышного гудения вентилятора, ни рокота холодильника. Даже со стороны соседей сверху и снизу ничего не доносится. Словно все спят или уехали... Совершенно ничего.

Генри посмотрел на дверь ванной. И, не отдавая себе отчёта в том, что делает, открыл её.

Почти вся стена рядом с унитазом была раздроблена в пыль. Остатки зеркала отлепились от кафеля и лежали в раковине, разломанные на куски. Из ванны ёёпо-прежнему исходила вонь, но Генри на этот раз не стал отдёргивать ширму. Он смотрел на круглое отверстие на стене. Совершенная форма, которой могли бы позавидовать чертёжники... но за ним была лишь окаменевшая штукатурка. Туннель пропал, словно кто-то старательно залил его известью. Не было потусторонних голосов и пугающего холода. Остался лишь голый контур.

Аккуратно закрыв дверь, Генри прошёл в кухню. Цепи были на месте, ломая его последнюю надежду... и было что-то ещё: вентилятор здесь не просто перестал вращаться, а сорвался с потолка и плюхнулся прямо на столик. Из раздавленного пульта от телевизора выглядывали разноцветные проводки. По лаку пошла паутина трещин. Одна из лопастей оторвалась и валялась на полу.

В квартире вдруг стало тяжело дышать. Генри подошёл к окну и мгновение смотрел на целое озеро разноцветных зонтов, проплывающих внизу. Словно почувствовав его внимание, дождь удвоил усилия, выводя целую симфонию на поверхности стекла.

Генри размахнулся и ударил кулаком по окну. Боли почти не было, и он решил, почему бы не повторить простое действие. Он бил и бил по невозмутимой тверди, стирая костяшки пальцев в кровь, и не мог остановиться. Он ждал боли, он жаждал боли, которая затуманила бы разум, скрыла за своей пеленой всё остальное, прожигающее его изнутри. Восьмой день длилось его заточение, и Генри явственно ощущал, как пришёл к самому краю безумия. Квартира заперта. Последняя связь, напоминание, что он всё ещё в прежнем мире, обрушилась вместе с вентилятором. Дыра закрыта. Айлин умерла. Умерли все. Оставался только он, ни на что не годный, обречённый на роль немого свидетеля. Так хотел Бог, чтоб его. Так хотел Бог...

Тяжело дыша, он остановился. Снаружи окна стекала вода, внутри - кровь. А люди, которые куда-то спешили под струёй дождя, ничего даже не заметили. Наверное, они не повели бы ухом, если весь этот дом исчез с лица земли.

Генри закрыл лицо ладонью и сполз на пол. Кровь закапала на джинсы, но он не обращал внимания. Он проиграл. Оставалось только рвать волосы на голове и рыдать, проклиная Всевышнего, что ниспослал ему всё это, но он лишь сидел, опёршись спиной о подоконник, и видел пульсирующий свет на днище глаз. Он никогда не плакал.


КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

[Георгий Старков]

Некоторые объяснения к изменениям геймплея в тексте - естественно, на правах спойлеров:

Spoiler

1) Убраны виктимы "старого типа". Хватит того, что они нас в игре доставали. ;)

2) Убрана дыра в квартиру Айлин. Как-то с образом Таунсенда у меня в голове сцена каждодневного заглядывания к соседке не сходилась.

3) Значительно упрощена топография локаций. Сделано это во избежание описаний вроде "потом он пошёл вперёд, вошёл во вторую дверь направо, спустился на три этажа вниз, отпер дверь ключом, взял там другой ключ, поднялся обратно..."

4) Генри разговаривает чуть больше, чем в игре. И думает чуть больше. ;)

5) Так как первая часть задумывалась как non-action, то битв с монстрами очень мало, да и то Генри всё время валяется в крови. Во второй части с этим будет лучше.

6) Убраны дыры, ведущие обратно в квартиру - для читабельности. Думаю, понятно, почему.

7) В главе 6 немного изменена мотивация действий Айлин - в частности, почему она надела другое платье. Чёй-то мне именно так захотелось. ;)

8) Самый левый момент: в рамках произведения получается, что в SH3 имела место концовка Possessed, в то время как в моём "Тихом Холме" я описал вариант Normal. Просто при чтении комментариев Генри в игре становится почти на 100% ясно, что концовка в SH3 была "плохой", а во время написания "Тихого Холма" я этого не знал. Так что будем считать действия происходящими в параллельных Вселенных. :)

9) Ненавижу Таунсенда!!! Испортил всё... ;)

Изменено: Георгий Старков, 08 Сентябрь 2006 - 13:03

[Георгий Старков]

А вы думали, я забросил этот проект?.. ;) Как бы не так. Итак, вот она - первая глава второй части. Готовилась, конечно, долго, зато объём соответствующий - около 12,000 слов, и то во время редактирования пришлось много урезать в интересах читабельности (первоначально было около 16,000 слов). Тем, кто предпочитает печатать или читать в формате Word, вот DOC-версия этой главы:

http://g-starkov.nar...4_novel_2_1.zip


-------------------------------------------------------------------


Часть 2: По спирали вниз


Глава 1
На тропу войны


1


Дело, которое поначалу казалось детективу Эвори Прайсу таким интересным и многообещающим (он даже надеялся благодаря ему взлететь на ступеньку-другую по карьерной лестнице), нравилось ему всё меньше с каждой секундой. И на то были причины.

Во-первых, дело оказалось стойким "висяком". Убийца действовал настолько умело и скрытно, что не оставлял после себя никаких зацепок. Ни отпечатков пальцев, ни следов ботинка, ни малейшего волоска. Было бы за что ухватиться, Прайс мёртвой хваткой вцепился бы в это и тянул к себе, пока не размотал весь клубок. За это его ценили в управлении, пророчили большое будущее. Но схватиться было не за что. Казалось бы, после таких топорных убийств должна остаться целая плеяда улик, но эксперты лишь уныло качали головой.

Во-вторых, всё неслось слишком быстро. Прайс никогда не имел дело с таким расторопным маньяком - сегодня резня в Эшфилде, завтра где-то у черта на куличиках в Сайлент Хилле, послезавтра снова в Эшфилде. Горы трупов с вырезанными на теле цифрами - обычные, ничем не связанные между собой люди. Прайс изучил за последние дни до мельчайших подробностей нашумевшее дело Уолтера Салливана, и мог сказать одно: подражатель, кем бы он ни был, копировал почерк кумира с завидным рвением. Чёрт возьми, он был даже лучше, чем сам Салливан. Того-то поймали, потому что он действовал спонтанно, почти не скрываясь... а здесь - чёрт знает что.

В-третьих, Прайс просто не любил чувствовать себя дураком. А меж тем именно это он сейчас и ощущал. А как иначе себя обзывать, если очередная выходка маньяка произошла прямо под носом, на другом крыле здания, и ты даже ухом не повёл? Когда ему сообщили о нападении на женщину из квартиры 303, Прайс едва не лишился чувств. Был бы рядом стул, он немедленно присел.

- Скорая уже едет, - доверительно сообщил сержант Рейнольдс, разглядывая побледневшего начальника. - Сейчас с ней наш медэксперт, оказывает первую помощь.

- Когда это случилось? - спросил Прайс, лихорадочно соображая, что делать дальше, чтобы удержать голову на плечах.

- Минут пять назад, не больше. Сосед с 301-й выносил мусор и увидел приоткрытую дверь....

- Что насчёт выходов из здания?

- У парадного и чёрного выходов дежурят наши люди.

- Я иду в квартиру 303, - Прайс схватил пиджак, висящий в гардеробе у входа. - Здесь ничего не трогать, я ещё не закончил осмотр.

- Как скажете, шеф.

Смачно матерясь про себя, Прайс выскочил из осиротевшей 207-й и зашагал по коридору. Тусклое жёлтое освещение действовало угнетающе. Прайс отметил это, когда зашёл в первый раз. Сейчас неприятное ощущение пробирало до того, что он скрипнул зубами.

Плакала моя голова, подумал он обречённо. Вряд ли его похвалят за такую явную халатность. Если женщина умрёт... что ж, вместо наград придётся считать синяки. Он вздохнул. Одно радовало - теперь он знал: девять к десяти, что убийца живёт здесь, в этом доме. Совершить очередное убийство, когда в соседнем крыле шурует отряд полицейских - не самая хорошая идея, но Прайс мог понять мотивы безумца. Это был вызов - мол, давайте, делайте что хотите, меня всё равно не вычислить. Сукин сын сильно ошибался насчёт этого, но, ей-богу, он подарил-таки Прайсу несколько седых волос. И вполне возможно, что подарит ещё.

На лестничной площадке старик с метлой подметал пол. Увидев Прайса, он почтительно выпрямился и притеснился к стене, уступая дорогу. Прайс вспомнил, что он представился ему здешним управляющим Фрэнком Сандерлендом. Значит, сейчас последуют вопросы...

- Куда-то спешите, детектив?

- Да, - взгляд Прайса быстро метнулся в его сторону и обежал с головы до ног, прежде чем Сандерленд даже заметил, что его пристально изучают. - Извините, мне нужно идти.

- Да-да, конечно, - Сандерленд закивал. Прайс прошествовал мимо. Странно, управляющий мог бы услышать крики женщины, без криков наверняка не обошлось. Да и соседи не поголовно глухие... Добротная почва, слишком добротная. Лезли ассоциации с мировым заговором и сектами, члены которых покрывали друг друга до последнего под жесточайшими пытками. Мысли плохо попахивали и не укладывались в голове, но в них что-то было.

Вот, скажем, последнее убийство. Человек попросту изжарен у себя в постели. Ток был не такой сильный, чтобы вызвать мгновенную смерть - жертва должна была хотя бы пару минут оставаться в сознании и кричать, кричать не переставая. Если не весь дом, то восточное крыло переполошилось бы точно. Но все жильцы в один голос утверждают, что ничего такого не видели и не слышали. Самое главное, что вроде бы и не врут. Поневоле задумаешься...

Прайс поднялся на третий этаж. Наверху, воздух был теплее и в чём-то неприятнее. Как в пыльных чердаках, куда десятилетиями не ступает нога человека. Он скользнул взглядом по белой табличке на двери. 304. Значит, следующая...

Когда он открыл дверь, сердце на мгновение остановилось. Он застыл на пороге, сжимая дверную ручку, которая стала скользкой и масляной.

Боже... как мы такое допустили?

Медэксперт, молодой парень в очках с роговой оправой, невозмутимо сидел рядом с лежащей на полу навзничь женщиной и что-то вводил ей в вену. Прайс завороженно наблюдал, как поршень впрыскивает жидкость, делая розоватый столбец всё короче.

- Что здесь, чёрт побери, произошло? - тихо взорвался он, когда инъекция кончилась. Медэксперт пожал плечами:

- Множественные ранения, удары тупым предметом. Сломаны несколько костей, повреждён глаз, кровоизлияние в мозгу. Вот всё, что я знаю.

- Будет жить? - Прайс посмотрел на женщину. Лица её он не видел, да и не был уверен, что хочет. Вполне хватало взгляда на её спину и стены гостиной, размазанные в крови.

Медэксперт лениво убрал шприц в полиэтиленовый пакет:

- Не уверен.

- Что, так и будет лежать? - удивился Прайс.

- Есть вариант лучше? - усмехнулся парень, стягивая резиновые перчатки с рук. - Одно неосторожное шевеление, и мы можем с ней прощаться. Подождём санитаров. Моё дело - мертвяки.

- Ладно, ладно, - всё-таки Прайсу казалось неправильным, что раненая будет ещё десять минут валяться на полу, как неразделанная туша. Но раз они ничего не смогут поделать...

Он тщательно оглядел гостиную, стараясь подметить детали, пока горячо. Как бы ювелирно ни работал убийца, на этот раз остаться чистым будет сложно. В том, что это именно он, Прайс не сомневался - цифры на спине жертвы, обрамлённые запекающейся кровью, красноречиво в этом убеждали. 20121. Ещё одна белиберда с непостижимым смыслом.

Опрокинутая сахарница... Разбитая фарфоровая чашка... Телевизор включён, и на экране до сих пор разглагольствует какой-то политик. Женщина мирно обедала, ни о чём не подозревая. И тут появился маньяк. Она его впустила. Он принялся за неё сразу, иначе дело произошло бы в не в прихожей. Значит, она знала его. Прайс удовлетворённо кивнул. Ещё один аргумент в пользу того, что убийца живёт в этом странном домишко.

Внизу загорланила сирена, и Прайс подошёл к окну. Белый фургон с мигалкой стремительно выруливал к дому. На противоположном крыле какая-то девочка у окна зачарованно наблюдала за выстроившейся у подъезда кавалькадой машин - полиция, "скорая", экспертиза... Хороший денёк, одним словом.

В ожидании санитаров Прайс прошёл в спальню. Уют и порядок, контрастирующие с кровавыми декорациями у входа. Кровать была аккуратно заправлена. На изголовье, указывая лапкой вперёд, сидел розовый плюшевый кролик с улыбкой до ушей. Прайс поднял его и задумчиво повертел в руке. Кажется, такие игрушки он видел на какой-то распродаже. Так или иначе, кролик был единственным домашним любимцем хозяйки. Но он её не спас от "плохого человека".

В прихожей зашумели. Прайс вздрогнул, положил кролика на место и вышел из спальни. Санитары уже толпились вокруг женщины, разворачивая носилки.

- Детектив Прайс, - представился он в ответ на вопросительные взгляды. - Пожалуйста, не наступайте на кровь, это может помешать следствию.

- Как скажете, шеф, - буднично отозвался санитар. Прайс не был уверен, что он вообще услышал его слова.

- Взяли...

Прайсу показалось, что девушка (увидев лицо, он понял, что жертва очень молода, не больше двадцати пяти лет) чуть слышно охнула, когда её подняли и положили на носилки. Капельница, возвышающаяся над изголовьем, закачалась. Санитары действовали быстро, негромко перебрасываясь словами, понятными только им самим. Несколько шумных секунд, и процессия пропала в коридоре, унося с собою "мисс 20121".

- Куда они её забрали? - машинально спросил Прайс у медэксперта, сосредоточенно меряющего рулеткой в углу.

- В госпиталь Святого Джерома, наверное. Ближе больниц нет.

- Ага...

Место, где минуту назад лежала девушка, расплылось кровавой лужей. Чёрт возьми, как всё-таки много крови... Вряд ли она выживет, но если это всё-таки случится, свободному разгулу маньяка придёт конец. На этот раз блистательный неуловимый совершил ошибку.

- Скоро закончишь? - спросил он у медэксперта.

- Минут пятнадцать, не больше. Последние замеры, фотографирование...

- Хорошо, - Прайс снова подошёл к окну, сосчитал окна на том крыле и понял, что с допросами дело затянется до глубокой ночи. Зато у них будет кой-какая общая картина. И, самое главное, круг подозреваемых.

- Всё сделано, шеф.

- А? - Прайс обернулся и увидел сержанта Рейнольдса, с интересом заглядывающего в квартиру. При виде прихожей, окропленной кровью, по жизнерадостному лицу сержанта пробежала тень:

- Люди выставлены у всех вылазок из здания. Вряд ли он успел так быстро... Так что он здесь, и никуда не денется.

- Да, я видел, - Прайс сцепил пальцы. - Нам предстоит горячий вечерок.

Рейнольдс вошёл в прихожую на цыпочках, чтобы не испачкать ботинки:

- Так они забрали её в госпиталь Святого Джерома?

- Да, - Прайс невольно взглянул на опустевший пол. - Надеюсь, она придёт в сознание.

- На её спине тоже были цифры, - задумчиво сказал Рейнольдс, глядя на останки разрушенного уюта. Прайс предпочёл отмалчиваться. - Напрашивается заголовок: "Дело Уолтера Салливана, раунд третий". Газетчики будут в восторге.

Прайс никоим образом не разделял этот восторг. Что он сейчас чувствовал - затаившуюся, набирающую обороты злобу на ублюдка, и безмерную усталость, лежащую грузом на плечах.

- Вряд ли, - возразил он, обколотившись о подоконник. - Тот, кто стоял за "вторым раундом", так и не был схвачен. Скорее всего, это тот же самый... хотя, конечно, я не стану клясться на Библии.

Безуспешно пошарив взглядом по окровавленному полу в поисках следов, Рейнольдс покачал головой. На его широком лице появилось странное выражение, которое Прайс не смог понять. Наконец сержант сказал:

- Чёрт возьми, иногда мне кажется, что за всеми "раундами" этого треклятого дела стоит один и тот же мерзавец.

Прайс сокрушённо вздохнул. Он, конечно, и раньше слышал подобные бредни. Уолтер Салливан не был обычным маньяком, его похождения в своё время потрясли весь штат, сделав убийцу чем-то вроде местной достопримечательности. Как и всякая легенда, он был окружён байками грошовой цены. Ходила устойчивая страшилка, что на самом деле Салливан не умер, а фальсифицировал свою кончину, и за "вторым раундом", последовавшей по истечении нескольких лет после его самоубийства, стоит он сам, вернувшийся к любимому ремеслу. Прайс ещё мог терпеть такие сплетни в курилке полицейского участка, но если это говорит тебе твой помощник на месте преступления...

- Что за хрень ты несёшь? - раздражённо спросил он. - Салливан мёртв, как полено. Я лично изучал обстоятельства его смерти. Он действительно перерезал себе глотку в тюремной камере. В вещдоках есть даже ложка, которым он сделал это. Я думал, хотя бы ты не подвержен этим байкам.

- Я и не говорю, что Салливан жив, - Рейнольдс тяжело повернулся и пошёл к выходу. Кажется, слова Прайса задели его за живое. - Просто мне кажется, скажем так, странным, что наш виртуозный подражатель не совершает ошибок. Что твой бесплотный призрак...

- Призрак? - Прайс фыркнул. - Нужно читать поменьше книжек на ночь, сержант.

- Я просто сказал, и всё, - Рейнольдс вышел в коридор, не оборачиваясь. - Ладно, пойду проведаю своих. А не то эти оболтусы заснут у дверей.

- Я вот что скажу, - Прайс вышел из квартиры следом за помощником. - Какой бы призрак ни варил эту кашицу, он сейчас находится в этом доме. И от нас требуется его найти. Откровенно говоря, думаю, даже самый страшный призрак в мире будет приятнее этого выродка.


2


Женщину доставили в отделение интенсивной терапии в три пополудни. Обычно в это время от вереницы привозимых в госпиталь жертв катастроф и несчастных случаев не бывало передышки. Но сегодня кандидатов на скорое обретение вечного покоя было на удивление мало. Несколько переломов ребер, одна закрытая травма черепа - вот и всё. Сестра Оуэнс была этому рада. С неё хватило за девять лет работы в госпитале Святого Джерома крови и пациентов, умирающих на глазах. Каждый более-менее спокойный день казался божьим подарком.

Но когда часы забили три, Бог передумал делать подарок. Санитары со свойственной им неторопливой быстротой несли носилки по коридору. У сестры Оуэнс защемило сердце. Судя по озабоченному лицу несущих и белому покрывалу, на котором темнели уродливые багровые пятна, случай был не из лёгких.

- Что произошло? - отрывисто спросила она, ловко пристраиваясь между дюжими спинами санитаров. Ещё одна привычка, приобретённая годами.

- Предкоматозное состояние, острая анемия второй степени, - отозвался кто-то за спиной. Сестра Оуэнс не обернулась: она наспех изучала показания приборов у изголовья и нашла, что ситуация не так уж и безнадёжна. Сердце женщины на носилках билось слабо, но ровно, а угрожающе низкое давление было естественным следствием потери крови. Она на ходу откинула простыню и нахмурилась:

- Нападение?

- Да, мэм. Из Южного Эшфилда. У неё ещё на спине вырезанные цифры...

- Вот чёрт, - процедила сестра Оуэнс. Разом вспомнились заголовки последних газет и вечерние новости. По телевизору всегда кажется, что кошмар происходит где-то далеко, чуть ли не в другом измерении. Другое дело, когда вдруг осознаёшь - вот оно, у тебя перед глазами... Она шумно выдохнула:

- Сюда, направо. Эта секция свободна.

Пока санитары клали женщину на операционный стол, сестра Оуэнс двинулась было к выходу, чтобы позвать врача, но тут он появился сам - доктор Хэнсон с блестящей на макушке залысиной, натягивающий перчатки на пухлые пальцы. Увидев его, сестра Оуэнс окончательно успокоилась. Доктор Хэнсон считался в госпитале одним из лучших, и она спокойно могла доверить жизнь пациентки в его толстые, но такие умелые пальцы.

- Сюда, доктор...

Яркий окварцованный свет ударил в лицо женщины, но она не шелохнулась. Доктор Хэнсон не стал ничего спрашивать - с его опытом достаточно было одного взгляда, чтобы уразуметь, что случилось. Дальнейшее уже решал он сам. Операция началась.

- Анестезия...

В этот раз всё кончилось быстро и без крови - внутренние органы не были повреждены, дело обошлось без глубокого хирургического вмешательства. Однако сотрясение мозга было, и с этим ничего нельзя было поделать. Кривые электроэнцефалограммы иногда начинали плясать, как зайчики на лунной полянке, а порой вытягивались в зловещую почти прямую линию. Сестре это не понравилось. Сколько она видела людей, старых и молодых, неделями лежавших недвижно, не подавая признаков жизни. Они не умирали только потому, что в вену вовремя вкалывали питательные вещества. Люди постепенно иссыхали, превращаясь в живые мумии, и в один не очень прекрасный день их сердце переставало биться. Без никакой видимой причины. Почти безвыходное положение, худшее из уготованных для человека... Сестре было жаль искалеченную молодую девушку с неизвестным для неё прошлым и нежизнеутверждающим будущим. Как всегда она делала в такие моменты, она неслышно помолилась Господу, что зрит над всем, во спасение этой цветущей жизни.

- Сломанные кости зафиксировать, наложить гипс, - распорядился доктор Хэнсон, отходя от стола. - Ближайшее время она будет в коме. Сестра Оуэнс, думаю, вы знаете, что делать.

- Да, доктор, - она подошла к операционному столу. Яркие лампы выключили, и кожа женщины казалась не такой мертвенно-синей. Но и без того она была очень бледна. Сестре показалось, её веки неуловимо дрогнули. Скорее всего, только показалось... в подобном состоянии это было редкостью. Кома - не сон, проявления жизнедеятельности в ней сводились до минимума.

Наложение гипса заняло не больше десяти минут. Уж в чём-чём, а в этом сестре Оуэнс не было равных. Закончив работу, она огляделась.

- Дэнни! - окликнула она долговязого парня в белом халате, который проходил мимо. - Помоги отвезти её в палату.

Дэнни замялся, посмотрел по сторонам:

- Вообще-то, мне нужно...

- Ну всё, всё, Дэнни, потом успеешь. Пошли.

Они с усилием покатили операционный стол по коридору. Дэнни держался с видной неохотой, небрежно проталкивая стол перед собой. Впрочем, когда они вошли в служебный лифт и сестра Оуэнс нажала на кнопку второго этажа, он взглянул на лицо женщины и присвистнул:

- Кто это её так?

- Уолтер Салливан, - ответила сестра Оуэнс. Откровенно говоря, она не думала, что в кругозор рыжеволосого аспиранта распространяется так далеко, но, видимо, телевизор Дэнни всё же смотрел.

- Всё шутите, мисс Оуэнс?

- Меньше всего сейчас я настроена шутить с тобой.

- Надо же, - Дэнни снова всмотрелся в лицо женщины, на этот раз со сдерживаемым любопытством. Ещё один пример, когда разбивается кинескоп и новости втекают в твою жизнь, подумала сестра Оуэнс и толкнула стол вперёд:

- Идём. Уже приехали.

Дэнни молча подчинился, не переставая пожирать жертву взглядом. Сестра Оуэнс вздохнула. Сегодня вечером весь персонал будет разглядывать девушку, как некое диковинное зверьё.

Они свернули к тринадцатой палате - первые двенадцать оказались заняты. Да уж, девушке выдался неудачный день, вплоть до номера палаты. Пока Дэнни перекладывал её на койку, сестра Оуэнс занималась включением приборов и думала о том, сколько ещё этому извергу разгуливать на свободе. Кажется, девушка стала четвёртой по счёту его жертвой... новой жертвой. Газетные статьи не без злорадства сообщали, что общее число трупов с пятизначными цифрами на спине давно перевалило за десяток. Сначала сам легендарный псих Уолтер Салливан, за ним его не менее безумные подражатели. Хоть убей, сестра Оуэнс не могла взять в голову, каким нужно быть нечеловеком, чтобы убивать людей просто потому, что так когда-то делал другой сумасшедший.

На электронном табло у изголовья койки появились зелёные циферки. Состояние пациентки стабилизировалось, насколько это было сейчас возможно. Сестра вздохнула:

- Ладно, Дэнни, можешь идти. Дальше я сама.

- Ага, конечно, - Дэнни кивнул, но энтузиазма в голосе не было. Пару секунд аспирант потоптался у выхода из палаты, и лишь после выразительного взгляда, которым его наградила сестра Оуэнс, поплёлся обратно по пустому коридору. Шаги гулко отражались от стен.

Собственно, самой сестре тоже больше здесь было делать нечего. Если состояние девушки ухудшится, приборы возвестят дежурного врача, и здесь тут же появится целая армия сиделок. Старшая сестра отдела интенсивной терапии будет в этой компании явно лишней. Но она всё-таки задержалась на пару минут. Убеждала себя, что всего лишь поправляет трубочки и проводки, но на самом деле с растущим беспокойством чего-то ждала... чего-то, выходящего за рамки обыденного.

Ничего не происходило. Пациентка лежала в коме, гипс на её руке успел затвердеть белой массой. Посиневшие веки плотно сомкнуты. В палате стояло лишь тихое жужжание электроники и мерный писк осциллографа.

- Ладно, - прошептала сестра Оуэнс и направилась к выходу. Ей нужно быть внизу. С минуту на минуту могут привезти кого-то в не менее тяжёлом состоянии.

... но у выхода она вдруг ощутила - скорее интуитивно - слабое шевеление за спиной. И обернулась.

Пациентка заворочалась. Сухие губы дрогнули, глазные яблоки под веками задёргались. На мгновение сестре Оуэнс показалось, что ещё секунда, и она очнётся, откроет глаза, спросит, где она находится и что произошло. Но губы девушки испустили слабый свистящий вздох, и судорожные движения прекратились. Как будто ничего и не было.

Показалось, что ли...

Качнув головой, сестра Оуэнс вышла из палаты и поспешно зашагала к лифту. Почему-то ноги сами несли её всё быстрее, хотя ничего страшного не произошло. Подумаешь, необычная активность во время комы. В её практике и не такое бывало.

Но всё-таки, всё-таки...

Нужно будет за ней присматривать, решила сестра. Не стоит доверять её молодым девкам, что ухаживают за пациентами второго этажа. И, удовлетворённая решением, она с силой надавила на кнопку вызова лифта.


3


Жил-был в обычном американском городке обычный человек. Звали его Генри. Жизнь Генри была тиха и безмятежна, как небо без облаков. Ну, справедливости ради стоит сказать, что иногда его одолевали непонятные головные боли и кошмары про мёртвую мать, которая взывала к нему из своей могилы в Милфорде, но Генри стоически справлялся с этим и продолжал затворническую жизнь. Но вот незадача - однажды утром он обнаружил, что заперт в своей квартире, и единственный выход через дыру в ванной ведёт в некий безумный мир, где немыслимым образом сплелись явь и сон. В этом мире умирали люди, умирали по-настоящему, и он мог быть там лишь наблюдателем, не в силах кого-либо спасти. Генри это сводило с ума, он всё больше погружался в чёрную тину отчаяния. И настал день, когда он понял, что дошёл до низшей точки своей жизни - когда воздух, проникающий в лёгкие, разрывает бронхи, звуки деру уши, а свет выкалывает глаза. Ужасно, но во всём этом было одно хорошее: он достиг предельной низины, и дальше волей-неволей Генри оставалось только всплывать вверх. Что он и сделал. Первый звонок надежды раздался, когда он пытался заснуть, сидя на кресле, и его била лихорадочная дрожь, и он не догадывался о том, что через минуту ему суждено стать Преемником Мудрости.

Сон не приходил. Генри отрешённо ждал, когда отключится сознание, но по прошествии часа, или двух, или пяти до него начало доходить понимание: сна не будет. Не будет больше милостивой темноты, забвения и временного прощения. Это был приговор, вынесенный для него.

Тихо. Тихо. Тихо. Не журчит вода, не переговариваются соседи, даже дождь перестал идти. Молчит холодильник. Молчит вентилятор. Не бьётся сердце. Не течёт кровь. Генри подумал о том, чтобы встать и перерезать себе вены, чтобы убедиться - кровь там действительно холодная и чёрная. Но это было бы безумием. А безумным он себя не ощущал, несмотря ни на что.

Тишина. Мёртвая тишина. Сон не приходит. Ветер треплет ветви деревьев. Жёлтые листья тоннами слетают на асфальт. Генри видел это с закрытыми глазами - точная копия ветреного дня, когда он ворвался в дом детства, запыхавшийся, в грязной одежде, с угасающей надеждой, что успеет.

Безмолвие нарушилось. Звук был совсем негромким, но всё-таки был, и Генри его услышал. Есть звук - значит, Вселенная ещё не мертва. Он открыл глаза.

Гостиная была пепельно-серой в пасмурном свете. Шорох раздавался со стороны двери, и, приглядевшись, Генри увидел, как в щель под дверью, обвешанной цепями, что-то пролезает. Что-то плоское и прямоугольное. Лист бумаги?..

Он встал, не чувствуя тела. Действительно листок, вырванный из блокнота. Он имел режущий глаза красный цвет, и синие чернила на нём казались чёрными. Листок окончательно пролез внутрь и застрял у косяка. Ступая как можно тише, Генри подкрался к двери и приложился к глазку. Но ничего там не увидел, кроме знакомых ладошек на стене. Если кто-то и был, то быстренько ушёл.

Ну и что это значит?..

Генри взял листок. Строк было мало. Округлый каллиграфический почерк выдавал, что автору послания не впервой записывать текст на блокноте.


Теперь ты провёл в его мире достаточно времени, чтобы понять, что он из себя представляет. Это мир кровавого кошмара, целиком находящийся в его власти. Но для тебя... и для других его жертв... это больше, чем просто кошмар. Одно неверное движение, одна нерешительность, и ты будешь убит.


Генри перестал читать. Глазок невозмутимо смотрел на него, как объектив телекамеры. Он отвернулся от его липкого взора и пошёл к окну, где больше света. Красный листок, казалось, светился изнутри матовым огнём.


Скорее всего, он так или так убьёт тебя. Он слишком могущественен в своём мире... Но я хочу тебе сказать: не теряй надежды. Я долгое время изучал его, и теперь знаю ненамного меньше, чем он сам. Вряд ли эти знания помогут мне выжить, но тебе... может быть.

Запомни: двери с символом культа. Они есть везде в его владениях, но хорошо спрятаны. Уж не знаю, почему именно "Нимб Солнца" он выбрал для их обозначения, но, попав на обратную сторону таких дверей, ты вырвешься из плена той части мира, в котором ты находишься.


Даже у окна глазок буравил спину калёной спицей. Он нервно оглянулся. Как будто кто-то стоит там, за дверью, и следит, как он читает записку. Конечно, это невозможно - глазок предназначен, чтобы смотреть из квартиры, а не из коридора. Но всё-таки...


Путь будет всё время вести тебя вниз. Тебе придётся пройти через все его извращённые фантазии и увидеть воочию, насколько больным может быть человек. Если тебе повезёт, когда-нибудь ты достигнешь дна всей этой мерзости: самой сокровенной, глубинной точки мира, им выстроенного. И ты найдёшь там истину. Ту самую, что поможет тебе остаться в живых.

Начало этой дороги находится в кладовке. Когда-то я замуровал вторую дыру, находящуюся там. Боялся, что через неё он сможет достать меня даже в квартире. Глупец - я надеялся, что буду укрываться вечно в своей квартире. Но одну хорошую службу это сослужило... возможно, он забыл об этой дыре и оставил её открытой. Через неё ты войдёшь в его мир в последний раз. Дальше всё зависит от тебя самого.


Взгляд Генри переметнулся на дверь кладовки - узкую, стоящую боком к нему. И провались он на месте, если не почувствовал в этот миг знакомый адский холод, веющий из-за фанерной перегородки.


Помни, что бы ни случилось... он не Бог, хоть могущество его в том мире не знает предела. Он всего лишь человек. И этим всё сказано.

Джозеф.


Послание заканчивалось крючковатой подписью с длинным хвостиком. Генри прочитал имя ещё раз в надежде, что в памяти что-то всплывёт. В жизни он встречался с двумя, от силы с тремя Джозефами, и все они остались в далёком прошлом. Имя для него было просто именем.

Слова, нацарапанные на бумаге, были слишком ёмкими, чтобы пытаться разобраться в них с разбегу. Так что Генри до поры до времени оставил попытки понять, о каких таких дверях идёт речь и почему, собственно, он должен быть убит (но как ни крути, от этих строк пробирала холодная дрожь). Первое, за что следовало ухватиться - кладовка. И замурованная там дыра. Если верить автору, ванная комната была не единственным выходом из этой ловушки.

С каждым шагом ближе к кладовке Генри явственнее чувствовал возрастающий холод, от которого коченели пальцы. Как только он раньше не замечал? Или холода раньше не было, а появился он в тот момент, когда он прочитал записку? Холод нахлынивал волнами, и, находясь в шаге от заветной двери, Генри различил там далёкий щебет детских голосов. Тот самый...

Он открыл дверь и несколько секунд отупело разглядывал тесное помещение, пожёвывая губы. Кладовка оставалась совершенно обычной. Никакой дыры. Только сломанная сушилка в углу, ящик с инструментами да полки со всяким хламом. Давно он здесь не убирался.

Генри ждал. Пара секунд, и привычный вид станет зыбким, размоется, обнажив на стене оскал дыры. Но время шло, а чуда не было. Едкая пыль, разлетевшаяся от дуновения двери, снова улеглась на пол. Загадочный Джозеф ошибся, или солгал, или и то и другое. Генри почувствовал, как губы сами растягиваются в нехорошей усмешке. Чёрт возьми, иначе и не могло быть. Уолтер Джозеф Салливан - не таково ли твоё полное имя, малыш? Если так, то это была хорошая шутка.

Он закрыл дверь нарочито аккуратно, комкая клочок красной бумаги в другой руке. Можно будет спустить в унитаз, или разрезать на ленты красного серпантина. Генри решил, что так он и сделает. Спешить всё равно некуда.

Но, возвращаясь на кресло, он всё-таки не удержался и ещё раз украдкой посмотрел на смятую записку.

Начало этой дороги находится в кладовке.

Не верилось, что послание, такое доброжелательное и вселяющее луч надежды, не более чем издёвка. Может, он что-то проглядел. Что-то очень важное...

Начало этой дороги находится в кладовке. Когда-то я замуровал вторую дыру, находящуюся там.

Генри остановился, впившись глазами в строку. Буквы радостно запрыгали, ликуя, что до него наконец дошло.

- Вот чёрт, - тихо выругался Таунсенд и стремглав кинулся обратно. Более сдерживаться не было сил.

Дыра была замурована!.. Джозеф спрятал его, а он, тупица, хотел, чтобы ему не только разжевали еду, но и положили в рот. Подняв ещё один пыльный мятеж, Генри ворвался в кладовку и во все глаза уставился на противоположную стену. На этот раз он увидел то, что нужно. А именно - маленькую, с волосок толщиной трещинку, которая бежала по бетону. Генри не знал, был ли он здесь все два года или появился на днях. В кладовку он захаживал редко. Но трещина была...

Генри открыл ящик с инструментами и схватился за молоток - впрочем, тут же с проклятием отбросил, увидев, что у того нет наконечника. Зато в углу кладовки обнаружился небольшой ломик, которым он в первый день заточения пытался выбить окно. Недолго думая, Генри взял лом в руки, оценивающе взвесил и размахнулся. Действовал быстро, не давая мыслям растекаться по древу и вселять сомнение. Чем быстрее, тем...

Ломик глухо звякнул, ударившись о бетон. Заныли пальцы, но стена на первый взгляд осталась прежней - такой же меланхолично-целой, как стекло окна. Но только на первый взгляд. Трещина на бетоне чуть вытянулась в длину, пустила тончайшие отростки в стороны.

Второй удар сделал отростки более различимыми, а после третьего трещина выросла почти вдвое. На четвёртом ударе стена развалилась; неровный зияющий провал появился в самом её центре. Голоса детей хлынули в кладовку, заставляя содрогаться кости. Они были громче, как никогда.

Генри продолжал усиленно махать ломиком, и успокоился, только когда дыра обрела былой идеально круглый вид. Она была шире на три-четыре дюйма, чем её подружка в ванной. Вдоль края дыры шёл странный узор, напоминающий орнамент. И внутри был не цемент, не штукатурка, а холодное ничто, заманивающее к себе. Генри поймал себя на том, что уже неосознанно приближается к дыре, признавая её власть, готовый сделать всё, что прикажут голоса. Опомнившись, он выпустил ломик из рук и молнией выскочил из кладовки. Зовущие голоса проникали даже за закрытую дверь, но здесь они были тише.

Итак, вот она - ещё один путь в кошмар, почти было потерянный, но воскресший воистину волшебным образом. Джозеф. Генри понятия не имел, что это за человек, но, судя по всему, он был на его стороне. И он хотел, чтобы Генри вернулся в дыру. Он говорил, что это его единственный шанс. Минуту назад, не видя другого выхода, Генри был с ним согласен. Сейчас, когда дыра стала доступной - только пожелай, и ты вырвешься из темницы номер 302 - он не был в этом так убеждён. В конце концов, он клялся никогда больше не залезать в дыры. Синтия, Джаспер, ДеСальво, Ричард, Айлин... кто дальше?

Я. Вспышка выродилась в мысль, мысль стала уверенностью. Уверенность влекла за собой страх. Таунсенд вспомнил сон про последнего человека на земле, его мучительную, не поддающуюся описаниям кончину. Притягательность дыры померкла в его глазах.

Скорее всего, он так или так убьёт тебя. Констатация, отдающая математической стройностью. Генри опёрся локтём о поверхность стола. Нет, он сейчас не готов войти в дыру. Что, если там в самом начале пути его будет ждать армия тех собак? Выпотрошить их голыми руками?.. Смотрите сегодня вечером - супергерой Генри с лёгкостью справится с ордой дьявольских созданий.

Лучше подождать. Дыра никуда не денется...

... или денется?

... возможно, он забыл об этой дыре, и оставил её открытой.

Но ведь Генри нашёл дыру. Нашёл - и открыл. О ком бы ни говорил загадочный Джозеф, если он настолько властен, то тоже может в любой момент узнать о дыре и закрыть её. Живое доказательство висело на стене ванной. Значит, каждая минута промедления может стоить головы. Если не хуже...

Одно неверное движение, одна нерешительность, и ты будешь убит.

Будешь убит.

Убит.


4


Взявшись за ручку двери, Генри оглянулся и обвёл квартиру взглядом. Несмотря на события последних дней, на неискушённый взор здесь ничего не изменилось. Если не считать отсутствия света и обвалившегося вентилятора, гостиная сохранилась отменно, и мягкое кресло напротив телевизора по-прежнему призывало к раздумьям на мягком лоне. Фотографии на стенах - лучшие снимки, сделанные Генри, и пара фотокарточек прошлых лет: Генри на своём первом уроке в школе, он же в бакалаврской шапочке с кисточкой. На полках шкафа плотными рядами толпились книги, к которым он так и не притронулся за два года проживания в квартире 302. Наверняка на переплётах скопились килограммы пыли.

Это была моя квартира, с грустью подумал Генри. Место, где он надеялся обрести прибежище от остального мира и спасение от бурного прошлого, когда он полосовал карту Америки красными линиями автострад. Генри действительно любил своё тихое обиталище, как только человек может любить свой дом. Это была его квартира... сейчас она переменилась, находясь в чьей-то невидимой кровавой власти, как всё, что его окружало. Как сам Генри.

И теперь он собрался уйти от неё. На этот раз - надолго. Возможно, даже навсегда. Снова чёрный провал дыры, откуда доносится шёпот мёртвых.

Генри метнул холодный взгляд на дверь выхода, увешанную цепями. Вот оно перед ним - его проклятие, разметавшее на осколки маленькое счастье. Генри откуда-то знал, что если ему суждено выбраться из чёрного туннеля, ведущего вглубь стены, то цепи уже не будут ему преградой. Все замки когда-либо ржавеют, обращаются в железную пыль, со звоном проваливаются вниз. Хотелось надеяться, что ему повезёт и он станет свидетелем этого великого мига.

Но до этого было далеко. Сейчас его ждала темнота.

Он открыл дверь кладовки. Ресницы тут же окропились инеем, и дыхание начало выходить из носа сизыми клубами пара. Из дыры нёсся не просто холод, а лютый мороз, пробирающий до мозга костей. Словно кто-то пытался запугать Таунсенда, заставляя его отступить.

На этот раз у тебя не выйдет, отрешённо подумал Генри, ставя локти на край туннеля, где разграничивались свет и тьма. Детские голоса вперемежку со зловещим шёпотом забивали уши. Он залез в дыру и начал ползти на четвереньках, стараясь ни о чём не думать. Свет кладовки исчез позади, но впереди простиралась та же всепоглощающая тьма. Как змея, выпускающая ядовитое жало, появилась мысль, что это ловушка, на этот раз не будет никакого выхода из туннеля и ему предстоит вечно проталкивать своё тело в этой холодной трущобе. Но огонь паники не успел разрастись - свет, вспыхнувший мощным прожектором далеко впереди, развеял сомнения. Генри пополз быстрее, всем телом, всей душой чувствуя необратимость момента. Искрящееся море света быстро приближалось, заливая стены туннеля, и Генри с почти эйфорическим облегчением предался его ледяной приветливости.


5


Пробуждение было жутким. Отвратительные чавкающие звуки раздавались прямо над головой вкупе с чьим-то тяжёлым сиплым дыханием. Неестественно мощный свет бил в глаза, ослепляя сквозь сомкнутые веки. Генри рывком сел, сбрасывая оковы холода на суставах. В первые секунды всё вокруг казалось подёрнутым плёнкой вуали. Когда в глазах прояснилось, он увидел ножки металлических столов, отливающие стальным блеском.

Где я?

Странные звуки продолжались. Они шли из-за тонкой зелёной ширмы. За ширмой светила яркая лампа, источающая лучи с ядовито-зелёным оттенком (такой свет вселял в Генри священный ужас со времён первого посещения стоматологического кресла). И в этом сиянии на ширму отбрасывалась тень - чёткий силуэт человека, склонившегося над чем-то бесформенным, сжимающего в руке... нож? Нет, скорее, скальпель. Напоминало операцию или вскрытие, но слыша шумное прерывистое дыхание "хирурга" и видя тень сладострастно трясущихся рук, Генри в этом засомневался.

Хрум. Он с трудом сдержал вскрик, когда человек за ширмой поднял свободную левую руку и резко погрузил её в то, что лежало перед ним. Опять влажное чавканье, и на ширму брызнула кровь, осевшая чёрными точками. Господи, что он делает?..

Человек повернул голову к Генри. Теперь он видел силуэт "хирурга" не в профиль, а спереди. Что-то показалось ему знакомым в этих прямых волосах, падающих на плечи, но мысли в голове упрямо не хотели шевелиться. Впрочем, "хирург" помог в этом деле, сорвав ширму одним движением руки.

Синий плащ человека был весь в тёмно-бурых брызгах - от полы до ворота. Кровь попала и на лицо, странно спокойное и безмятежное. "Хирург" смотрел на Генри почти доброжелательно, лишь плотно сжатая линия губ выдавала в нём раздражение. Человек, который стучался к Айлин за минуту до кровавой расправы. Он же и указывал на её окно из квартиры Ричарда. Два человека с любопытством смотрели друг на друга несколько секунд, прежде чем взгляд Генри украдкой не скользнул на то, над чем работал "хирург". Вот тогда он не выдержал и прижал ладонь ко рту, сглотнув слюну.

На металлическом столе лежал труп. То, что это труп, не вызывало сомнений, стоило посмотреть за зияющую рану на голом животе. Женщина с длинными волосами, вся белая и бесцветная, словно из неё высосали все краски. Хотя, может быть, так казалось из-за чересчур яркого света. Кровь на животе шла алыми струями, образуя перекрестья сеток. Под столом скопилась порядочная лужица красной жидкости. Нечто розовое и бесформенное распласталось на краю стола. Генри догадался, что до недавнего времени это "что-то" находилось в ней.

Он снова посмотрел на "хирурга" в немом ужасе, не в силах вымолвить ни слова. В ответ тот сделал вкрадчивый шаг вперёд, торжественно поднимая окровавленный скальпель. Подошвы ботинок оставляли на полу чёткий багровый след. Как тогда, в метро...

Здравствуй, Генри. Я ждал тебя - ты как раз успел на новую операцию...

Отталкиваясь негнущимися руками от пола, Генри отползал назад, уходя от "хирурга" и его скальпеля, купающегося в красных потёках. Что-то в глазах человека мешало ему закричать, сказать, чтобы тот остановился и не валял дурака. Он бы не остановился.

Расстояние между ними уменьшалось, и на лице "хирурга" проступала ухмылка, обнажающая ряды крепких белых зубов. Лишь когда их разделяла пара футов, Генри догадался подняться на ноги. Человек остановился, не без интереса наблюдая, как Таунсенд спешно встаёт, стараясь не зацепиться одеревеневшими ногами о нагромождение коек. Едва почувствовав под ногами опору, он не оглядываясь бросился к выходу. "Хирург" проводил его тем же праздно-заинтересованным взором, пока не хлопнула дверь.

Оказавшись за дверью, Генри не стал обольщаться и без остановки побежал дальше, не в силах думать ни о чём, кроме страшного "хирурга", его мускулистых рук, испачканных в крови. Он ждал, что вот-вот за спиной заскрипит открываемая дверь и безумец начнёт свою погоню. Этого пока не происходило, но Генри это успокаивало мало. Свернув в какое-то ответвление, он задёргал за дверь на его конце. Заперто. Генри схватился за боковую дверь, выкрашенную в тёмно-зелёный цвет. Тоже заперто. Что за чертовщина?..

Он оглянулся, восстанавливая дыхание, и внимательнее рассмотрел место, в котором очутился. Просторный холл, пускающий щупальца коридорчиков и проходов во все стороны, освещался ордой ламп дневного света. Лампы чуть слышно гудели. В воздухе витал тяжёлый запах формальдегида - этот аромат мог так остро чувствоваться только в одном месте.

Генри ждал, скрывшись за углом, когда появится преследователь. Чёткого плана действий не было. Надежды остаться незамеченным в тени мало, так что оставалось только вступить в борьбу. Генри осмотрелся в поисках чего-нибудь, что могло в этом деле пригодиться, но кроме куч какого-то тряпья на полу ничего не нашёл.

Прошла минута. Холл оставался тихим, стены подрагивали под ярким освещением. Никто не появился.

Генри позволил себе немного расслабиться и вышел в холл, нервно осматривая помещение. Место было ему незнакомо, но без сомнения здесь располагалась больница. То есть когда-то располагалась... сейчас здесь царила та же окостенелость и разруха, что и в метро. Некогда стерильный холл при ближайшем рассмотрении оказался завален грязью - это подчёркивал люминесцентный свет, давящий на глаза. Обрывки тканей, пустые шприцы с малоприятным содержимым, какие-то жёлтые листы документов застилали пол. Для оплота чистоты, коим должна была бы быть больница, это смотрелось издевательски.

Что делать теперь?

Взгляд Генри невольно вернулся к двери, из-за которой он выскочил, уверенный, что человек в плаще сейчас полоснёт скальпелем по его шее. Дверь оставалась глухой и немой, как и всё убранство это более чем странной больницы. Тишина пульсировала в ушах ватным комком, нарушая стрекот ламп.

Нужно было выбираться. Повторного свидания со странным "хирургом" Генри не жаждал. Он выискал большую дверь, ведущую, судя по всему, на улицу. Но почему-то ни радости, ни хотя бы облегчения не ощутил. Что-то подсказывало - дверь ему ничем не поможет, и красная табличка с надписью "ВЫХОД" над ней не более чем очередная циничная ложь.

Так и вышло. Дверь была заперта. Она сидела в проёме как влитая и не сдвигалась ни на дюйм, несмотря на усилия Генри. Всё равно что стараться открыть дверь, нарисованную злым шутником на каменной стене. После пятой попытки Генри понял, что на этом поприще ему ничего не светит, и потерял к двери интерес. Горький опыт подсказывал, что если двери отказываются открываться, то можешь хоть до потери сознания бесноваться над ними, а толку не будет.

"Хирург" по-прежнему не спешил показываться. Может, ему просто показалось спросонья? Внезапное пробуждение, яркий свет, усталый рассудок... Генри криво усмехнулся краем губ. Как бы не так.

Лампа на дальнем углу холла мигнула, испустила разочарованное шипение и погасла. Стало темнее - свет уже не резал глаза. Для Генри это стало знаком, что глупо ждать перемен в лучшую сторону, стоя бревном. Он открыл ближайшую дверь с тревожной зелёной краской, готовый отскочить в сторону при малейшей угрозе. После того, что он насмотрелся при пробуждении, рефлексы натянулись до предела.

- Есть кто-ни... - он одёрнул себя, заставив заткнуться. Что за глупость, неужели он надеется встретить в этом мёртвом месте нормальных людей?.. Мёртвых - может быть. Собак с языками-жалами - как ни прискорбно. Типов, кромсающих с бессмысленным упоением женские трупы - да. Но людей...

В палате - или что это тут - было торжество хаоса. Массивные шкафы, прислонённые к стенам, были распахнуты настежь, а содержимое разворошено по всему полу, как внутренности. Бессметное число ампул, аптечек, жгутов и бинтов - всё смешалось и почернело, став единой невнятной кашицей. На низких столиках лежали грязные медицинские халаты, забрызганные кровью. В довершение картины у противоположной стены Генри увидел странную металлическую конструкцию, похожую на гамак или качели. Провода тянулись от крюка на потолке, и прикреплённая к ним стальная доска качалась в воздухе с тихим, но крайне раздражающим поскрипыванием. На доске валялись отрубленные конечности - с первого раза Генри увидел их именно так, в мгновенье ока покрывшись солёным потом. Но всё-таки это были не настоящие руки и ноги, а бутафория из серой пластмассы, как манекены. Генри не стал гадать, кому понадобилось вешать в больнице эту сюрреалистическую конструкцию, просто захлопнул дверь. Попал не по адресу, что называется...

На следующей двери висела табличка, буквы на которой расплылись до нечитабельности: "СЕСТРИНСКАЯ". Генри открыл дверь без энтузиазма, готовый ужаснуться и пройти дальше. Но за этой дверью не оказалось никаких признаков содома. Сестринская была небольшой каморкой, обставленной просто и с каким-то даже уютом. Вешалка у входа пустовала. Белый экран на стене был увешан рентгенограммами и фотографиями. На столике рядом с бумагами стояла кофеварка, наполненная до половины, и компьютер с принтером. Белую поверхность электроники успели изъесть безобразные коричневые пятна.

Генри взял со стола несколько листов. Ничего интересного в историях болезни он не увидел (зубы сводило от взгляда на записи поступил - лечился - выписался, или поступил - критическое состояние - умер), зато на каждом листе была гербовая печать с названием больницы. ГОСПИТАЛЬ СВЯТОГО ДЖЕРОМА, ЮЖНЫЙ ЭШФИЛД. Несколько раз Генри проезжал мимо двухэтажного госпиталя на маршрутке. На здоровье последние два года он не жаловался, так что ему ещё не доводилось увидеть госпиталь Святого Джерома изнутри. Видимо, судьба решила, что это неправильно, и предоставила ему этот шанс. Генри не собирался сказать ей за это спасибо. Он в недоумении перечитал синюю кальку на бумаге. Почему он именно здесь, а не в другом месте?.. Какой смысл?

С другой стороны, зачем искать смысл? Он мог с таким же успехом проснуться в отеле "Южный Эшфилд", или в лесах Сайлент Хилла, или на краю Вселенной.

Когда Генри возвращал бумаги на место, его внимание привлекла оранжевая рукоятка, выглядывающая из-под кипы бюллетеней. Такой же ножичек для резки бумаг хранился дома в ящике стола. Генри взял нож и повернул лезвие, подставляя его под свет лампы. Хоть и короткое, но наточенное. За неимением лучшего приходилось брать. По крайней мере, при встрече с горе-хирургом он будет не на таких плачевных условиях - острое против острого.

С отвращением посмотрев на загустевшее кофе, слипшееся в комки, Генри пошёл к выходу. Когда он коснулся двери, чтобы открыть её, он вдруг почувствовал у себя на спине пронзительный взор чужих глаз. Ощущение было таким острым и внезапным, что в первую секунду казалось - его ударили в спину, подкравшись из угла кабинета. Генри мгновенно оглянулся, но ничего не увидел - тот же стол с испорченным кофе, те же листы с печатями, которые в разрушенном госпитале ничего не значили, и белый экран, увешанный фотографиями. Но ощущение, что кто-то с отчаянной мольбой смотрел ему в спину, не исчезало. С неприятным шевелением в животе Генри сделал шаг в центр комнаты. Ничего. Лампа трещала, искрясь зеленью. В комнате спрятаться было негде.

Ничего не понимая, Генри крепче взялся за нож. Он был уверен в реальности глаз, которые секунду назад буравили его насквозь. Это не могла быть иллюзия, ощущения слишком сильные... Но где тогда?

Взгляд остановился на экране с рентгенограммами. Подложка излучала мягкий матовый свет, просвечивая карточки насквозь. Что-то показалось Таунсенду знакомым в этом ворохе, и он подошёл ближе.

А. Гелвин.

Несколько секунд он рассматривал надпись чёрным маркером в углу одной из фотокарточек, потом посмотрел на лицо, запечатлённое на бумаге. Глаза закрыты, на щеках и шее багровые кровоподтёки. Левый глаз закрывала полоска пластыри, а веко на правом распухло и посинело.

Она мертва.

Генри посмотрел на другие карточки. Это кто-то другой, тоже не тот... А вот эта рентгенограмма... Генри наклонился так, что едва не касался лицом поверхности экрана. Да, это она, Айлин. Отпечатанные на нижней строке инициалы А. Г. подтвердили его уверенность.

Но ведь у мёртвых не снимают рентгенограмму. Может быть...

Генри выпрямился, осторожно снял первое фото с экрана. Он рассмотрел лицо Айлин ещё раз. Боже мой, что он с ней сделал... Но она была жива. Генри не мог сказать, с чего это взял, но он знал, что будь Айлин действительно мертва, на фото всё выглядело бы иначе. Страшнее во сто крат.

Айлин... Ноги внезапно отказали, и Генри обколотился спиной об экран, закрыв глаза. Вспомнился вой сирены, который уходил вдаль, за горизонт, когда он просыпался. Конечно - это была сирена "скорой", врачи увезли её в больницу, в госпиталь Святого Джерома, чтобы спасти ей жизнь. Айлин не умерла. На этот раз дело убийцы осталось незавершённым. Огонёк радости, зародившийся в сердце, погас под ледяным душем, когда Генри понял, почему он здесь находится. Этот госпиталь. Этот призрачный зелёный свет, эти пустые коридоры. И человек в синем плаще, забрызганном кровью.

Он хотел закончить неудавшееся дело. И хотел, чтобы Генри в этом присутствовал, беспомощно наблюдал уже второй раз, как убьют Айлин.

- Чёрт, - сипло прошептал Генри. Рука сжалась, сминая фотокарточку. Острый край больно врезался в ладонь. - Чёрт, чёрт, чёрт.

Изменено: Георгий Старков, 22 Октябрь 2006 - 17:22

[Георгий Старков]

Продолжение...


6


Апатия исчезла. Голова прояснилась и заработала с лихорадочной быстротой, делая цвета вокруг ярче. Генри с остервенением скидывал на пол одну бумагу за другой, проходясь беглым взором по выцветшим заголовкам. Не то. Не то. Не то. Где-то в этом ворохе должна была быть история болезни Айлин. Если только он снова не ошибся и она жива...

Он не ошибся. На этот раз - не ошибся. С торжествующим возгласом Генри поднёс к глазам невзрачный серый листок. Почерк был торопливый, но мягкий и округлый, что выдавало в писавшем женщину - скорее всего, медсестру.


Айлин ГЕЛВИН (2-й этаж, палата 13), доставлена в реанимационное отделение в 15.00 в тяжёлом состоянии. Множественные ушибы вследствие ударов тупым твёрдым предметом (предположительно палкой), закрытый перелом левой руки, закрытый перелом левой голени, сотрясение мозга (возможно кровоизлияние в мозгу). После операции впала в коматозное состояние, регулярно нарушаемое психической активностью неизвестной природы. Прогноз неопределённый, продолжать наблюдение.


Генри снова оглянулся на экран, выискивая там что-то ещё, что уверило бы в том, что Айлин жива. Вместо этого за освещённым прямоугольником ему почудилась изломанная тень человека в плаще, заносящего свой скальпель. Заносящего над Айлин, которая лежала недвижно с закрытыми глазами в палате 13 этого фальшивого госпиталя.

Едва не вышибив дверь с петель, Генри вырвался в коридор, где уснули вечным сном ещё две лампы. Тени стали гуще, и резкий запах формальдегида жёг ноздри. Генри увидел лифт в десяти шагах и торопливо зашагал к нему. Второй этаж, тринадцатая палата, повторял он про себя, страшась, что забудет нехитрый адрес. Второй этаж, номер тринадцать...

Он нажал на кнопку вызова лифта. В шахте что-то зашумело, лязгая металлом. Через секунду звук захлебнулся, издав душераздирающий скрежет. Двери с соскобленной краской раздвинулись, обнажая чёрный прямоугольник шахты. Вместо кабины лифта перед Генри были ржавые шестерёнки и валы, предпринимающие ленивые попытки закрутиться, но что-то их удерживало, и они неизменно возвращались в прежнее положение. Генри растерянно задрал голову. Лифт висел заколоченной коробкой двадцатью футами выше, не подавая признаков жизни. Генри нажал на кнопку ещё раз. Новый визг. Крупная шестерёнка внизу решительно завертелась, выдала сноп синих искр и разочарованно умолкла. Лифт не шелохнулся.

Чертыхнувшись, Генри отступил назад. К счастью, долго искать дверь на лестничную площадку не пришлось - она находилась рядом, на расстоянии вытянутой руки. Прежде чем Генри успел скрыться за ней, тишину холла нарушил скрип двери... той самой, где находился "хирург" со своей мёртвой пациенткой.

Кровь застыла замороженным желе. Не мигая, Генри смотрел, как неестественно высокая тень идёт к нему, волоча длинные ноги. Пока только тень, но ещё пара шагов, и оно попадёт в зону света... Пока одно было ясно - это не человек в плаще. Слишком неуклюжая походка, и силуэт не тот. А вот...

- Дерьмо, - пролепетал Генри. Ругался он редко, но сейчас был один из подходящих случаев. Женщина огромного роста, с остатками изорванной одежды на теле, с зияющей окровавленной дырой на животе растянула губы в подобии приветственной ухмылки. Зелёный свет делал её эфемерной, чуть ли не мерцающей. Генри овладела уверенность, что стоит протереть глаза, и она исчезнет, как плохое видение. Что он и сделал. Мёртвая женщина продолжила путешествие к Таунсенду, не собираясь исчезать. Из раны на животе выглядывали серые сосиски кишков. Ухмылка стала шире, обнажая зубы до жёлтых корней. Волосы чёрной проволокой торчали за затылком.

- Стой, - прохрипел Генри не своим голосом, поднимая нож. Нож для резки бумаг - ну не смешно ли? Грозное оружие только подчёркивало его беспомощность перед лицом невозможного. Он сделал шаг назад, едва не свалившись в шахту лифта.

- Остановись!

Она не слышит, подумалось ему. Не слышит, потому что... она мертва. Руки начали дрожать, лезвие ножа затанцевало перед глазами. Если он сейчас же не возьмёт себя в руки, то окажется лёгкой добычей для этого чудовища. Генри сделал отступил ещё на шаг, выигрывая время. Дальше было уже некуда. В остановившихся глазах мёртвой женщины проскочило торжество. Или это из-за игры света и тени?

Смрадный запах исходил из разлагающегося тела, вызывая тошноту. Генри замер, занеся нож для удара, готовый к защите. Женщина тоже остановилась - казалось, она испытала некоторое колебание. Когда Генри осознал это, на него напало внезапное звенящее спокойствие. В последний раз судорожно дёрнувшись, пальцы стали твёрдыми и холодными. Напряжение, превращающее тело в гитарную струну, осталось, но страх потупился, как гвоздь, размазанный о чугунную поверхность.

Ну давай. Иди сюда.

Женщина топталась на месте, скалясь тупой усмешкой. Бретелька лифчика отслоилась; Генри с отвращением увидел её левый сосок, серый и вмявшийся внутрь. Из раны на животе продолжала сочиться кровь.

И тут Генри сделал то, что меньше всего от себя ожидал. Он сделал шаг, наступая вперёд. Сердце ёкнуло в сумасшедшем прыжке, стены госпиталя вспыхнули белым огнём, и он подумал: сейчас она набросится, не стерпит подобной наглости. И был безмерно удивлён, когда мёртвая женщина осадила назад, мелко потрясывая головой, как голодная волчица.

Ещё шаг. Она отступала.

Боишься?

Дверь с изображением человека, бегущего вверх по лестнице, оказалась в двух шагах справа. Не сводя глаз с противницы, Генри сместился в сторону двери. Замелькала надежда, что встреча окончится ничем, и они разойдутся "с миром" вопреки желаниям того, который это устроил - "хирурга" в синем плаще, что минуту назад глумился над её телом. Но тут проклятый механизм лифта выдал очередной лязг, сопровождаемый искрой огня, и Генри невольно скосил глаза в ту сторону. Всего лишь на долю секунды, но... Краем глаза он заметил, как мёртвая женщина с удивительной проворностью скользнула вперёд. Неуклюжий взмах ножом опоздал: лезвие лишь рассекло кожу на её переносице, вызвав жалкие капли чёрной крови. А уж потом ледяные пальцы с острыми ногтями сомкнулись на горле Таунсенда, погрузив его в пучину боли, оторвали от пола, вознесли вверх. Он замахал руками, ничего не видя, в надежде нащупать её лицо. Напрасно - мир заволокла серая пелена, и осталось лишь его собственное горло, пышущее огнём. Генри бессвязно прохрипел, задергал ногами. Пальцы женщины вжались удавкой. Теряя сознание, Генри поднял руку с ножом и полоснул им около своего горла, зацепив что-то мягкое, легко расходящееся под лезвием. Хватка тотчас ослабла, потом исчезла вовсе. Генри понял, что падает вниз. Низвержение длилось недолго и окончилось болезненным ударом о пол. Ничего не видя и не чувствуя, Генри тем не менее вскочил на ноги, как заведённый. Она была здесь, всё ещё живая своей неживой жизнью, всё ещё опасная и мечтающая вонзить ногти в его шею.

Женщина рассматривала свою кисть, на которой недосчиталась двух или трёх пальцев. Они бесформенными чёрными обрубками валялись на полу. Крови было мало, но в ходячем трупе чувствовалась растерянность. Не давая ей и себе времени опомниться, Генри сделал выпад ножом, целясь в горло. Она попыталась подставить локоть, в какой-то мере ей даже удалось отвести удар, но вряд ли она рассчитывала на такой исход: лезвие скользнуло от удара наверх и снова вонзилось ей в переносицу, на сей раз сминая хрящ, проходя дальше. Мягкий хруст заставил Генри поморщиться, но он не стал вынимать нож... напротив - надавил сильнее, погружая его в то, что осталось от мозгов чудовища. Не выдержав давления, тонкое лезвие переломалось. Генри отскочил в сторону, тяжело дыша, готовый к новому противостоянию. Но это было уже лишнее: мёртвая женщина мгновение стояла на месте, покачиваясь вперёд-назад, словно не веря тому, что сотворил с ней этот человек, потом кулем повалилась вперёд. Голова стукнулась глухо, как мешок с картофелинами. Руки дёрнулись в конвульсиях и замерли.

Убедившись, что угроза миновала, Генри прислонился к стене, потом сполз на пол. Чудовищный скачок адреналина оставил после себя зудящее жжение в суставах. В горло, казалось, запихнули горящую вату, пламя переливалось там всеми цветами радуги. Генри испугался, что не сможет дышать, но воздух продолжал накачивать лёгкие. Он посмотрел на свои руки, где осели капли стылой крови и чего-то ещё с противным серым оттенком. Недолго думая, Генри потёр руку о джинсы и перестал об этом заботиться.

Нельзя здесь долго оставаться. Даже в нынешнем разбитом состоянии Генри отдавал себе в этом отчёт. Ему нужно на второй этаж, отыскать там тринадцатую палату, не дать "хирургу" добраться до Айлин. Этот бой - отвлекающий маневр, чтобы задержать его, он здесь и так потерял слишком много времени... Бог мой, а что, если он уже там?

Он поднялся и прошёл в заветную дверь. Полутьма добралась и до лестничной площадки. Что ж, хотя бы нет этого мерзкого зелёного света. Обессиленно прислонившись к перилам, Генри начал подниматься. Он и не подозревал, что путь на второй этаж может быть таким долгим.


7


Мужчина в синем плаще стоял у больничной койкой молча, не двигаясь, почти не дыша. Число тринадцать на изголовье койки почти стёрлось под налётом ржавчины. Человек слышал приглушённые вскрики и шум борьбы внизу, на первом этаже, но беспокоился об этом в последнюю очередь. Его место было здесь и сейчас.

Он задумался, стоит ли включить свет. С одной стороны, без света в этой палате было слишком темно, и когда девушка очнётся, она может перепугаться. С другой - ему нравилось смотреть на неё так, в объятиях полумрака, а слишком сильное освещение могло убить хрупкую равновесную красоту. Но он всё-таки переборол себя и щёлкнул тумблёром на проводке, заливая палату ярким рассеянным светом с крахмальным отливом. Фиолетовые остовы синяков на теле девушки обозначились чётче, а лицо казалось белым, как бумага. Он пожалел, что включил свет, но раз сделано, тут ничего не изменишь. Мужчина отвернулся и вышел из палаты. Больше ему здесь было нечего делать... пока. Преемник Мудрости уже на пути к Возрождённой Матери. К добру это или к худу - покажет время...


8


Удар. Вспышка. Боль. Свет окрашивается темнотой, и звон разбивающегося фарфора осыпается в её ушах градом. "Боже мой, - она приходит в ужас, - он разбил мою любимую чашку!". Ещё удар, и свет полностью поглощается тьмой, увлекается вниз, как бурлит вода в стиральной машине. Она перестаёт что-либо чувствовать. Пустота.

Следующее - чьи-то голоса над ней, слишком яркий свет, белые халаты, мелькающие перед взором. Сверкает скальпель, и выглядит это ужасно. Кого-то оперируют?.. Кому-то плохо? Не успевает она как следует подумать, как опять теряет сознание.

Сколько времени прошло? Час, секунда, год? Она не знает, но на этот раз смутно видит человека в синем плаще, который взирает на неё с непостижимой высоты. "Это же он, - шепчут её губы, - тот самый". Её пробирает озноб, когда она понимает, что ничего не кончено, и боль сейчас продолжится. Но потом она видит, что человека в плаще уже нет... он ушёл. Ушёл. Она рада, и если бы не слепящий свет и ноющая боль в руке, то всё было бы совсем хорошо.

Потом он появляется снова. Сначала молча смотрит, наслаждаясь её паникой, потом наклоняется над ней, совсем близко, и сладострастно шепчет её имя, шепчет, шепчет...


- Нет!

Генри отпрянул, когда она открыла глаза и закричала. Зрачки с зелёным отсветом расширились, наполнились первобытным ужасом. Айлин подбросило на койке, словно через неё пустили ток; не давая Генри времени что-либо предпринять, она перекатилась на другой край койки, но там её не ждало ничего, кроме глухой белой стены. Поняв, что спасения с этой стороны не дождаться, Айлин резко присела, поморщившись от боли: рука в гипсе задела край койки.

- На помощь! Помо...

- Айлин! - Генри бросился к ней, схватил за плечи. - Айлин, это я. Успокойся. Успокойся же!..

Ещё секунду она вырывалась с такой силой, что ему показалось - её не удержать, она так и свалится с койки на пол. Перспектива ужасала; Генри сжал ладони на её плечах чуть сильнее, чем хотелось.

- Всё в порядке, - сказал он, когда она утихла. - Успокойся...

Айлин обмякла, как воздушный шар, из которого выпустили воздух. Она оглянулась через плечо, мельком взглянула целым глазом на Генри. Испуг на лице сменился удивлением. Решив, что более нет смысла держать, Генри отпустил девушку. В палате воцарилась тишина, кажущаяся оглушительной после минувшей какофонии. Наверное, нужно было как-то приветствовать возвращение Айлин в жизнь, но слова не находились. Генри молчал.

- Т-ты... - она сидела вполоборота, недоверчиво разглядывая его с ног до головы. Свет падал на спину Айлин, меняя цвет числа 20121 с багрового на синий. На ней было бордовое вечернее платье с открытой спиной, в котором он её раньше не видел. - Ты Генри... Генри с соседней квартиры?..

В дрожащем голосе было столько неуверенности, что Генри даже пришлось осмотреть самого себя, чтобы убедиться - да, это он самый, Генри Таунсенд с 302-й.

- Где я? - спросила Айлин. Взгляд сместился за спину Генри, на грязно-белые стены палаты. - Что ты здесь делаешь?

Вопрос на шестьдесят четыре тысячи долларов. Если бы я знал, грустно подумал Генри.

- Я не знаю... - он запнулся. - То есть не знаю, с чего начать. У меня в квартире появилась дыра...

Он снова осёкся, почувствовав, как глупо это звучит в этих стенах, в этом белесом окружении. Беспомощно посмотрел Айлин в глаза, но не встретил там ни капли понимания. Страх, недоумение, холодная отчуждённость - но не понимание.

Генри решил начать с главного:

- Это началось неделю назад... Я стал видеть, как убивают людей... мне снились какие-то странные места... вчера я увидел, как ты... - он сглотнул. - На тебя кто-то напал, и тебя увезли в больницу. Потом я оказался здесь.

- О чём ты говоришь? - она нахмурилась; пластырь на левом глазу сморщился грибным стручком. - Я ничего не понимаю...

- Я тоже, - признался Генри. - Кажется, это какой-то другой мир, что ли...

- Какой "другой мир"? - вот теперь в голосе Айлин отчётливо проступила злость. Злость на него, что он пытается водить её за нос, как пятилетнюю. - Ты думаешь, я поверю в это?

Генри растерялся:

- Но это... это правда...

Неправда, с горечью возразили её глаза. Айлин не хотела верить. Только что она была в квартире, в обыденном окружении, а теперь сидит в незнакомом, но явно жутком месте с загипсованной рукой и ногой, с ноющей болью в ключице, и единственный человек поблизости (сосед, с которыми она спасибо если перекидывалась двумя словами в месяц) пытается ей что-то втолковать про дурацкие другие миры. Скорее это мог быть сон, или видение, или что-то ещё... неправда. Генри бы тоже этого хотелось, и он ощущал себя экзекутором из-за того, что ему придётся болезненно вырвать её из плена заблуждения. Это был не сон, и опасности здесь были вполне реальные. Никто им не поможет, кроме них самих... Ей нужно было это понять.

- Я не знаю, о чём ты говоришь, - упрямо повторила она.

Генри понял, что придётся пускать в ход тяжёлую артиллерию. Как это ни было противно.

- Мальчик, - подсказал он. Айлин вздрогнула. - С тобой был мальчик... Помнишь?

Она не могла не помнить. Возможно, шок и боль подавили в памяти воспоминания о тех страшных минутах, но после такого явного указания они должны были всплыть. Генри воочию увидел, что достиг цели. Губы Айлин задрожали; она отвернулась от него к стене, и глаза Генри снова зацепились за вырезанные цифры на спине, на контуре которых засохла кровь. Он сжал кулаки. Ублюдок.

Молчание затягивалось. Генри уже хотел что-то сказать, попросить прощения за свою опрометчивую реплику, когда Айлин подала голос:

- Я... я вспомнила.

Она вскинула голову; в глазах стояли слёзы, которые каким-то чудом умудрялись не скатиться по щекам. Право дело, Генри не мог хоть как-то радоваться успеху своего мероприятия.

- Новое платье, - отстранённо продолжала Айлин, глядя мимо. - И сахар... Четыре - число смерти, так я подумала...

О чём она говорит? Генри смущённо кашлянул. Айлин посмотрела на него:

- Да, там был мальчик. Он спас меня от него... от человека в плаще. Боже...

Она замолчала. Что будет, осторожно подумал Генри, когда она узнает, что тот самый человек вскрывает мёртвых женщин пятью футами ниже?.. Значит, это его рук дело. Но мальчик... при чём тогда мальчик? Если всё проделывал человек в плаще, какого чёрта рядом с умирающими везде торчал этот парень?

Айлин посмотрела на Генри и предприняла попытку улыбнуться разбитыми губами:

- Извини, Генри. Мне не следовало тебе так говорить. Я просто забыла. В последнее время со мной вообще творится что-то неладное.

- Всё хорошо, - Генри прислонился к стене. Что-то неладное и правда творилось, но только не с Айлин и не с ним, а со всем окружающим миром. Особенно с домом, где они безбедно проживали все эти годы.

Айлин выпрямилась, огляделась по сторонам. И, разумеется, не нашла ничего ободряющего.

- Где мы, Генри? Что это за место?

- Госпиталь Святого Джерома, - на её лице отразилось недоверие, и Генри спешно продолжил. - То есть я не уверен. Это какая-то искажённая копия госпиталя. Везде разруха, непонятные вещи, монс... - он запнулся; только россказней про монстров Айлин ещё не хватало. - Как во сне, понимаешь? Не по-настоящему. Но я знаю... - чёрт, всё-таки придётся сказать. - Знаю, что если ты умрёшь здесь, то в настоящем мире тоже...

Айлин внимательно изучала его лицо, выискивая намёк на шутку или издевательство. Не найдя ничего подобного, она недоверчиво взглянула на свою загипсованную руку.

- Ты знаешь, как мы можем... выбраться отсюда?

Если я скажу "нет", это будет конец, подумал Генри. Не только для неё... для нас обоих. Нельзя сдаваться сейчас. Нельзя.

- Да. Мне кажется, я знаю.

Айлин вскинула голову, умирающая бесцветность ушла из её голоса:

- Как?

- Айлин, ты знаешь человека по имени Джозеф?

Она ответила, не раздумывая ни секунды:

- Конечно. Это тот журналист, который раньше жил в квартире 302... в твоей квартире. Джозеф Шрайбер.

Шрайбер, значит. Генри кивнул. Не Шиммер, не Шварцнер, а Шрайбер. Джозеф Шрайбер.

- А где он сейчас?

- Он исчез, - сказала Айлин. - За полгода до того, как въехал ты...

Она осеклась и опять посмотрела на Таунсенда, который напряжённо размышлял, обколотившись о стену:

- Причём тут Джозеф? Ты говорил, что знаешь, как мы можем...

- Я получил от него письмо, - сказал Генри. - Буквально час назад, прежде чем оказался здесь. Он писал, что я... то есть мы... должны идти куда-то вниз, чтобы выйти отсюда. Не знаешь, что это может быть?

Подумав, Айлин покачала головой:

- Не имею понятия. Джозеф... он был какой-то странный, особенно в последние недели, прежде чем приехала полиция. С тех пор, как начал своё расследование.

Генри поднял голову. Брейнтри тоже упоминал о расследовании. Тогда он не обратил особого внимания на это, да и собеседник был далеко не задушевный, но теперь...

- Какое расследование? Он не говорил тебе?

- Ну, я один раз спросила, что это за старые кипы газет, которые он таскает вверх-вниз по лестнице, - Айлин невесело улыбнулась. - Он сначала отшучивался, потом всё-таки сказал, что это газеты десятилетней давности, и он ищет в них материалы для своего расследования по делу Уолтера Салливана. Откровенно говоря, я пожалела, что спросила, потому что Джозеф потом битые полчаса меня удерживал на лестнице, рассказывая об этом маньяке... Ты уверен, что письмо от Джозефа? Ведь о нём давно ничего не слышно.

- Айлин, - Генри присел на корточки, чтобы унять нездоровое возбуждение. Наконец-то в темноте забрезжил свет, и он начал что-то понимать. - Расскажи, пожалуйста, о Джозефе и о том, как он пропал. Мне нужно знать. Это может быть очень важно для понимания того, что нам делать дальше.

Айлин прижала загипсованную руку к груди и подалась назад на койке:

- Хорошо, - сказала она. - Я постараюсь.


9


Джозеф Шрайбер был мужчиной крепкого телосложения. Из-за этого, хотя он особо не вышел ростом, рядом с ним все чувствовали себя спичечными головками. Поговаривали, что дед у Шрайбера был эмигрантом из Германии, перебравшимся в Штаты во времена Второй Мировой (из-за этого журналист сразу попал в нелюбовь к Ричарду Брейнтри, который терпеть не мог "понаехавших"). В первый же день своего приезда Джозеф лично обошёл все квартиры своего крыла, чтобы представиться жильцам. Видно было, что он приехал в город всерьёз и надолго и высоко ценит добрососедские отношения (не то что некоторые из старых жильцов).

Айлин он понравился сразу. Разговаривать с ним было легко, он обладал даром любой разговор незаметно направлять на лёгкое русло. Говорил Джозеф внятно и с расстановкой, словно бы раздумывая над каждым словом, но это вовсе не мешало его воспринимать. Он часто шутил над своей манерой речи, утверждая, что в этом деле виноват проклятый журналистский институт.

В первые месяцы можно было часто видеть, как журналист выходит из квартиры, насвистывая под носом какую-нибудь мелодию. Он всегда носил с собой потрёпанный кожаный портфель, в котором хранил материалы для статей. Как-то раз он сообщил Айлин, что подписал долгосрочный контракт с "Конкордом" и теперь наконец-то может не беспокоиться о ближайшем будущем, что было роскошью в последние годы. Она искренне порадовалась за него и попросила экземпляр журнала с его статьёй. Джозеф пообещал дать ей, но обещание так и осталось висеть в воздухе, потому что как раз к тому времени он начал... меняться.

Почему-то Айлин была уверена, что отсчёт странностей начался с того самого вечера, когда она столкнулась с ним на лестнице и поинтересовалась о кипах газет в его руке. Джозеф казался странно возбуждённым, глаза его так и горели; когда он наконец закончил сбивчивый рассказ о маньяке, вырезающем цифры на телах своих жертв, она успела сто раз пожалеть, что просто не прошла мимо.

- Что за рассказ? - кротко поинтересовался Генри, который жадно ловил каждое слово Айлин. Она пожала плечами:

- Если хочешь, могу пересказать. Правда, помню не очень хорошо...

- Нет-нет, продолжай, - Генри не без оснований опасался, что если услышит ещё и это вдобавок, то мозг просто взорвётся от обилия информации после длительного голода.

После разговора на лестнице с неделю Айлин не видела Джозефа, но особо по этому поводу не печалилась. Он часто уезжал в командировки собирать материалы для статей, так что такое не было редкостью. Но однажды вечером, возвращаясь с работы, она увидела, как Джозеф стоит у своей квартиры, и, нагнувшись, считает количество ладошек на стене напротив. Айлин поразило, насколько журналист похудел за последнее время. Сначала она хотела тихо прошмыгнуть в квартиру, не мешая занятию соседа, но решила хотя бы просто поздороваться.

- Джозеф? - окликнула она его. Шрайбер вздрогнул и резко оглянулся через плечо. Увидев, что это она, он расслабился:

- Ах, это вы...

- Добрый вечер, Джозеф.

- И вам также...

Ей не понравилось, что взгляд Джозефа беспокойно мечется по коридору, потолку и стенам - по чему угодно, кроме её лица. Это было непохоже на него.

- Как поживаете? - спросила Айлин. Вопрос прозвучал как-то глупо: было видно невооружённым глазом, что у Джозефа что-то стряслось. Вместо ответа он придвинулся к ней ближе и спросил - очень тихо, будто опасаясь, что их подслушивают:

- Айлин, эти отпечатки на стене - они давно были?

Она с недоумением посмотрела на чёрные пятерни, усеивающие стену. Пару раз Фрэнк Сандерленд пытался их вывести, но шалуны использовали очень едкую краску, и окончательно стереть рисунки так и не удалось.

- Сколько я себя помню, они всегда были здесь, - осторожно ответила она.

Губы Джозефа тронула нервная вспыхивающая улыбка:

- Вы никогда не пытались сосчитать, сколько их тут?

Вопрос показался Айлин совершенно бессмысленным. Зачем считать ладошки на стене? Более глупого занятия нельзя было придумать. Однако же, похоже, до её прихода сосед занимался именно этим.

- Нет, - ответила она, машинально начиная водить глазами по пятёрням. Джозеф её опередил:

- Не надо. Я только что считал - ровно четырнадцать штук. Я имею в виду, не считали ли вы их раньше, до моего приезда сюда?

- Вряд ли... - его поведение беспокоило её всё больше и больше. Айлин украдкой покосилась на дверь своей квартиры. Кажется, Джозеф это заметил - по крайней мере, он тут же перестал загораживать путь и учтиво отступил к стене:

- Ну это неважно. Извините за глупый вопрос, Айлин. Просто мне, в некотором роде... ну скажем так - было бы интересно это узнать.

- Понимаю, - на самом-то деле ничего она не понимала. Может, подумала она, Джозеф пьян? Или подсел на наркотики?.. Нет, не похоже. Он явно не в себе, но это не алкоголь и не наркотики.

Попрощавшись с Джозефом, Айлин вошла в квартиру. Минутой позже хлопнула соседняя дверь. По вечерам Шрайбер включал негромкую музыку (он держал в квартире старинный граммофон с коллекцией виниловых пластинок и, похоже, страшно этим гордился), но в тот день красивой мелодии, сочащейся сквозь стену, не было - Джозеф словно проспал мёртвым сном весь вечер, всю ночь и всё утро.

Следующий раз Айлин увидела журналиста уже через две недели, опять же возвращаясь с работы - и ужаснулась. Всегда аккуратные волосы Джозефа растрепались жидкими прядями, а одежду он явно не менял последние семь дней, и от него начинало, мягко говоря, попахивать. Мощная мускулатура всё ещё угадывалась под одеждой, но во всём остальном Джозеф буквально высох, превратившись в ходячий скелет с глубоко впавшими щеками. На её глазах он прошествовал мимо по коридору, даже не удостоив её взглядом, и спустился вниз. Айлин по-настоящему испугалась за него. С Джозефом было что-то неладно. Он болен?.. Или у него помутнение рассудка? Скорее всего и то, и другое. Она поспешно заперлась в квартире. Вскоре услышала, как тяжёлые шаркающие шаги прошли в обратном направлении: Джозеф вернулся в свою квартиру.

Она не могла оставить это просто так. Вечером следующего дня, после череды раздумий и сомнений, Айлин постучалась в дверь к Джозефу. Он открыл ей после восьмого звонка, и на измождённом лице читалось раздражение.

- Добрый вечер, Джозеф, - поздоровалась Айлин. Он вяло улыбнулся. Когда-то обаятельная улыбка теперь вселяла жуть.

- Добрый вечер, мисс Гелвин.

Он назвал её по фамилии, хотя до этого они звали друг друга по имени. Айлин почувствовала себя неуютно, все слова мигом выветрились из головы:

- Джозеф... можно с вами поговорить?

- Со мной? - он удивлённо посмотрел на свои руки, словно не узнавая самого себя. - Извините, сейчас не самое походящее время. Видите ли, я сильно занят. Я почти довёл это до конца.

- Что? - вырвалось у неё. Она тут же пожалела об этом: долгое мгновение Джозеф буравил её холодным, почти враждебным взглядом, вгоняя в холодную дрожь. Таким она его никогда не видела.

- Моё расследование. Уолтер Салливан, Сайлент Хилл... помните, я вам говорил?

- Да-да, конечно, - она согласно закивала. - Но, если вы не против, я бы хотела всё-таки спросить...

- Нет, - жёстко сказал он и лихорадочно оглянулся назад, где светильник заливал гостиную мягким жёлтым светом. - Извините, мисс Гелвин... Это действительно срочно. А если вы беспокоитесь за меня, то я вам скажу, что со мной всё в полном порядке. Вы ведь это хотели спросить?

- Вообще-то, - она растерялась, - вроде того...

- Ну вот, - он вымученно улыбнулся, - тогда, надеюсь, я развеял ваши сомнения. Спасибо за заботу.

И закрыл дверь, не дожидаясь её ответа. С той стороны щелкнул замок. Айлин стояла в пустом коридоре ещё немного, ожидая: может, Джозеф ещё откроет дверь, скажет что-то ободряющее... но нет.

Больше она к нему не приходила. Вылазки Джозефа из квартиры становились всё реже и вскоре прекратились совсем. Возможно, Айлин всё-таки попыталась бы разузнать что-то ещё о странном поведении Джозефа, но как раз тогда она получила долгожданный отпуск и уехала на западное побережье, во власть моря и солнца. Когда она вернулась, квартира 302 уже осиротела; белая табличка с номерком покрылась пылью. Айлин спросила Сандерленда, в чём дело. Оказалось, через две недели после того, как Шрайбер перестал выходить из своих стен, управляющий не выдержал и позвал полицию. Они взломали дверь, вошли и увидели внутри...

- Что? - спросил Генри, затаив дыхание.

Айлин закусила губу с засохшей на ней кровью:

- Ничего. Квартира была совершенно пуста, продукты в холодильнике успели зачерстветь. Джозеф не жил там по меньшей мере три недели.

Через шесть месяцев в злополучное обиталище въехал новый жилец - Генри Таунсенд из Милфорда, штат Айова.


10


Айлин закончила рассказ и выжидающе следила за Генри, который изучал складки на своих джинсах. Только что он услышал от соседки свою собственную историю... разве что двумя с половиной годами раньше. Без хэппи-энда, заметьте. Сногсшибательные ощущения.

- А там... в ванне не было никакой дыры? - глухо спросил он. - Или в кладовке...

- Дыры? - Айлин была удивлена. - Фрэнк ничего не сказал, но, думаю, если бы были какие-то дыры, то он бы не стал молчать.

Фрэнк о многом стал бы молчать, беззлобно подумал Генри. Злиться на прошлое не имело смысла. Лучше думать о будущем. О том положении, в котором они оказались (дерьмовом, честно говоря, положении), и о том, что с ними будет, если они отступят. Джозеф предупреждал: Одно неверное движение, одна нерешительность, и ты будешь убит. Чем дальше Генри заходил, тем больше в этом убеждался.

Но в записке Джозеф обращался только к нему. А меж тем Генри сейчас был не один. Что-то в плане убийцы пошло не так... теперь чаша весов имела двойной груз. Генри поднял взгляд на девушку, сидящую перед ней - на её загипсованную ногу и заклеенный пластырем глаз. Как она сможет идти и защищаться от этих ужсных созданий? Как вообще выжить в этом коловращении, будучи в таком состоянии? А кошмар на сей раз затянется надолго... Он это чувствовал.

- Мы должны идти вниз, - сказал Генри. Получилось просто и обыденно, словно он звал её на прогулку по супермаркету. - Так сказал Джозеф в своём послании. Там, внизу, что-то есть, что может нам помочь вернуться в настоящий мир. Он в этом уверен. Понимаю, это звучит глупо... но кроме этого указания у нас ничего нет.

Он поднялся с пола, машинально нащупал рукоятку ножа в кармане. Долго с этим чудом ходить нельзя, нужно в ближайшее время найти что-либо поувесистее. Генри больше не мог позволить себе роскошь играться с опасными ситуациями.

Айлин поднялась вслед за ним. Он с приятным удивлением увидел, что она вполне твёрдо стоит на загипсованной ноге.

- Хорошо, - обречённо сказала она. - Я пойду с тобой, Генри. Я не понимаю, о чём ты... но другого выхода у меня нет.

И, помолчав, тихо добавила:

- Но всё-таки мне кажется, что это просто плохой сон.

Генри не стал её разубеждать - со временем Айлин всё поймёт сама. Главное, что она приняла решение... не покориться, а сопротивляться, встать на тропу войны, пусть неравной и нечестной. Так же, как и он сам. Впервые за многие дни Таунсенд ощутил в себе бурный прилив желания жить, не существовать, а именно жить, что бы это ни значило.

Итак... как там было, в записке от его предшественника?

Путь будет всё время вести тебя вниз.

Запомни: двери с символом культа. Они есть везде в его владениях, но хорошо спрятаны.

Значит, вниз. Значит, двери с символом культа. И там, на дне, их ждёт истина, которую они должны постичь... которая поможет им прорвать это кольцо безумия. Может, там они узнают, что это за маньяк, Уолтер Салливан, почему маленький мальчик всё время следует за этим выродком по пятам, и где находится сейчас Джозеф, который почти довёл до конца своё расследование.

- Пойдём, - сказал Генри и направился к выходу из палаты.

Изменено: Георгий Старков, 23 Октябрь 2006 - 09:09

[Георгий Старков]

Работа продолжается. Вот вторая глава второй части - тоже чудовищного размера, как и первая. Если кратко, то в основном здесь описывается повторный визит в мир метро.

DOC-версия: http://g-starkov.nar...4_novel_2_2.zip


глава вторая
СИНТИЯ


1


На третьем этаже по-прежнему было невыносимо душно. Прайс даже расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, наплевав на цивильность, но это не помогло. То ли сам воздух был застоявшимся, то ли ему нездоровилось - ощущение сдавленности не исчезало, сжимая на груди железный обруч. В детективе постепенно закипало желание поскорее закруглиться и выметаться из этого кривого домишка, сделать это было бы непростительно. Особенно когда убийца почти в руках - и если коты не будут зевать, скоро мышь забьётся в ловушке.

Массируя гудящий висок, Прайс подошёл к единственной квартире, которая осталась непроверенной. Вообще-то, соседние квартиры они должны были посетить в первую очередь, но почему-то 302-я осталась не затронутой до последнего момента. Прайс был уверен, что была какая-то веская причина, по которой лакомый кусочек остался напоследок. Но, хоть убей, он не мог вспомнить. Подобные провали в памяти были недопустимы в его работе, и раньше он вроде не жаловался... Неужто стареет, теряет хватку? А ведь ещё и до начальника отдела не дослужился...

Рядом с квартирой Прайс почувствовал себя совсем худо. Трахея словно смялась, не желая впускать воздух в лёгкие. Детектив закрыл глаза и один раз глубоко вдохнул, отгоняя недомогание. Не болеть. Силы ему ещё понадобятся. Он нажал на звонок. Глухая трель с той стороны. Прайс выпрямился и ждал, когда раздадутся звуки шагов, приближающихся к двери, и сонный голос спросит: "Кто там?". Время стояло позднее, почти полдесятого.

Но дверь молчала. Прайс позвонил ещё раз со сдерживаемым раздражением. Он хотел побыстрее перекинуться с хозяином дежурными фразами и уйти вниз, где нет этого тяжёлого воздуха и света, который сочится невидимой чернотой, выдавливая глазные яблоки. Пока этот недоумок дрыхнет на постели, стоять ему столбом в этом коридоре.

Снова тишина. В мозгу что-то шевельнулось, выдало щелчок, с которым воссоединяются части мозаики. Прайс внимательно посмотрел на чёрное стекло глазка, словно пытаясь увидеть насквозь внутреннее убранство квартиры. В какой-то мере это ему удалось... по крайней мере, он понял то, что ему нужно.

Квартира 302 была пуста.

Прайс сделал шаг назад. Головной боли как не бывало; всё заблестело красками, заиграло огнём надвигающейся разгадки. Нужно быстро спуститься, захватить с собой Рейнольдса с парой человек, пусть они взломают дверь. Прайс был уверен, что внутри они найдут некоторые интересности.

Он уже почти ушёл, когда дверь негромко скрипнула, открываясь. Прайс на мгновение застыл, потом расслабился. Сонливость навалилась с новой силой, как только он понял, что ничего ещё не кончено и эта долгая резина продолжает тянуться.

- Здравствуйте, сэр, - говорит он, обращаясь к хозяину квартиры, который не виден в сумраке прихожей; глаза детектива стекленеют, фокусируясь на бесконечность. Он слушает, что ему отвечают, и губы беззвучно повторяют слова собеседника. Прайс медленно, зачарованно кивает и делает шаг вперёд, ближе к темноте. Он называет своё имя и профессию и интересуется, не может ли владелец квартиры 302 быть так любезен ответить на несколько вопросов. В прихожей не раздаётся ни звука, лишь синеет проём окна далеко на противоположной стене; Прайс, тем не менее, снова кивает головой и спрашивает, не слышал ли собеседник странных звуков сегодня днём около половины третьего дня. Он стоит у открытой двери ещё десять минут; в какой-то момент вытаскивает из кармана пиджака блокнот и делает там отметки. Рука не дрожит, почерк остаётся таким же, как прежде, скорым и рваным - но глаза остаются пустыми и по-прежнему взирают на что-то, находящееся в недосягаемой дали. В заключение Прайс благодарит квартиранта за помощь следствии и извиняется за беспокойство. Тишина. Дверь квартиры закрывается с тем же лёгким поскрипыванием. Стук косяка выводит Прайса из оцепенения. Он резко вздрагивает, взгляд становится осмысленным.

Прайс нахмурился, разглядывая торопливые записи на жёлтых страницах блокнота. Всё верно, он только что проверил последнюю квартиру этого крыла, но его не оставляло ощущение, что он сделал что-то не так. Пренеприятное чувство - если вовремя не дать отпор, то оно вполне способно вызвать очередную бессонницу. Так что Прайс предпочитал разобраться с сумбурными сомнениями сразу. Не сходя с места, он скрупулёзно, до деталей восстановил в памяти диалог, который протекал между ним и владельцем квартиры. Вспоминалось почему-то с запинками, словно цепляясь за края. Но он помнил, и это главное. Прайс удовлетворённо кивнул самому себе. Всё в порядке. Конечно, надежда найти в квартире 302 логово маньяка обрушилась карточным домиком, но придётся стерпеть. Нужно продолжать раскапывать эту гнилую нору, разворошить до самого дна. Ну и ещё убраться из этого этажа, пока не задохнулся.

Прайс спрятал блокнот в карман и пошёл к лестнице.


2


- Куда мы идём?

Генри ждал этого вопроса. С тех пор, как они вышли из тринадцатой палаты и одолели две трети коридора, он успел спросить себя о том же самом раза три. С каждым разом уверенность в том, что он знает, что делать дальше, безнадёжно терялась.

- Нам нужно найти дверь с изображением какого-то символа, - сказал он. - Так написал Джозеф.

- Но почему именно эти двери? - удивилась Айлин. - Может, лучше просто выйти из госпиталя на улицу? Должен же там быть хоть кто-то...

- Боюсь, что нет, - мрачно ответил Генри, замедляя шаг: Айлин опять начинала отставать. Он привык ходить споро, не ограничивая себя в скорости, и приходилось то и дело одёргивать себя, чтобы дать Айлин догнать себя. Впрочем, она тоже шла неплохо. Сломанная рука, похоже, доставляла ей куда больше неудобств, чем нога: то и дело Айлин поглаживала застывший гипс и нетерпеливо постукивала по нему пальцами. Генри знал, что срастающиеся кости вызывают зуд, от которого иные могли сойти с ума. Его мутило от одного только представления о том, каково сейчас приходится спутнице.

- Что ты имеешь в виду?

- Дверь на улицу не открывается, - сказал Генри. - И здесь нет окон, ни одного. Мне кажется, это место специально создано, чтобы отсюда нельзя было выбраться. Глупо, конечно, но...

- Господи, - прошептала Айлин, и он заткнулся. Остаток коридора они прошли молча. Только когда Генри открывал дверь на лестницу, она спросила:

- А где они, эти двери? Ты не видел их?

- Увы, - Генри чувствовал горечь из-за того, что ему остаётся только разводить руками в ответ на её вопросы. Если бы он сам хоть что-то знал...

Выйдя на лестничную площадку, он оглянулся:

- Помочь?

- Думаю, смогу как-нибудь сама доковылять, - усмехнулась она, нервно сжимая перила. У Генри оставалась сомнения, но он послушно пошёл вниз. Айлин спустилась на одну ступеньку, на другую, сосредоточенно целясь здоровой ногой на ровный участок. На следующем шаге она оступилась; если бы не перила, в которые она вцепилась мёртвой хваткой, и Генри, который ждал подобного исхода, она бы упала навзничь. Айлин слабо вскрикнула. Генри осторожно поставил её на место и взял за ладонь:

- Всё-таки, давай я помогу.

- Да, пожалуй, - она разочарованно вздохнула. Они продолжили спуск. Добрались до подножия лестницы без особых приключений, и здесь Генри резко остановился у двери - так, что спутница едва не врезалась ему лицом меж лопаток.

- Что случилось? - обеспокоенно спросила она.

Генри повернулся к ней. Зрелище, которое ждало за дверью, было не для слабонервных, а он забыл её предупредить. Хорошо, что вовремя вспомнил... иначе могло бы быть хуже. Чёрт возьми, при мысли о мёртвой женщине с дырой в животе у него желудок самого сворачивался змейкой.

- Айлин, тебе может не понравиться то, что ты увидишь в холле...

- Там что-то есть? - взгляд Айлин метнулся поверх его плеч.

- Да. Чем бы это ни было, оно теперь мертво, но выглядит... не очень. Я просто хочу, чтобы ты была готова.

- Всё в порядке, - она улыбнулась, но как-то натянуто. - Если имеешь в виду кровь и всё такое, то мне не впервой... Всё же когда-то училась в медицинском институте. Правда, так и не доучилась.

- Это хорошо, - кивнул Генри. В голову пришёл совершенно неуместный вопрос: а кем работает Айлин сейчас? Интерес пробудился внезапно и был до того нелепым, что Генри едва не фыркнул. Вместо этого он открыл дверь и вышел в холл. Айлин осторожно последовала за ним.

На грязном линолеуме под ногами расплылась лужа крови, большая и бесформенная, с вкраплениями серых комков. Угадывались контуры исполинского тела, что раньше лежало здесь: вот кровью обведены следы рук и ног, а там, где серой массы больше, находилась голова. Но самого тела не было. Мёртвая женщина исчезла, и багровые потёки размазались по полу в длинный след.

След исчезал в шахте лифта, где скопилась резиновая тьма.

- Генри? - спросила Айлин. - Где...

- Айлин, зайди мне за спину, - очень тихо пер######л Генри, не оборачиваясь, не выпуская проём лифта из поля зрения. Темнота там шевелилась, ползла из угла в угол вязкими сгустками. Генри это видел. Рука сама собой опустилась в карман, вытащила давешний нож. Он отрегулировал длину лезвия, выпустив ещё несколько дюймов взамен сломанных.

- Оно... там? - Айлин тоже говорила тихо, положив ладонь ему на спину. Генри не почувствовал её тепла. Всё его тело словно превратилось в негнущуюся тупую древесину. Лишь на горле ещё горел след от острых ногтей чудовища.

Нужно было убить её в тот раз. Нужно было долбить, пока она не сдохла окончательно...

- Да, - сказал он, дюйм за дюймом пятясь назад. Далеко уйти они не успели; словно почуяв, что они уходят, из шахты показалась рука, кожа на которой шла лохмотьями. За ним последовала вторая. Мёртвая женщина наклонилась вперёд, к свету, и улыбнулась Генри единственным уцелевшим глазом. Лезвие ножа всё ещё торчало из переносицы, отбрасывая тусклые блики.

- Боже, - выдохнула Айлин; трясущаяся ладонь врезалась в лопатку. - Боже мой, Генри, что это...

Она судорожно сглотнула и замолчала. Генри не ответил. Ему было нечего сказать - по крайней мере, сейчас, когда ходячий труп неуклюже вылезал из шахты.

Генри рванулся вперёд, к шахте лифта, где мёртвая женщина почти вылезла из проёма. Она мгновенно вскинула голову; в остановившихся зрачках нельзя было ничего увидеть, но он почувствовал её страх. Женщина протянула к нему руку, стараясь ухватить за одежду, свалить на пол; Генри на ходу увильнул в сторону и сделал выпад ножом. Он чувствовал себя уверенно, паники не было, и казалось - вот-вот чудовище будет повержено в очередной раз, уже окончательно... но тут холодная кисть защёлкнулась на его запястье и увлекла вниз, в гудящую темноту шахты.


3


Айлин видела, как сгнившее создание собирается схватить Генри за ногу. Она что-то закричала, предупреждая его, но было поздно: Генри беспомощно взмахнул руками, а в следующее мгновение уже исчез внизу, и она перестала его видеть. Генри приглушённо вскрикнул: Айлин услышала какой-то влажный рвущийся звук из шахты. Она многое бы отдала, чтобы не слышать этого.

Опять звук. Тяжёлые удары, нарушаемые сиплым, прерывистым дыханием. Это Генри? Или чудовище?.. Айлин отшатнулась. Неужели это конец? Нет, не может быть. Она спит. Наверное, задремала, когда слизывала сахар с ногтей. Всё, что произошло потом - всего лишь сон: и сосед с 303-й, и мёртвое существо с отслаивающейся кожей, и человек в синем плаще, которому она открыла дверь...

Звуки в шахте затихли. Айлин осмелилась открыть глаза. Сон или нет, это продолжалось.

- Генри? - окликнула она. В провале кто-то зашевелился, встал на ноги. Айлин едва различала силуэт, и уж конечно не могла увидеть, кто это, Генри или... не Генри.

- Это ты?

Из темноты снова выскользнула рука. Рваная кожа, фиолетовые трупные пятна, чёрные струи вен. Оно шло за ней...

Оно!..

Нет, не гнилая, а совершенно обычная, обрамлённая голубым рукавом. Всё остальное, которое появилось вслед за рукой, тоже было вполне живым. На щеке Генри осела длинная красная ссадина. Глаза Таунсенда лихорадочно блестели; в первую секунду Айлин засомневалась, не сошёл ли сосед с ума.

- С тобой всё в порядке? - она шагнула к нему, всё ещё опасаясь подвоха. Генри схватился за края проёма и рывком выпрыгнул наверх:

- Вроде бы да. Чёрт, я было решил, что мне конец...

- Господи, как я испугалась! - убедившись, что её спутник в целости и сохранности, она бросилась к нему. - Генри, у тебя рана. Наверное, в госпитале есть перекись...

- Забудь, - он махнул рукой. - Даже если есть, я из этого местечка ничем живиться не стану.

- Давай, покажи, - она подошла к Генри, рассмотрела лицо. Слава Богу, ничего страшного, просто порез. Айлин испытала облегчение и одновременно безотчётный ужас перед будущим. Всего пять минут, как они вышли из палаты, и вот уже первая кровь. Что дальше?..

- Что это была за тварь?

- Не знаю, - Генри пожал плечами; когда воротник рубашки врезался шею, Айлин впервые обратила внимание на уродливые фиолетовые полосы на его горле. - Но явно не живая. Я увидел её там, в операционной...

Он замолчал и выпрямился. Айлин хотела спросить, в чём дело, но взглянула на окаменевшее лицо Генри и решила оставить это. Видно было, что воспоминания не представляют ничего приятного. В конце концов, какое ей дело? Тварь была, теперь её нет. Если она не хочет сойти с ума в ближайшее время, нужно научиться смотреть на вещи проще.

- В любом случае, - сказал Генри, - я, похоже, что-то нашёл.

- Где? - Айлин испуганно покосилась на шахту. Кривой прямоугольник напоминал лаз в горную пещеру.

- Там, - Генри указал рукой. - Помнишь, я говорил о записке Джозефа? Там было написано, что нам нужно искать двери с символом культа...

- Какого культа? - Айлин осознавала, что своими вопросами раздражает собеседника, но она правда ничего не понимала - словно бежишь за убегающим поездом, но он непреклонно увеличивает разрыв, оставляя тебя позади.

- Ах да, ты же не знаешь... - Генри замялся. - Неважно. Кажется, я нашёл нечто похожее на то, о чём писал Джозеф.

- В шахте лифта?

- Увы, - сказал Генри. - Нам придётся туда спуститься. Или, может, я пойду проверю, открывается ли дверь, а ты подождёшь здесь?

- Нет-нет, - Айлин решительно замотала головой, только представила, как это будет выглядеть.

Генри пристально взглянул на её лицо и кивнул:

- Хорошо, спустимся вместе. Только тебе нужно осторожно, там вместо пола шестерёнки...

- Понятно, - Айлин мысленно чертыхнулась, но отнекиваться не стала. Холл госпиталя был слишком пуст, слишком страшен, чтобы снова оставаться здесь одной.

Они подошли к проёму. Изнутри веяло тёплым воздухом с запахом плесени и машинного масла. Айлин подошла к краю и сдавленно охнула, увидев над собой громаду лифта, готовую раздавить её.

- Не бойся, - Генри уже спустился, и теперь казался до смешного низким - его голова доходила ей только до живота. - Лифт на решетке безопасности. Не упадёт.

Ну а если?.. Игнорируя навязчивый вопрос, Айлин присела на краю проёма и свесила ноги. Генри почему-то смутился, натянуто кашлянул. Она до жжения в глазницах всматривалась вглубь, но не видела никакой двери. Наверное, нужно подойти ближе.

- Генри, помоги...

Он подал ей руку, и она крепко сжала её, прижав гипс к груди.

- Раз, два... три, - отсчитал Генри. Айлин почувствовала, как срывается с места, мгновение висит в воздухе, потом увлекается вниз, на подрагивающую конструкцию, которая заменяет пол. Она вся сжалась, ожидая боли, когда долетит до опоры, но Генри поставил её очень бережно, и она почти не почувствовала, как ступни соприкоснулись с твёрдой поверхностью. И всё?.. Открыв глаза, Айлин убедилась - да, всё. Она стояла в шахте лифта, утопленная во мрак, вдыхающая тяжёлый аромат масла. И в руке по-прежнему была ладонь Генри.

- Сюда. Осторожно, здесь лежит труп.

Сказал он, конечно, удачно - она тут же воззрилась себе под ноги и увидела растянутое на шестерёнках тело. Темнота не позволяла увидеть лишние детали, но Айлин всё-таки заметила, что из странно скошенной шеи твари торчит что-то длинное и прямое. Нож. Она вспомнила, как Генри вынул нож для резки бумаг из кармана перед тем, как накинуться на чудовище. Каким-то образом он сумел всадить его в шею твари. Айлин болезненно поморщилась. Заживающая рука зачесалась сильнее. С этим дальше будет только хуже, подумала она.

- Вот, - сказал Генри, как ей показалось, не без толики гордости. - Видишь, на нём какой-то рисунок?

Рисунок на двери и вправду был, но его видно было из рук вон плохо. Айлин разобрала большой круг, напичканный какими-то непонятными символами. Ни с чем подобным она раньше не встречалась. Что там сказал Генри... культ?

- Сможешь открыть? - она нервно следила краешком глаз за тварью. Вроде не подаёт признаков жизни, но один раз чудовище уже восставало из мёртвых. У Айлин не было причин верить, что и эта смерть окончательная.

- Попробую, - Генри пошарил рукой по двери, стараясь нащупать ручку. Она услышала, как он пробормотал севшим голосом:

- Чёрт, тут нет ручки.

Он растерянно оглянулся на неё. Айлин отмолчалась. Ей было нечего сказать. Генри попробовал протолкнуть дверь рукой. Бесполезно - она сидела как влитая, и границы, разделяющей своды шахты от двери, было не различить.

- Может быть, здесь несколько таких дверей? - вслух предположил Генри. В голосе катастрофически не хватало уверенности. Айлин опустила глаза. Ей показалось, что тело сместилось с прежнего места, стало неуловимо ближе. Конечно же, это не так. Поскорее бы выбраться из темноты, которая делает страхи слишком реальными...

Генри в сердцах хлопнул ладонью по глухой и немой двери. Он никак не мог успокоиться, признать своё поражение. Записка Джозефа стала для него путеводителем, звездой Вифлеема, которая вспыхнула огнём надежды в тёмном небе. Ему не хотелось верить, что эти благословенные строки - лишь чьи-то очередные заблуждения. Вот же дверь, вот она, и нанесённый на ней знак сочится странным чёрным светом. Что он делает не так?

- Выйдем, - глухо предложила Айлин, не отрывая глаз от мёртвой женщины. Почему-то ей овладела уверенность: стоит отвернуться, и тварь распахнёт неживые глаза, протягивая к ней руки, покрытые трупными пятнами.

Прежде чем Генри что-то ответил, чудовище действительно открыло глаза. Айлин не могла видеть чётко, темнота играла на руку этим тварям, но она это заметила - две крохотные бесцветные искорки, проскочившие во мгле. И кисть, безвольно лежавшая на шестерёнках, дёрнулась, сомкнулась в кулак. На этот раз - точно.

- Генри! - Айлин в панике схватилась за плечо Генри, который всё ещё разглядывал дверь. - Генри, она жи...

И закричала, не договорив, когда склизлые, чешуйчатые пальцы схватили её за голень и потянули к себе. Чудовище поняло, что его разоблачили. Генри тоже закричал, отчаянно пытаясь разминуться с Айлин в тёмном пространстве. Женщина приподняла голову. Нож, всаженный в шею, свесился вниз. Она испустила низкий горловой рык.

Господи, только не упасть, только бы не упасть... Айлин старалась вырвать ногу из цепкого захвата твари, но в её положении, балансируя на больной ноге посреди нагромождения шестерёнок, это было почти невозможно. Генри оказался зажат в углу; единственное, чем он мог помочь в этот момент - поддерживать Айлин за плечо, не давая упасть. Но она чувствовала, как выскальзывает, и ногти женщины больно впивались в голень. Она дёрнула ногой вверх и из последних усилий подалась вперёд, вглубь шахты, где была заветная дверь. Вырваться она не вырвалась, зато Генри наконец смог проскочить в образовавшийся проём и с победным кличем наступить ботинком на руку женщины. С хрипящим рычанием тварь разжала пальцы; ногти напоследок попытались зацепиться за туфли, но соскользнули вниз. Айлин буквально упала на странный символ, задыхаясь, вся дрожа. Перед глазами плясали разноцветные огни. Когда дверь вдруг с удивительной податливостью ушла назад под её весом, Айлин оказалась к этому не готова и свалилась на колени. Голень дзинькнула вспышкой боли, но сейчас было не до того.

- Ген... - она закашлялась; горло пересохло, словно она неделю не брала в рот ни капли воды. - Генри, сюда! Закрой дверь!

Таунсенд как раз заносил ногу для очередного пинка по ползающей твари. Услышав её голос, он уставился на Айлин и открытую дверь со смешанным чувством удивления и досады.

- Что...

- Генри, скорее, ради Бога! - она готова была заплакать. Хрюкая и испуская звуки, очень похожие на рыганье, чудовище протягивало руки вверх, к Генри, чтобы поймать его, заключить в смертельные объятия. Айлин неистово затошнило.

Вот теперь он послушался. Сорвался с места, заскочил в проём двери. Бессмертная тварь, уже ничем не напоминающая ни женщину, ни человека, поднялась на колени, утробно хрюкая, и с ненавистью посмотрела на Айлин единственным уцелевшим глазом. Не дожидаясь, что она предпримет на сей раз, Генри с плечом навалился на дверь, вталкивая обратно на место. Только сейчас, да и то боковым зрением, он заметил, что знак, начертанный на двери, светится необычным алым огнём, который, быстро угасал по мере того, как сужалась щель между дверью и косяком. Дверь встала в проём идеально, превратившись в часть единого монолита. Не было ни ключей, ни замков, но оба - и Генри, и Айлин - поняли, что дверь больше никогда не откроется.


4


Теперь, когда время сумасшедшего действия прошло, прежде всего следовало позаботиться об Айлин. Она сидела на коленях, держась за локоть в гипсе, и покачивалась вперёд-назад. Синий сумрак, разбавленный дымкой тумана, окрашивал девушку в неживую пепельность. Зрелище было жутким; Генри прошиб холодный пот.

- Айлин, ты... - он присел рядом с ней. - С тобой всё в порядке?

- Кажется, да, - она подняла голову, и по отрешенному взору Генри понял, что она врёт. - Только вот рука... не так держала, когда падала.

- Сильно болит?

- Да нет... пройдёт. А как ты? Не злишься, что я оторвала тебя от плотного общения с этой особой? - она улыбнулась через силу, но рука, лежащая на гипсе, по-прежнему судорожно подрагивала. У Генри сжалось сердце.

- Со мной всё хорошо, - он огляделся по сторонам. Айлин последовала его примеру. Увиденное поразило обоих. Меньше всего они ожидали найти за шахтой служебного лифта нечто подобное.

- Где мы? - невольно вырвалось у Айлин. Голос потонул в густом тумане, обволакивающем всё вокруг.

Похоже, там, где надо, подумал Генри, но не решился озвучить это вслух. Потрясение было слишком велико, чтобы пытаться что-то говорить.

Они сидели на бетонной площадке размером десять на десять футов. Площадка, в свою очередь, висела высоко над бездной, глубины которой скрывались в синем тумане. Гаснущий, мутный свет долетал откуда-то сверху, напоминая закат в пасмурный зимний день. Клубы тумана неспешно плавали в воздухе, меняя формы, как январские облака. Непроизвольное сравнение с зимой пришло в голову Генри не беспричинно - на площадке стоял лютый мороз, сковывающий члены, и если с каждым словом изо рта не вылетало облачко пара, то только потому, что его тут же поглощал туман. Пальцы Генри уже коченели, и тепло уходило из тела.

Узкая винтовая лестница начиналась у правого края площадки и извивалась вдоль круглой отвесной конструкции, уводя вниз. Лестница врастала прямо в гряду тумана, и можно было только гадать, где она заканчивается. Строение из стальных балок напоминало самую большую и нелепую в мире смотровую вышку, которая достигала облаков. Отметая головокружение, Генри привстал и заглянул вниз с края, чтобы узнать, что там, внизу. Увидел только синее марево полумрака, которым было забито пространство между бесконечными витками лестницы. Слои дымки скользили по воздуху, напоминая кипящий бульон.

- Что это за место? - Айлин тоже подошла к краю. Мельком посмотрела вниз и тут же поспешно отвернулась. Генри последовал её примеру - любопытство любопытством, но долго любоваться этим пейзажем было невозможно.

- Не знаю, - сказал он. - Наверное, нам нужно идти вниз...

- Куда - вон туда? - Айлин нервно тряхнула головой. - Зачем нам туда идти? Уж лучше вернуться в госпиталь, чем... - она неосознанно всхлипнула. - Неужели нет никакого выбора?

Генри снова посмотрел на знак, нарисованный на стене. Алый свет, который наполнял символ жизнью, ушёл.

- Больше некуда, - сказал он. Мёрзли пальцы. - Нужно пойти скорее. Здесь очень холодно, и ещё неизвестно, сколько нам придётся спускаться...

Айлин закрыла глаза, вскинула голову, обратив бледное лицо к невидимому небу. Генри подумал, что она сейчас упрямо заявит: "Я никуда не пойду", - и сядет на месте, как обиженный ребёнок.

Но она сказала другое:

- Хорошо. Будем спускаться.

Генри помог ей встать. Пальцы Айлин были не теплее его собственных. На него накатило страшное сомнение - что, если этот спуск

(путь будет всё время вести тебя вниз)

окажется длиннее, чем он думает, и холод одолеет их прежде, чем они достигнут его конца? Или ещё хуже - если винтовой спуск никуда не ведёт и кончается ещё одной мёртвой площадкой?

Но он без колебаний встал на первую ступеньку, держа Айлин за руку. Подошвы ботинок скользнули по поверхности, покрытой инеем. Нужно быть осторожнее...

Через несколько шагов обнаружилась ещё одна неприятная деталь. Высокие перила, которые жгли холодом, оказались вымазаны в крови. Капли крови лежали и на самих ступеньках, иногда их было больше, иногда меньше, но кровавый след тянулся с удручающим постоянством. Айлин беззвучно охнула, когда в первый раз случайно схватилась за сгусток крови, примёрзший к перилам. Дальше они шли, не касаясь перил, и путешествие от этого отнюдь не становилось лёгким.

Генри рассчитал ровно два круга по винтовой лестнице, когда Айлин спросила:

- Это уже не госпиталь, правда?

- А? - он отвлёкся от созерцания спирали ступенек.

- Мы уже не в госпитале. Это место другое, Генри. Разве так может быть?

Что Генри мог сказать? Она ждала от него ответа, хоть какого-нибудь, пусть фальшивого, объяснения тому, что происходило. А ответа у Генри не было. Всё, что он знал, ограничивалось уверенностью в том, что нужно идти вперёд, не останавливаясь, потому что неподвижность здесь означала смерть. Он сильнее сжал её руку в своей, надеясь, что это в какой-то мере заменит ответ. И Айлин, кажется, поняла... по крайней мере, она ответила его жесту. С тем и продолжили путь вниз, и на их ресницах незаметно вырастала седина инея.

Время растянулось. У них не осталось даже слов, которыми они могли перебрасываться во время долгого спуска - лишь гулкий звук шагов по мёрзлым ступенькам, окроплённых кровью. Генри позднее считал, что спуск длился около получаса. Айлин могла бы сказать, что они шли никак не меньше сорока минут. Туман оставался таким же ватным и обжигающим щёки. К тому времени, когда они увидели повешенного, они уже еле передвигали ноги от холода.

Первым труп увидела Айлин. Когда она вскрикнула и попятилась назад, Генри вскинул взгляд и увидел человека, висящего в стороне от лестницы, ближе к средоточию спирали. Туман и полумрак обезличивали его, нельзя было даже сказать, мужчина это или женщина. Но то, что человек мёртв, было ясно с первого взгляда. Моток толстой верёвки тянулся от шеи вверх и чёрной нитью растворялся в дымке. Голова с переломанной шеей повисла на грудь. Ветра не было, но повешенный плавно покачивался в воздухе, и верёвка отвратительно хрустела.

Он, наверное, уже превратился в сосульку, подумал Генри. Ткни - и разломаешь.

- Боже мой, что это такое? - в голосе Айлин отчётливо проступила истерика. На лице появилось нечто вроде напряжённой улыбки, и это порядком напугало Генри.

- Айлин, - он пошёл дальше, не выпуская её, - сейчас нельзя останавливаться.

Она плавно, как сомнамбула, двинулась за ним, беспрестанно оглядывалась на повешенного, который, казалось, исподлобья следил за ними.

- Но это...

- Не обращай внимания. Он мёртв.

Генри ждал, что Айлин ещё что-то скажет, запротестует, но она не ответила - вместо этого перестала оглядываться и прибавила шагу. Таунсенду тоже пришлось поднажать, чтобы поспеть. Не надо бы ей так споро, ноге это может не понравиться...

Не успел он так подумать, как лестница кончилась - просто и бесславно, как начиналась. Уткнулась в крохотную площадку и прекратила существование. Генри в растерянности остановился. Площадка была точной копией той, куда они попали после того, как покинули шахту лифта. Только вот загадочного знака, как и двери, Генри не увидел, и это его встревожило.

Айлин подошла к краю обрыва, задержала дыхание и взглянула вниз, надеясь что-то увидеть. Но под ними был всё тот же океан бушующей дымки, отсекающий всякую надежду что-либо различить. Как глубоко тянется лестница? Тысяча футов, или две, или же миллион?.. Миллион. Слово больно резало острыми углами, полосуя и без того истекающее кровью сердце.

Миллион.

Генри смотрел на голую бетонную стену, напрасно пытаясь что-то разглядеть на почерневшей поверхности. Айлин догадалась, что он ищет, и вместе с тем у неё зародилась мысль - странная, нелогичная, но яркая, как вспышка молнии... до того хрупкая, что она побоялась проверить свою правоту.

Генри подошёл к стене, попробовал протолкнуть её руками. Стена стояла сплошным монолитом без единой щелки, и никакие богатырские усилия не смогли бы сдвинуть её с места. Он повторил попытку в другом месте. Ничего. В груди у него что-то оборвалось.

- Нет, - глухо сказал он. - Здесь должна была быть дверь.

Айлин прошла мимо него к стене. Генри отстранённо наблюдал, как она прикладывает здоровую ладонь к бетону и толкает вперёд. Конечно же, стена осталась стоять. Айлин отошла на шаг вправо. На этот раз толчок был слабым и неуверенным. Стена торжествующе молчала. Айлин сместилась ещё на шаг, не глядя в сторону Генри.

- Айлин, я проверял, там нет дв...

- Тс-с! - радостный шёпот оборвал его на полуслове. - Смотри!

Под ладонью Айлин участок стены засветился, словно там, внутри бетона, пустил росток неведомый искрящийся цветок. Во все стороны расползлись алые струи, которые выглядели совершенно хаотично. Но уже через секунду сияние начало обретать формы, складываясь в узор, уже знакомый им: круг, внутри три меньших круга и закорючки непонятных символов. Теперь ладонь Айлин покоилась в сердцевине светящегося знака, и красный свет просвечивал её насквозь. Генри с беспокойством взглянул на лицо девушки - показалось, что знак обжигает ладонь палящим жаром. Айлин оставалась спокойной, лишь в глазах отражалась неприкрытая, детская радость.

Она толкнула стену. Прямоугольный участок стены с готовностью отошёл назад. Электрический свет залил площадку, ослепляя обоих. За стеной горела лампа не меньше чем стоваттной мощности.

- Зайдём? - нерешительно спросила Айлин, прищуриваясь от яркого света.

- Да, - Генри едва узнал свой голос. Они торопливо прошли через образовавшийся проём. Здесь было какое-то тесное помещение, полное водопроводных вентилей и бачков. Лампа за проволочной сеткой и вправду имела внушительные размеры - она горела прямо над дверью у противоположной стены, заставляя трубы отбрасывать кривые тени. После зыбкого окружения на винтовой лестнице картина казалась неподобающе реальной.

Айлин отняла руку от двери и осторожно толкнула её назад. Знак тут же начал угасать, сияние померкло. К тому времени, когда дверь влилась в стену и исчезла, символ полностью размылся, стёк вниз невидимыми розовыми струями. Почему-то стало очень тихо. Наконец Генри спросил:

- Откуда ты догадалась?

- Ты ещё не понял? - Айлин рассеянно поглаживала руку в гипсе. - Эти двери могу открывать только я. Не знаю почему... но это так.

Она мельком взглянула на него, и на её лице Генри увидел не торжество или гордость, а затаившийся страх.


5


Южный Эшфилд.

Если Генри когда и впадал в полный ступор, то это был один из тех случаев. Табличка с белыми буквами на чёрном сразила его наповал, лишив не только дара речи, но и способности мыслить. Он оказался не подготовлен к тому, что увидел. Ждал чего угодно - секретного нижнего уровня госпиталя, туннеля в центр земли, да хоть даже ядерного бомбоубежища - но только не этого.

- Генри? - голос спутницы доносился откуда-то издалека. - Ты в порядке?

Не уверен, думал он, не отводя взгляда от треклятой таблички. Она ничем не изменилась с прошлого раза, висела такая же потрепанная и ржавая на тонких цепях. С неё началось его путешествие в этой безумной кашице.

Как это называется? Полный круг? Возвращение к истокам? Или даже проще - безысходность?.. Генри стало дурно, но рядом не было ничего, за что можно уцепиться. Пришлось пересилить подкашивающиеся ноги и продолжать стоять.

- Это место мне что-то напоминает, - сказала Айлин, тревожно озираясь. - Станция Южный Эшфилд, не так ли?

Чёрт возьми, это было действительно так. Комната с вентилями стала проводником к бесцветному коридору, по которому Генри уже имел удовольствие прогуливаться. С тех пор обстановка ни на йоту не изменилась. Даже та подмигивающая лампа продолжала потрескивать, бросая серые и чёрные полосы. В первые секунды Генри пребывал в болезненной уверенности, что сейчас в конце коридора промелькнет розовая блузка, и Синтия весело закричит: "Бой, ну как долго тебя ждать!". Но Синтия не появилась. Станция оставалась мёртвой и безмолвной.

- Генри, ты меня слышишь?

- Да, - сказал он, чувствуя, как внутри черепа мозг превращается в расплавленное железо. - Айлин... мне кажется, я здесь уже был.

- Я тоже была, - сказала она. - В последний раз два дня назад. Но тогда здесь всё выглядело нормально, а не как сейчас... Что здесь случилось?

- Нет, я не о том, - Генри покачал головой. - Я был в этом самом месте. Когда впервые попал в этот мир...

- Правда? - Айлин прислонилась к стене. - И что это за место?

Генри немного подумал перед ответом:

- Это станция, но не та, которую мы знаем. Она другая - как тот госпиталь. И здесь тоже опасно. Какие-то жёлтые твари. Я встретил здесь...

Он вовремя прикусил язык. Так кого он здесь встретил? Разрази его гром, да никого, конечно. Не было здесь ни души.

- ... этих существ, - продолжил он, стараясь не выдать смятение. - Что я хочу сказать, нам нужно быть очень осторожными. Они чертовски сильны.

Оба невольно посмотрели на дальний конец коридора и бетонные стены, увешанные рекламными плакатами. Пока там было пусто. Пока.

- И как ты отсюда выбрался? - спросила Айлин.

- Просто проснулся, - признался он. - Оказался у себя в постели, и всё. Не думаю, что на этот раз фокус прокатит. Будем искать дверь со знаком.

Айлин кивнула с явным сомнением:

- Но ведь здесь, наверное, сотни дверей. В госпитале нам просто повезло. Будем проверять каждую комнату? Или...

- У меня есть идея, - пер######л Генри. - Я думаю, дверь должна вести дальше вниз. Значит, она находится на самом нижнем уровне здания. Понимаешь?

- Хорошая мысль, - она вдруг улыбнулась. - Генри, это правда прекрасная идея. Я начинаю подумывать, может, мы даже...

Она запнулась, улыбка сползла с лица. Генри понял невысказанную мысль, которая едва не сорвалась с её губ: может, мы даже не умрём. Именно так, а не иначе. В какой-то момент они безропотно приняли факт, что им предначертано поражение. Это проклятье лежало на каждом их движении, в каждом слове, петлёй сдавливало шею. Генри был рад, что тяжкий груз начинает соскальзывать.

- Ты можешь идти сейчас? - спросил он. - Или нам немного отдохнуть?

- Пальцы всё мёрзнут, - Айлин с сожалением посмотрела на ногти, красный лак с которых отслоился острыми кусками. - Но идти смогу. Не стоит долго задерживаться.

Генри с этим был согласен на все сто, поэтому без лишних слов пошёл по коридору, сдерживая темп, чтобы Айлин могла держаться рядом.

А вот и поворот. За ним простирался знакомый, слишком хорошо знакомый участок. Двери с фигурками людей, одна из которых распахнута, и гниющий труп на полу, скалящий зубы. Собака не смогла бы так быстро разложиться сама - наверняка не обошлось без помощи сородичей, которые не отказали себе в удовольствии полакомиться бывшим дружком. От трупа разило мерзким запахом. Айлин судорожно выдохнула и закрыла нос ладонью. Не говоря ни слова, они прошли мимо трупа, вгрызаясь в полосу тени. Собака проводила их взором вытекших глазниц, словно проклиная путников за свою бесславную участь.

- Генри, подожди, - сказала Айлин, когда темнота наконец начала сдавать свою власть и череда ламп стала ближе. Генри обернулся; на него накатило такое острое ощущение дежа-вю, что он почти увидел это - фривольную розовую блузку на месте багрового вечернего платья, испачканного в крови.

Генри, подожди... Мне плохо.

- В чём дело? - отрывисто спросил он, чтобы развеять глупую иллюзию. Айлин смущённо подняла сломанную руку, заключённую в гипс:

- С этой рукой что-то не так.

- Что? - он недоумённо посмотрел на посеревший гипс.

- Я не знаю. Но это началось, когда я коснулась двери со знаком - там, ещё в госпитале. Странное ощущение...

- Болит? - вопрос прозвучал по-идиотски, но ничего другого в голову не приходило.

- Не так чтобы очень. Что-то другое, словно прокатывают по руке маленькие шарики. Очень неприятно...

Генри сочувственно кивнул. В очередной он раз вскипел ненавистью к ублюдку в синем плаще и проклял себя за нерасторопность. Больше он не мог ничего сделать.

Оказалось, Айлин остановила его не для того, чтобы пожаловаться.

- Мне кажется, это не из-за перелома, - сказала она. - Это напоминает мне чувство, которое я испытывала последнюю неделю. Только раньше было как музыка, а теперь это похоже на вибрацию в теле. Генри, у тебя не было ничего подобного? Может, за последние дни?

Подумав, Генри качнул головой:

- Нет, такого не было. Но у меня часто болела голова...

- Я не об этом, - Айлин разочарованно опустила руку. - Ладно, пойдём. Всё равно, сейчас это неважно.

На секунду Генри оказался позади неё, в нескольких дюймах от полыхающих на лопатках цифр. Боже мой, осенило его, ведь она до сих пор не знает, что у неё на спине вырезаны цифры! Наверное, нужно было как-то сказать Айлин, но, хоть убей, Генри не мог придумать, как это сделать. Погружённый в невеселые думы, он вырвался вперёд и продолжил путь к турникетам.


6


Темнота представлялась вечной. Так и казалось - она будет в этой бесформенной пустоте до скончания веков, и ещё останется время, чтобы вдоволь искупаться в чёрных водах небытия. Но это было неправдой. Она признала ошибку, когда ткань пустоты с треском разошлась, обнажая яркий, слишком ярким, невыносимо яркий свет. Словно вместе с лучами в глаза заливают расплавленный свинец. Она открыла рот, чтобы закричать, но горло не слушалось, и вместо отчаянного вопля она издала тихое невнятное мычание.

Что-то неотвратимо тянуло её наверх, как ныряльщика, делающего заплыв в глубоком пруду. Она не сопротивлялась. Тело легко оторвалось от пола, который не казался холодным, и взвилось в воздух. Она вспомнила, как в детстве мечтала летать. Но радости от свершившейся мечты не было.

Она находилась в маленькой комнатушке, обставленной непонятной аппаратурой. Углы предметов вызывали боль в голове. Она попыталась зажмуриться, чтобы не видеть их, но веки не слипались. Всё против неё. Она отыскала глазами лампу, насажанную на патрон. Вот он, источник её боли и страданий - ещё с тех пор, как она лежала на полу и не могла отвести взгляд, и жестокие лучи утрамбовывали днища глаз. С победным криком она рванулась к лампе. Дотянулась легко, несмотря на то, что до потолка было несколько футов. Сжала стекло в ладони, не боясь обжечься или получить удар током. Хруст. Свет возмущённо вспыхнул (боль!) и угас, оставив после себя благословенную темноту. Так гораздо лучше. Осколки, впившиеся в ладонь, никакого неудобства не доставляли, и она просто стряхнула их, как стружки.

Свет ушёл, но она не стала чувствовать себя лучше. Теперь ей было холодно. Не то чтобы она мёрзла... холод шёл внутри - он не обжигал кожу, но обращал в льдинки сердце, печень, лёгкие. Она попробовала растереть ладони. Шуршащий звук, рвущаяся кожа, но не тепло. Она вскинула голову к потолку и снова испустила нечленораздельное мычание, заменившее для неё плач.

Холод. Холод. Она слепо направилась вперёд в поисках чего-нибудь, что могло ей помочь, изгнать это ужасное могильное ощущение. Почему ей так плохо? За что?.. Ведь она ничего не сделала, просто хотела съездить в магазин одежды. Она не заслужила этот холод. Уж лучше проклятый свет, разрывающий глаза. Нужно отсюда выйти - туда, где теплее. Она пошарила непослушными пальцами в поисках двери. Стена... где-то здесь. Ей удалось найти дверь, и она с торжествующим скулением вырвалась из плена страшной каморки, навстречу свету и теплу.

Мощь ламп обрушилась лавиной, пронизала мириадами иголок света, превратив её в сито. Это было хуже, чем она ожидала - хуже, чем даже представляла. С громким хрипом она поднесла ладонь к лицу, чтобы защититься от напора света, но её всё равно отбросило вниз, к полу, где она прижалась к бетону пола и застыла, чувствуя, как треклятые лампы обугливают спину, проходятся граблями тупых лезвий. Но вставать было нельзя. Идти назад, в темноту - тоже нельзя. Она слишком хорошо помнила недавний мёртвый холод. Лучше лежать так, на тонкой границе, и постараться снова забыться в пустыне цвета ночи, где нет света и холода, нет боли.

Она не знала, сколько пролежала, напрасно пытаясь уйти. Наверное, долго. Покалывание стрел света на спине стало терпимым - во всяком случае, можно как-то привыкнуть. Несколько раз ей казалось, что вечность снова близка и вот-вот она погрузится в неё, но каждый раз она ошибалась. А потом... она услышала голоса.

Они доносились издалека, из-за поворота, где стены коридора терялись во мраке. Приглушённые и раскатистые, как из бочки. Два голоса. Одного она узнала сразу - этот голос был для неё последним, что она слышала, прежде чем пришёл мрак. Он сказал ей, что всё хорошо, что это всего лишь сон, и она поверила. Она поверила...

Второй голос принадлежал женщине. Именно он стал причиной того, что в недвижной, холодной груди всколыхнулось пламя обиды и негодования. Она с ним. Они вместе. Он соврал ей, когда она умирала, бросил её одну в поезде, невзирая на мольбы, он оставил её кричать под ножом страшного человека в плаще. Теперь они живы и идут вместе, разговаривают... а она лежит здесь, скрючившись под турникетами, боясь шевельнуться, чтобы не вызвать опять ту адскую боль. Что-то было явно неправильно.

Но кроме ненависти, было ещё что-то: трепещущее, сладострастное ощущение, которое росло по мере того, как голоса приближались. Она облизнула почерневшие губы, пытаясь встать на четвереньки. Наплевать на свет и боль - всё это только временно... пока она не вернёт себе тепло, которое подпитывало жилы. У этого лжеца было то, что ей нужно - кровь, горячая и животворящая, сердце, которое могло заменить небьющийся кусок камня, который осел у неё в груди. А если не у него, то у его спутницы. Какая разница.

Синтия Веласкез притаилась в тени турникетов, замерев готовящейся к прыжку гончей.

Изменено: Георгий Старков, 07 Ноябрь 2006 - 16:36

[Георгий Старков]

... продолжение предыдущего поста.


7


Летние вечера имеют своё несравнимое очарование. Закат, румянящийся на кромке горизонта, гудки автомобилей, проносящихся мимо, и из динамиков в ближайшем магазине льётся заводная песня, распыляющая золотых светлячков в тёплом воздухе. Вечер полной свободы, пьянящей и завораживающей, как крепкое вино. Синтия довольно хихикнула, когда в голову пришло это смешное сравнение.

Она взбежала вниз по ступенькам эскалатора, обгоняя людей, которые дожидались, пока механизм довезёт их. Не то чтобы куда-то спешила - просто терпеть не могла бездействие и скуку, пусть даже на короткое время спуска. Подруги не разделяли её взглядов, так что Синтии всё равно пришлось ждать внизу, пока они не сошли с эскалатора.

- Могли бы и побыстрее, - упрекнула она. Прежде чем Джесси открыла рот, чтобы что-то сказать, она быстро спросила:

- Ну, значит, какие планы у нас на вечер?

- Погоди, Си, - Джесси неодобрительно взглянула на подругу, - это у тебя планы. Я лично была бы рада просто дотащиться до дому. После сегодняшней мороки в школе голова трещит.

- Ну конечно, - фыркнула Синтия. - А ты, Ки?

Ки, или Кира, отстающая на шаг, виновато потупила взор. Она не привыкла отказывать, особенно Синтии, которая не без оснований считала себя полной её хозяйкой. Но нынешнее мероприятие было безумием чистой воды, и ей приходилось плыть против течения. Как бы это её ни пугало.

- Я не знаю, Си, - промямлила она, отводя глаза. - Сегодня много домашних заданий, и потом, Джесси права, я тоже устала...

Синтия резко остановилась и развернулась. Кира, казалось, от страха понизилась на целый дюйм; она старательно тер######ла подол платья, как провинившаяся дочь перед отцом.

- Ки, ты обещала, - нарочито спокойно напомнила Синтия. - Чёрт с ней, с Джесс, но ты... Ты же обещала?

- Оставь её в покое, - одёрнула Джесси. Синтия не обратила на неё никакого внимания. - Она не хочет, не видишь?

- Я... я правда не могу, Си, - наконец выдавила Кира и зажмурила глаза, боясь обернуться пеплом под ненавидящим взглядом. Синтия поняла, что сегодня она проиграла. Что ж, прекрасно. Эти расфуфыренные дурочки потом пожалеют об этом. Она постарается...

- Ладно, валите, - она вырвалась вперёд и зашагала на перрон. - Маменькины дочери. Не хочу с вами вместе идти.

Многозначительно переглянувшись, подруги последовали за ней.

В вагоне поезда все хранили враждебное молчание. Синтия села подальше от своих подруг, в другом конце вагона, и разглядывала стены подземки. На половине пути Кира не выдержала - хотела встать и подойти к ней, но Джесси решительно удержала её за руку. Не вздумай.

Обычно в часы пик станция Южный Эшфилд бывала полна людьми - так, что не повернуться. Но сегодня разгорячённой толпы на перроне не оказалось, и, выйдя из вагона, подруги оказались на практически пустом перроне, не считая жалкой кучки людей, высадившихся на станции. Впрочем, Синтии до этого не было дела - едва сойдя, она устремилась наверх по знакомой широкой лестнице. Подруги тенью шли по пятам, не пытаясь её остановить. Все знали - в таком состоянии Синтия Веласкез сродни пороховой бочке, и помилуй Бог того, кто окажется на зоне взрыва. Синтия тоже знала, что её боятся, и упивалась осознанием того, что в минуты гнева ни один хмырь в школе не посмеет к ней пристать.

Ну и хрен с ними, удовлетворённо думала она, поднимаясь на верхний уровень здания. Пускай идут, одной только интереснее. Теперь побыстрее домой, пока не вернулась ма, принять душ, приодеться и обратно в метро. Сегодня суббота, никто не вправе помешать мне...

- Извините?

Погрузившись в приятные размышления, Синтия не заметила человека, который догонял её сзади теперь нерешительно плёлся вслед. Только когда он позвал, она обернулась и узнала его. Синтия часто видела этого парня здесь, ошивающимся в метро. Этакий "дух станции", он всегда витал где-то рядом - иногда сидел на скамейке в зале ожидания, иногда торчал на перроне, прислонившись к колонне, в то время как остальные спешили либо уйти из перрона, либо попасть в поезд. Лохматый парень в грязной одежде стал привычным интерьером, и многие попросту переставали его видеть, как не замечают пятно на скатерти или трещину на окне. Так и Синтия. И она вовсе не впала в эйфорию оттого, что предмет обихода вдруг заимел голос.

- Да? - нетерпеливо спросила она, ещё не отходя от мечтаний.

- В какой... школе... вы учитесь? - парень так сильно волновался, что говорил с заиканием. А разило от него так, словно он последние три года не слышал о ванне.

- В средней школе Северного Эшфилда, где же ещё, - Синтия сделала шаг назад, чтобы отвязаться от назойливого собеседника. - В чём дело? Что вам от меня нужно?

Парень замялся, нервно потирая ладони. На лбу заблестели капельки пота; на запахе это ничем хорошим не отразилось. Синтией овладело непреодолимое желание убраться прочь. И подруги, наконец замаячившие у горизонта, были весьма кстати.

- Нет, ну ты посмотри, - шепнула Джесси в ухо Кире. - Что творит, а? Уже за кем-то увязалась.

Кира промолчала, на лице отчётливо выразилось беспокойство. Она, конечно, тоже знала этого человека. Более того - несколько раз ей даже казалось, что он следит за ними... особенно за Синтией. По крайней мере, стоило им появиться на перроне, как этот тип начинал испытывать явное беспокойство - вскакивал с места ни с того не сего, уходил на другой конец перрона или делал вид, что зашнуровывает ботинки. Кира, конечно, ни разу не обмолвилась об этом подругам.

Парень тем временем что-то мучительно пытался объяснить Синтии:

- Понимаете... я знаю тут квартиру... квартира 302... я давно хожу сюда...

Джесси рванулась вперёд, бесцеремонно схватила Синтию за руку:

- Всё, мальчики и девочки, свидание окончено. Пошли, Си. Чего разговариваешь с этим типом?

- Он сам подошёл... - запротестовала Синтия. Парень замолчал, закрыл глаза. Лицо побледнело как мел.

- Оставь его, пошли, - тон Джесси не терпел возражений. И именно поэтому Синтии он не понравился. Она не любила, когда ею командовали. Синтия резко вырвала руку из ладони Джесси и осталась на месте. Та озадаченно оглянулась:

- Какого чёрта, Си? Не позволяй ему обдурить себя!

Игнорируя её гневные тирады, Синтия повернулась к парню, который стоял ни живой ни мёртвый, и всмотрелась внимательно. Выцветшая джинсовая куртка, помятые брюки... Для очередного бродяги, облюбовавшего беспокойный уют станции, парень был слишком молод. Его трясло с ног до головы: того и гляди свалится на пол без чувств. Синтия улыбнулась ему самой обворожительной из своей коллекции улыбок и с удовольствием отметила, как разбушевавшиеся нервы парня тотчас осадили назад. Он даже неуверенно растянул губы ей в ответ.

А он неплох, пронеслось в голове.

- Откуда ты, красавчик? - приветливо спросила она, с удовольствием чувствуя на спине возмущённые взгляды подруг.

- Из Сайлент Хилла, - на этот раз уже внятно. Синтия никогда ни про какой Сайлент Хилл не слышала; впрочем, ответ она в любом случае пропустила мимо ушей. Хотела спросить что-то ещё, столь же бесполезное, но тут терпение Джесси лопнуло; подскочив к Синтии, она поволокла её за собой, прежде чем она успела опомниться. Конечно, ещё секунда-другая, и она вырвалась бы и напомнила Джесси, что она ей не мать, чтобы решать за неё, но парень, похоже, принял те несколько шагов, которые Синтия отошла от него, за катастрофический поворот. Он в отчаянии вскинул руки следом за ней:

- Не уходи... Синтия!

Она остановилась, не веря ушам. Даже Джесси застыла и полуобернулась, забыв обо всём. Парень по-прежнему протягивал к ней руки, в глазах пылал огонь безнадёги. Искусно высвободившись от Джесси, Синтия вернулась к нему - на сей раз твёрдо и решительно.

- Слушай, - сказала она парню, - ты неправильно меня понял. Я сказала "красавчик"? Ты в моём вкусе, да... но это вовсе не значит, что на тебе должна быть эта ужасная одежда, не так ли? Не знаю, знаешь ты или нет, но она отвратительно пахнет. Это мне не нравится. Так что как-нибудь в другой раз, договорились?

В знак закрытия темы она бережно провела ладонью по его щеке - безотказный жест, который она использовала много раз до и после этого. Парень судорожно кивнул; кадык бешено задвигался вверх-вниз.

- И ещё, - Синтия убрала руку с его щеки, - откуда ты знаешь моё имя? Я с тобой раньше не общалась...

Теперь парень почти не заикался:

- Я давно знаю тебя, Синтия. Услышал твоё имя десять лет назад... когда ты была совсем маленькой.

Слова подействовали, как холодный душ. Синтия отпрянула от парня, задержав дыхание. Десять лет? Сколько ей тогда было? Три года? Господи, кто он такой?.. Она посмотрела на парня широко открытыми глазами. Он всё ещё силился улыбнуться ей напоследок. Синтия с трудом сдержала тошноту.

- Ты следил за мной десять лет? - она почти кричала; люди поблизости обернулись на её голос. - Ты... ты сумасшедший!

- Синтия, я... - он начал было делать шаг навстречу, но она проворно отскочила назад, как от прокажённого. Парень остановился.

- Не подходи, - процедила Синтия сквозь зубы, прячась между подругами. - Ты отвратителен. И не вздумай попадаться мне в глаза ещё раз, иначе я вызову полицию. Они отправят тебя в тюрьму. Там тебе и место.

Она одёрнула Киру, которая остолбенело таращилась на поникшего парня:

- Пошли.

Кажется, он ещё назвал её имя, когда они втроём выходили наружу. Синтия не обернулась. У неё было ощущение, что только что её обмакнули в грязь и она вся в серой илистой массе, и отмыться никак нельзя. Оказавшись на свежем воздухе, она вдохнула полной грудью пыльный уличный воздух и почувствовала себя чуть лучше. Но золотой вечер был безвозвратно испорчен.

- Не стоило тебе заигрывать с ним, Си, - назидательно заметила Джесси, едва поспевая за ней.

- Отстань, - Синтия махнула рукой. - Он сам начал. Господи, что за придурок. Весь настрой выбил.

- Может, сообщить в полицию? - робко предложила Кира. Синтия кинула на неё раздражённый взгляд:

- Ки, я тебя обожаю. Но у меня есть план лучше. После этого как никогда нужно хорошо развеяться, и я это сделаю.

- Всё-таки идёшь в свой клуб? - Джесси, похоже, смирилась с решением подруги, и яда в её голосе заметно поубавилось.

- Это не "мой" клуб, - Синтия остановилась у бордюра тротуара, ожидая зелёного света. - Вы как хотите, а я собираюсь повеселиться.

- Ох, Си, - Джесси предупреждающе качнула пальцем. - Ночные клубы не для тринадцатилетних. Мне уже больше пятнадцати, и то не впускают. Когда они узнают твой настоящий возраст, тебе не поздоровится.

- Ничего, - Синтия усмехнулась. - Если за дело возьмётся мисс Веласкез, никто ничего не узнает.

У меня найдётся, чем их удивить, мысленно добавила она. При воспоминании о сладком табачном дыме и смазанных розовых огнях внутри стен клуба ей стало совсем хорошо. Огни на светофоре сменились, поток машин замер. Она пошла вперёд, в то время как подруги по привычке плелись сзади. Ещё до того, как достичь другого края улицы, Синтия безвозвратно забыла встречу в станции Южный Эшфилд. Дар у неё был такой - не помнить ничего плохого.


8


Когда привычное однообразие нарушается и приходит время действия, в памяти после всего остаётся очень мало. Генри не раз в этом убеждался. Так вышло и в этот раз - казалось, что всё промелькнуло за несколько секунд сумасшедшей круговертью, и кое-какие свои действия он так и не запомнил. Что въелось в анналы мозга навечно - это первобытный ужас, пролившийся ведром жидкого азота, и острое, пронизывающее чувство вины.

Он почувствовал неладное, когда ещё подходил к турникетам. Лампы здесь работали, было светло, но чем-то это место ему пришлось не по душе. Плюс к тому опять начала трещать голова, но он слишком спешил, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Поэтому клоки чёрных спутанных волос, стелющихся под турникетами, он заметил в последнюю очередь.

Волосы усеивали бетон обильно и беспорядочно, как у кресла неумелого парикмах#ра. Но всё-таки при должном внимании в них просматривалось некоторое направление, ведущее по ту сторону турникетов. Генри проследил взглядом по волосам, пока ещё ничего не чувствуя. Но как только он увидел женщину, выползающую из полумрака обратной стороны, в голове взорвалась красная петарда.

Пламя заполонило всё. Айлин, идущая следом, что-то спросила, но для Генри её слова слились в один низкий гул. Он видел только одно посреди пелены бушующего огня - женщину, которая становилась всё ближе, неуклюже подползая на четвереньках. Его удивило, что ладони женщины словно скользят над поверхностью пола, не касаясь его. Но не в этом было главное. Он знал её, эту посланницу темноты за турникетами. Узнал в первый же миг, невзирая на разительные перемены в её облике. Это была Синтия.

Как?

Отвечая на исступлённый вопрос разума, женщина приподняла голову. По всему телу Генри будто прошлись горячим утюгом - и не столько из-за восковой бледности лица Синтии, так отличающейся от прежнего кремового оттенка, и не из-за волос чёрной проволоки, змеящихся по щекам. Всё это (может, даже ещё ужаснее) он видел в обликах других монстров. Но её глаза... такие живые, полные боли, мольбы, ненависти... они раздавили Генри под своим весом, приковав к полу. Станция вокруг потемнела, стёрлась мокрой акварелью. Остался только полыхающий огонь, пульсирующая резь в голове и приближающиеся влажные глаза.

Ты дал мне умереть, говорили эти глаза. Ты бросил меня здесь, и вот что со мною стало. Полюбуйся. Посмотри, во что я превратилась. Благодаря ТЕБЕ, бой.

Кажется, в какой-то момент Синтия попросту просочилась сквозь прутья турникетов, но Генри этого не заметил. Он не мог оторваться от этих бездонных глубин, не шевелясь, не смея дышать.

Ну иди ко мне, сладкий. Думаю, мы ещё можем поквитаться. Сердце... кровь, она горяча... может, она сможет вернуть тепло, которое ты у меня отобрал. Да, Генри?

И он был согласен. Согласен на обмен, потому что это было бы справедливо. Синтия была права - именно он был с ней в станции, но не смог защитить, именно он соврал ей в последний миг, что всё будет хорошо. За это стоило расплатиться. Генри ждал, одурманенный эйфорией предвкушения, один посреди вечной пустоты цвета крови.

Особая услуга, шепнула Синтия. Я всё-таки окажу тебе...

И тут что-то изменилось, пошло не так. Глаза Синтии исчезли, уплыли в сторону. Генри успел увидеть, как в них проскользнули страх и удивление. Секундой позже он пришёл в себя - вернулись стены, яркие лампы и твёрдый пол под ногами. И рядом была Айлин, которая тяжело дышала, схватившись здоровой рукой за его плечо. Призрак - то ли плоть, то ли дух - снова оборачивался к ним. Айлин вцепилась в Генри со всей силы, заставив его поморщиться от боли:

- Не смотри на неё, Генри. Не смотри!

Она ударила её, внезапно понял он. Она ударила призрака, чтобы я очнулся! Мысль показалась невероятной.

- Бежим, - отрывисто прошептала Айлин. - Ну же, Генри!

Мокрые чёрные волосы, плавно струящиеся в воздухе, закрывали лицо Синтии. Возможно, это было к лучшему - если бы он вновь увидел её глаза, они снова взяли бы его в свой плен. Даже так Генри ощутил острый укол в виске, словно сумасшедший столяр начал сверлить дыру в черепе. Воздух на короткий миг засветился алым. Это стало позывом к действию.

Они побежали на другой конец холла станции - опрометчиво, не жалея лёгких, не оглядываясь. Генри подивился, что Айлин едва ли не опережает его по скорости - Бог знает в какую цену ей это выливалось. Синтия - то, чем она стала - скользила за ними, едва касаясь ногами пола. Впрочем, выйдя на свет, она задёргалась и выдала что-то вроде жалобного собачьего скула. Волосы всколыхнулись, разметались по кругу. Но она не перестала преследовать бывшего спутника, которому когда-то обещала услугу.

Турникеты, думал Генри, снова чувствуя, как лёгкие разбухают и упираются в грудную клетку, и мир крутится волчком. Впереди должны были быть турникеты, ведущие на платформу Кинг-стрит. Единственный шанс.

Боль в висках поутихла - должно быть, Синтия (у Генри язык не поворачивался называть так это, даже про себя) поотстала. Похоже, свет ей не нравился. Турникеты были уже близко, и даже - должно же даже им в чём-то везти - почти открыты, что можно было проскочить в проём без особых усилий. Генри готовился к финальному рывку с почти спортивным азартом, когда ощутил рядом пустоту. Оглянувшись, он увидел, что Айлин отстала и еле ковыляет на загипсованной ноге. Синтия чёрной тенью маячила в десяти шагах.

- Айлин! - он подбежал к ней, схватил за руку. Но она слишком ослабела, чтобы бежать. Хоть Айлин настойчиво пыталась ему что-то сказать, отталкивая Генри от себя, он понял, что с такими темпами чёрные волосы, жадно извивающиеся в воздухе, обернутся вокруг шеи Айлин через несколько мгновений.

- Держись за мою шею, - прошептал он, приседая, чтобы удобнее было нести её на руках. Времени на сантименты и объяснения не оставалось; перед глазами опять плыли красные круги. Генри даже не расслышал, сказала она что-нибудь в ответ или нет. Подняв её одним рывком, он бросился вперёд. Следом пронёсся протяжный разочарованный стон.

У турникетов было хуже. Пришлось опустить Айлин и протискиваться через узкое пространство, разрывая рубашку об острые края спиц. Она, в свою очередь, проходила через препятствие очень осторожно, чтобы не зацепить раны. Но полностью это не удалось - Айлин стиснула зубы, когда острый конец шеста прочертил на спине алую дугу, соединив числа 1 и 2. Генри про себя чертыхнулся. Вслух никто из них ничего не сказал; он взял её за руку, и они направились вниз по лестнице, где притаилась тьма, так знакомая Генри ещё с прошлого посещения этой гиблой станции.


9


Лампы на перроне опять-таки не работали. Единственным источником света выступали ярко освещённые окна поезда, припарковавшегося на рельсах. Но если поезд на линии Линч-стрит выглядел заброшенной рухлядью, то этот своим видом никаких нареканий не вызвал. Впрочем, Генри так и так не думал, что на этом транспорте можно куда-то уехать.

Что теперь?

Они добрались до нижнего уровня станции. Дальше отступать было некуда. Синтия (Господи, это правда была она?!) более не висела за спиной. Генри очень надеялся, что она надолго заплутает в коридорах станции.

- Айлин? - спросил он, более-менее отдышавшись. - Ты как?

- Я-то нормально, - удивительно, но её в глазах витали озорные искорки. - А как ты сам?

- Ничего, - но рука сама потянулась к виску, недавно пылавшему огнём. - Кажется, мы оторвались от неё... хотя бы ненадолго.

- Ты не встречал её раньше?

Генри вздрогнул. Откуда она знает?

- Она не преследовала тебя... м-м... прошлый раз, когда ты здесь был? -Айлин спрашивала без всякой задней мысли.

- Нет, - подчеркнуто спокойно ответил Генри, отводя глаза. - Я - её - не встречал... Что будем делать?

Оба огляделись. Дальних концов перрона было не видать - колонны тонули в хребтах темноты. Окна вагонов сияли, как ярмарочные вывески. Семафор не работал, и весь состав словно размышлял в нерешительности, что же делать без надёжного указчика.

- Это платформа Кинг-стрит, - вымолвила Айлин.

- Угу, - Генри рассеянно кивнул; он смотрел на провал туннеля, так напоминающий дыру, через которую он попал сюда. Интересно, куда он приводит, если пойти дальше? На станцию Карпентер-стрит, что по соседству? В леса Сайлент Хилла, дремлющие под дурной луной? А может, всё проще... туннель будет тянуться в беспроглядное ничто, не оканчиваясь.

Так что же дальше? Неужто им придётся начать долгий поход в разинутую пасть подземки? Неужели - выбора нет?

- Дверей со знаком нет, - грустно констатировала Айлин. Голос разнёсся в пустом пространстве гулким эхом. Она зачарованно смотрела на жёлтый свет окон, будто пытаясь что-то найти за стёклами. Генри украдкой взглянул на неё. Нельзя было не заметить, что с тех пор, как они разговаривали в палате номер тринадцать, лицо девушки чуть осунулось - усталость наложила свой отпечаток на черты. Им обоим не помешало бы отдохнуть...

Интересно, а можно ли заснуть в этом чёртовом мире, подумал Генри. Питаться не нужно, справлять нужду тоже, можно ли хоть спать?

- Давай зайдём, - предложила Айлин. - Зайдём в поезд. По крайней мере, там светлее.

Генри заикнулся было о том, что единственный путь, похоже, лежит в туннель подземки через мили беспросветной мглы, потом махнул рукой. Синтия, похоже, найдёт их ещё не скоро, а если и придёт, то, может, им удастся забаррикадироваться в вагоне. Хотя бы на полчаса. Полчаса отдыха, пусть символического, многого стоили. Предложить отправиться в туннель прямо сейчас - это издевательство.

Они пошли к поезду. Генератор работал неисправно, яркость ламп неуловимо менялась, делая тени то серыми, то иссиня-чёрными. Изнутри стены вагонов, как водится, оказались расписаны цветными мелками. Генри это даже обрадовало - хоть что-то привычное. Впрочем, радость иссякла в тот момент, когда он увидел на левой стене красное граффити, сливающееся в трудноразличимое число 20121. Айлин, кажется, не увидела. Генри со своей стороны ничего не сказал.

Облегчённо вздохнув, Айлин присела на скамью. Генри хотел последовать её примеру, но решил всё-таки остаться на ногах. Так обзор был лучше, и если на перроне появится... скажем так, кто-нибудь, то он не останется незамеченным.

- Значит, это Кинг-стрит, - сказала Айлин, озирая перрон. - Боже мой, ведь отсюда я каждое утро ездила на работу. Ни за что бы не узнала...

- Если хочешь, можешь думать, что это другое место, - предложил Генри. - Всё равно это ненастоящая станция.

- Но что тогда сейчас происходит в настоящей станции?.. Что происходит с нами, если это только сон? Неужели мы просто спим и нам это снится?

- Нет, - без раздумий ответил Генри. Один раз он уже солгал, и ни во что хорошее это не вылилось. Второй раз делать ошибку он не хотел. - Я не знаю, что происходит в реальном мире, но вряд ли мы просто спим на своих кроватях. Ты сама сказала, что Джозефа не было в квартире, когда туда вошли.

- Но если его там не было... - Айлин задумчиво поднесла указательный палец ко лбу, сразу став похожей на студентку института. Генри даже улыбнулся уголком рта. - Значит ли это, что Джозеф до сих пор может быть где-то здесь? Ведь его так и не нашли...

Если он коротает время в этой чёртовой подземке два с половиной года, то как-то не хотел бы я с ним встречаться, подумал Генри. Но слова Айлин имели смысл. Кто-то ведь подсунул записку ему под дверь... Итого - опять вопросов больше, чем ответов.

- И ещё тот мальчик, - продолжала Айлин. - Надеюсь, хоть он-то не затянут в этот кошмар? Генри, ты ведь его видел там... у меня в квартире?

- Да, - с неохотой признался Таунсенд.

- Он искал свою маму. Прибежал, когда я уже теряла сознание. - Айлин помрачнела. - Теперь уже кажется, что он скорее не был, чем был, и мне просто пригрезилось...

- Он был, - подтвердил Генри, пристально глядя на лестницу за стеклом. Ему почудилось какое-то движение в этой темноте.

Айлин не видела, как окаменело лицо Генри, и продолжала вспоминать:

- Он закричал на человека в плаще, и я подумала, что сейчас он его тоже... Но он только обернулся на крик и смотрел на него, не сходя с места. Потом мальчик сказал, я запомнила его слова: "Не трогай её, она хорошая, а ты плохой. Мне нужно к моей маме, а ты мешаешь". И...

- Айлин, - пер######л Генри едва слышным шёпотом. - Кажется, нам пора уходить.

Она смотрела на него снизу вверх с недоумением, потом резко обернулась к окну. И увидела то же, что и он - высокий тёмный силуэт у лестницы, недвижно наблюдающий за ними.


10


Они его заметили. Мужчину это не побеспокоило - рано или поздно они должны были столкнуться лицом к лицу, и с этим ничего не поделаешь. Но его забавляло, что обе - и Возрождённая Мать, и Преемник Мудрости - настолько переключили на его скромную персону своё драгоценное внимание, что перестали замечать то, что происходит у них под носом. А именно - чёрную, расплывчатую, но вполне реальную тень на противоположном перроне, которая неслышно подбиралась к парочке, заходя сзади. Жаждущая мести женщина - что может быть опаснее в этой жизни?.. Мужчина продолжал безмятежно наблюдать, пропуская мимо ушей глупые вопросы, выкрикиваемые ему Преемником Мудрости. Через минуту здесь разыграется настоящая авансцена, и он собирался насладиться зрелищем сполна. В конце концов, он почти довёл трудное дело до конца, и заслуживал небольшой толики развлечений. Хотя бы вот так...


11


- Кто вы? - громко спросил Генри, приложив ладонь к окну. - Если вы меня слышите, ответьте!

Человек молчал. Генри показалось, что он довольно ухмыляется, зная, что они не могут видеть его лицо. Это его даже раззадорило.

- Ау, вы живы?

- Генри, не стоит звать этого типа, - прошептала Айлин. - Выйдем по другую сторону вагона и уйдём. Пожалуйста.

Генри, уже вобравший воздуха в лёгкие, чтобы выкрикнуть очередной бесполезный зов, остановился и согласно кивнул. Убедил его не столько зловещий вид человека под лестницей и его безразличие к попыткам вступить в контакт, сколько разом побледневшее лицо спутницы. Айлин и так находилась на грани, и играть с неизвестностью не стоило хотя бы ради её блага. Генри был уверен, что "человек под лестницей" добрых вестей им не принесёт.

- Хорошо, - сказал он. - Пошли.

Не спускать глаз с этого типа, строго приказал он себе.

Сначала всё шло хорошо, и до распахнутой дверцы вагона они добрались без приключений: Генри шёл впереди, за ним на расстоянии шага следовала Айлин, нервно оглядывающаяся через плечо. Наблюдатель оставался неподвижным и безмолвным, но Генри не собирался купиться на этот подвох и был начеку. Неприятность случилась на выходе, и никто - ни Генри, ни Айлин - не оказались сколько-либо подготовленными к ней.

У дверцы Генри внезапно пронизало до тошноты знакомое чувство, будто висок протыкают промасленными спицами. Красный свет просочился сквозь ткань реальности; в ушах загудело, словно прямо над головой полыхало мощное пламя огня. Генри понял, к чему всё идёт, ровно за один миг до того, как в проёме дверцы появились пряди чёрных волос, извивающихся в воздухе, тянущихся к его горлу.

Единственное, что он смог сделать - остановиться, как вкопанный, и что-то приглушённо вскрикнуть, предупреждая Айлин. На большее времени не хватило - волосы моментально обвились вокруг его многострадальной шеи тысячами нитей смерти, вдавились в вены и артерии, нагоняя туман перед глазами. Крик вышел несостоявшимся хрипом. Верх и вниз поменялись местами. Генри успел увидеть расширившиеся глаза Синтии с мутной покрасневшей радужкой, истлевший ворот её розовой блузки. Мой! - торжественно возопила она в его голове, и это стало последним, что услышал Генри.


12


Когда Генри сдавленно закричал, Айлин поняла, что случилось нечто ужасное. Так и есть - тень, едва касающаяся пола, выскользнула из тёмного перрона и накинулась на Генри с умопомрачительной скоростью, не давая времени защититься. В воздухе натянулись чёрные струны волос. Айлин увидела, как они свивают петлю вокруг горла Генри, затягиваясь уже. Секунда, и виселица обрела завершённую форму, отрывая ноги Генри от пола.

- Генри! - в ужасе закричала Айлин; в ответ раздался только слабый хрип, затем петля сдавила все звуки. - Генри, сюда!

Он судорожно задёргался, ботинки забились о край скамьи, выбивая пыль из покрытия. Айлин закричала. Услышав крик, из-за Генри выползла его захватчица, всё ещё парящая в воздухе тёмным сгустком, как грозовое облако. Всё та же самая, что у турникетов. Вперила в Айлин свои набухшие, водянистые глаза, пытаясь напугать или загипнотизировать, но это ей не удалось. По крайней мере, Айлин такого ничего не почувствовала. Зато пришла буйная ярость - желание вырвать Генри из змеевидных волос нелюди. Не переставая кричать, Айлин бросилась вперёд, на мёртвую тварь, убивающую её спутника. Та не ожидала подобного поворота; волосы дрогнули, на миг ослабили захват и снова завернулись тугим узлом. Генри не подавал признаков жизни. Ещё чуть-чуть, и будет поздно...

- Отпусти его... тварь! - Айлин сжала в кулак здоровую руку, но ударить так и не решилась, хотя мёртвая была совсем рядом. От неё разило запахом гниения и могильных червей.

Господи. Этого не может быть. Что я делаю?..

- Отпусти, - взмолилась она, стоя перед призраком, парящим в воздухе. - Просто дай нам уйти. Мы тебя не тронем.

Что это? На её губах была издевательская ухмылка? Или ей показалось?.. Но волосы по-прежнему были натянуты колючими проводами, выжимая остатки жизни из Генри; последние судороги, сотрясавшие ступни, прекратились.

Она убила его!

- Отпусти! - на этот раз даже не крик, а вопль раненого зверя, от которой прогнулись стекла окон. Айлин совершенно потеряла голову от страха; не понимая, что делает, она накинулась на чудовище, продолжающееся тайком лыбиться над её мольбами, и ткнула здоровым кулаком в лицо. Слепой удар левой, конечно, не мог быть хорошим; но мёртвая всё равно дрогнула, отступила назад, злобно взирая на неё из-под мокрых чёрных косм. Ободрённая этим, Айлин продолжила атаку, занося руку для очередного удара. Никогда не ходила в любительницах подраться, но, как говаривал её отец, в иных делах главное - начать.

На этот раз удар был весомее, и Айлин догадалась сомкнуть пальцы на щеке противницы, вцепившись ногтями. Щека была склизкой и какой-то маслянистой, так и норовила выскользнуть. Но Айлин не дала обидчице уйти. Она продолжала сжимать кисть, с отвращением погружая пальцы глубже в полуразложившуюся плоть, и громко кричала - без остановки, бессвязно, делая перерывы лишь затем, чтобы вобрать в лёгкие порцию воздуха. Боялась, что вместе с криком уйдёт буйство, и она вновь окажется беспомощной, дрожащей от страха.

Когда противница оказалась зажатой у проёма дверцы, её посетила новая мысль, настолько же омерзительная, сколько манящая: выдави ей глаза.

Так просто, стоит только сделать одно движение. Тварь ослепнет и не сможет видеть. Она спасётся. Генри... может, он ещё жив. Может, не всё потеряно. Хотя верилось с трудом, когда правый глаз заливал пот, а пластырь на левом можно стало выжимать.

За секунду до того, как она воплотила мысль в действие, противница, поняла, что сейчас будет. Может, увидела неестественную, болезненную улыбку, которая посетила губы Айлин. Во всяком случае, она внезапно с силой дёрнулась в сторону, уплывая меж рядов скамей. Айлин почувствовала, как ногти соскальзывают со щеки.

- Нет! - она бросилась за призраком, но тут заныла нога, на которую она неудачно ступила. Сзади что-то тяжёлое кулем свалилось на пол. Змеящийся клубок волос стремительно пролетел мимо, следуя за хозяйкой. Мёртвая ретировалась.

Айлин лихорадочно развернулась. Генри лежал лицом вниз, левая нога задралась на скамью. На спину рубашки прилипли безобразные клоки чёрных волос. Она наклонилась над ним, приложила ладонь к посиневшей шее, задерживая дыхание. И радостно выдохнула. Слава Богу. Пульс прощупывался, хоть и слабый донельзя. Она успела...

Мой, пронзительно зазвенел голос в голове. Мой!

Призрак разворачивался на месте, вновь обращая к ним мёртвое лицо и глаза, не видные за волосами. Губы не шевелились: исступлённый крик лился прямо в мозг. И руки жадно тянулись вперёд.

Мой! Он был мой!

Закусив губу, Айлин взяла Генри за подмышки и потащила прочь по проходу между скамьями, сама не зная, чего хочет добиться. Мёртвая приближалась, и через пару секунд она доберётся до них. Но Айлин продолжала волочить Генри по полу, громко всхлипывая, чувствуя, как в загипсованной руке снова плещется боль.

Очнись, Генри, молила она. Это желание стало средоточием её Вселенной. Генри, очнись! Я больше не могу...

Мой! Пальцы женщины сжались в крючок; Айлин показалось, что вместе с криком она выпустила горестный стон. Он же был мой...

Всё. Больше никак. Айлин выпустила взмокший ворот голубой рубашки. Ещё один бой? На этот раз, когда призраку не придётся играть на двух фронтах, она не была уверена, что сможет повторить подвиг. Запал сражения уходил, оставляя холод и опустошённость. Айлин поднялась с колен, готовая к худшему.

... и тут кто-то постучал в окно. Тихо так, костяшками пальцев. Тук, тук, тук. Айлин это уже слышала. И ещё до того, как увидела, знала, кто там.

Мужчина в наглухо застёгнутом синем плаще, её ужас и палач, приветливо улыбнулся Айлин сквозь стекло. Она никак не ответила, превратившись в холодную каменную статую, неспособную двигаться, думать, говорить. Мужчина сочувственно кивнул ей и указал пальцем куда-то в сторону. Словно бы просто так, невзначай... но в жесте чувствовалась повелительность. Айлин взглянула туда, куда он хотел. И увидела.

Дверь. На ней - идеальный чёрный круг с тремя кругами внутри. За второй дверцей вагона, которая вела почему-то не на перрон, а вниз по короткому туннелю. Так близко, что казалась миражом... Айлин закрыла глаза, открыла снова. Спуск вниз и дверь в его конце не исчезли. В отличие от человека в плаще - когда Айлин снова посмотрела на стекло, там остался лишь белесый след от пальца на пыльной поверхности.

Это был он, потрясённо думала Айлин. Господи боже мой, он зд...

МОЙ!!!

Крик выбил её из апатии, возвратив в реальность. Мёртвая была уже совсем близко - только протяни руку, чтобы вновь коснуться этого шелушащегося лица. Схватив Генри за руку, Айлин потащила его к заветной дверце. Почему-то на этот раз Генри весил больше. Ей показалось, что прошло больше часа, прежде чем они достигли проёма. Дальше спуск, и будет лучше...

Спутанные волосы вскинулись и выпрямились, обмотавшись на правом запястье Генри.

- Нет! - закричала Айлин, вцепившись в другую руку Генри, который балансировал на краю спуска. - Ты не можешь!

Она была слишком слаба, чего нельзя было сказать о сопернице. Генри постепенно втягивало обратно в вагон. Айлин сжала губы, завалилась назад всем весом, наплевав на разноцветные фейерверки, пляшущие под гипсом на руке и ноге. Давай! Давай! Ну же!.. Мы почти добрались!

Настало мгновение - она даже не почувствовала, когда именно, - и Айлин обнаружила, что ничто их больше не держит, и они скатываются вниз по удивительно мелким, словно бы детским, ступенькам. Почти без боли. Мёртвая завыла и бросилась следом, колыхаясь в сумрачном проходе. Айлин не стала терять время на то, чтобы подняться на ноги - лишь вскинула голову и толкнула дверь локтём. Дверь открылась без единого скрипа, как промасленная, открыв выход на обледеневшую площадку. Знак загорелся багровым огнём.

Призрак почти успел... когда Айлин выносила Генри за проём, женщина предприняла последнюю попытку схватиться волосами-щупальцами за ботинок Генри, но потерпела неудачу. Паря на месте, она буравила Айлин ненавистным взглядом - не тем прежним, мёртвым, а почти живым. Айлин догадывалась, что она не будет ломиться за дверь. Её темница была здесь, в бесцветном "мире метро".

Ты не понимаешь! - вскричала женщина; Айлин поморщилась от рези в голове. - Он раньше был мой! Я хочу его!

- Размечталась, - отрезала она и захлопнула дверь. Свечение знака угасло красным отблеском. Айлин поняла, что опасность миновала и пришло время потерять сознание уже самой.

[Георгий Старков]

Третья глава второй части ("повторный визит в Мир Леса")

DOC-версия: http://g-starkov.nar...4_novel_2_3.zip


Глава 3
Руины


1


Ветер затих, и остатки пожара, полыхавшего на протяжении многих часов, перестали дымиться. Угли ещё были тёплыми и живыми - нечаянно прикоснувшийся к ним тотчас отдёрнул бы руку с криком боли, но действо уже кончилось. Вместо большого дома, царившего посреди двора, как глава семейства, осталась лишь горка пепла, которую первая же буря подняла бы сизым облаком. Спортивные снаряды и резные зверьки поникли, скорбя о славном прошлом. Нескончаемая ночь, зависшая над этими местами, продолжалась.

Посреди развалин, в сердцевине того, что раньше было детским приютом, стояла инвалидная коляска. Тоже обугленная и почерневшая, как и всё, что находилось в доме и не рассыпалось в пыль. А на коляске восседал человек, уронивший голову на грудь; сгоревший и недвижный.

Этот человек не мог дышать. Не мог смеяться или расплакаться, или встать с чёрного остова коляски. Не потому, что был мёртв или ранен огнём; не потому, что не желал этого. Человек был вырезан из дерева. Издалека могло показаться, что в центре гиблого величия сидит владелец дома, ушедший в смертную горесть: Всё кончено. Огонь сожрал всё. Но стоило подойти ближе, и наблюдатель не смог бы не обратить внимания на древесную копоть, покрывающую куклу.

Тишина наслаждалась собственной властью, пока могла, но ей скоро должен был прийти конец. Надвигались перемены, и собачий вой, пронёсшийся эхом над пустым лесом, стал знамением начала. Лес словно коротко охнул в мощном порыве, вторя кличу твари, и всё изменилось за мгновение: по листьям с шелестом прошёлся молодой ветер, во дворе заскрипели петли детских качелей, не тронутых огнём. Лес ожил. Наконец, из-за туч выглянул красный глаз луны, добавив в пейзаж смутно-кровавое сияние.

Кукла продолжала сидеть на коляске на развалинах "Дома Желаний". По-прежнему - не смещаясь ни на дюйм. Но всё-таки... возможно, острый глаз что-то и заметил бы в её чёрном облике, какое-то неуловимое изменение. А может, и нет. Коляска с седоком торчала из горстки праха, став этой ночью средоточием мёрзлого леса - местом, куда стекались все ветра и даже случайные дуновения воздуха.


2


Пробуждение стало жутким. Первое, что Генри понял, открыв глаза: у него нет тела. Он попробовал шевельнуть пальцем, но не обнаружил руки; словно её и не бывало. Та же история приключилось с другой рукой и обеими ногами. Тогда он не выдержал и со стоном подтянулся вверх, с хрустом выворачивая шею, чтобы посмотреть, что же такое с ним стряслось.

К счастью, всё оказалось проще. Генри опять лежал на замёрзшей площадке под небом цвета недоваренной ухи, затянутым туманом. Лежал, наверное, долго, раз конечности успели принять оттенок бумаги и окончательно потерять чувствительность. Холод почти выиграл войну: ещё полчаса-час забытья, и Генри мог бы не проснуться. Да и сейчас он не был уверен, что жив. А как быть по-другому, если члены отказываются подчиняться, тебя всего знобит, как проклятого, и в довершение всего в глаза забивается лёд, примёрзший на ресницах?

Первым делом Таунсенд возвратил к жизни руки - старательно сжимал и разжимал пальцы, постепенно расшевеливая их. Жизнь возвращалась вместе со сводящим с ума покалыванием, будто кисть сжимали в ежовых рукавицах. Приток крови восстановился, и бумажный цвет начал сходить на нет. Теперь следовало активно разминать ноги и протирать щёки, но Генри мигом забыл о сем великом плане, как только вспомнил, что произошло перед тем, как он отключился.

- Айлин?

Голос вырвался на середину спирали, унёсся куда-то далеко вниз. Эха не было; пучина жадно поглощала все звуки.

Генри развернулся на другой угол площадки и увидел её. Айлин сидела, прислонившись к стене, вытянув ноги. Видимых ранений, кроме прежних, не было. Она тоже была без сознания. А может...

Он подполз к ней, приложил палец к губам. Тёплая. Дыхание сочится слабой струёй. Слава Богу...

Нужно было разбудить её. Генри не имел понятия, давно ли Айлин без сознания, но чем скорее она придёт в себя, тем лучше. Он осторожно похлопал её по щекам:

- Айлин? Айлин, очнись.

Она не отреагировала. На правой щеке льдинкой повисла замёрзшая слезинка. Генри вспомнил, как его ноги отрывались от пола, и как всё чернело перед глазами. Господи, что произошло потом? Как она справилась с... той тварью?

- Очнись, - он усилил шлепки, - ну же, вставай...

Она дёрнулась, надсадно закашлялась. Генри тут же отполз назад на ватных ногах, чтобы не напугать её. Через секунду Айлин открыла глаза.

- Где... - снова кашель, сухой и ломящий. - Что случилось?

- Не знаю, - Генри принялся разминать суставы ног. - Кажется, мы в очередной раз едва не умерли.

Он не желал сострить; горькая шутка вырвалась само собой. Айлин приподнялась на локте. Рука в гипсе соскользнула с колен и гулко стукнулась о бетон.

- Генри, рука не слушается, - она испуганно смотрела на него.

- Это от холода, - сказал он. - Главное, немного подвигать. Пройдёт...

Пока Айлин занималась оживлением руки, Генри с кряхтением поднялся на ноги. Странное ощущение: будто заново учишься ходить и вот-вот можешь свалиться бревном на пол. Он постоял секунду, потом всё же решился сделать первый шаг. Взмахнул руками, схватился за балюстраду площадки. Дальше дело шло веселее. Убедившись, что способность использовать ноги по назначению вернулась, Генри подошёл к более-менее оклемавшейся спутнице и помог ей встать. Поддерживал её за руку, пока она предпринимала первые робкие попытки пройтись по площадке. Времени для Айлин потребовалось больше: лишь минут через пять он решился её выпустить.

Генри крайне интересовало, что случилось в станции метро и каким ветром их занесло на заледеневшую площадку. Но спрашивать об этом здесь и сейчас выглядело бы как-то глупо. А ещё Генри было стыдно, что он вырубился в тот самый момент, когда был больше всего нужен Айлин.

- Тут всё выглядит так же, как прежде, - констатировал он. Айлин проследила взглядом по рваному туману, облегающему их со всех сторон; в отличие от Генри, она задержала взор на участке стены, ничем не примечательном с первого взгляда. Там ещё были видны останки того, что прежде было знаком культа.

Мой! - вспомнила она. Это воспоминание способно было вогнать её в дрожь, но второе, которое последовало за ним, взорвалось в разуме пороховой бочкой.

- Генри, он был здесь! Я видела его!

Таунсенд, ощупывавший свою шею в поисках живого места, удивлённо обернулся:

- Кого?

- Тот... - Айлин понизила голос. - Тот человек, который был у меня в квартире.

- Что он делал? - Генри вмиг запамятовал о больной шее.

- Ничего, - Айлин даже сама растерялась. - Я просто видела его у вагона, он... - Она широко раскрыла глаза. - Он указал мне на дверь с символом. Я бы сама не увидела...

- И что потом? - Генри вспомнил зловещего наблюдателя у лестницы. Так и догадывался, что под покровом мглы скрывается он, "хирург" из госпиталя. Чего ему от них нужно? Почему он неотрывно преследует их по пятам?

Айлин коротко рассказала ему о событиях в вагоне поезда. Говорила просто и без укора, но Генри всё равно налился пунцовой краской. Выходит, Айлин тащила его по всему вагону со сломанной рукой, пока он дрых в отключке. Хорошая помощь, герой. Ну просто замечательная.

- Значит... - Генри говорил медленно, выискивая нужные слова. - Он просто ушёл?

Айлин кивнула:

- Да. Я сама была в шоке.

- Ты уверена, что это был именно он?

Господи, как я могла бы спутать ЕГО с кем-то другим? Айлин даже почувствовала обиду:

- Полагаю, что да.

Вопросы иссякли, и Генри замолчал. Свет не разлился по сводам тайны; окружающее безумие оставалось непонятным картонным спектаклем. Но он был рад, что всё обошлось - непонятно почему, но оба были ещё живы. С этой точки зрения даже холод, от которого конечности снова начинали превращаться в соляные столпы, казался ласковой трепкой.

И Генри произнёс единственно верное, что он мог сейчас сказать, прежде чем они продолжат свой путь вниз:

- Ты спасла мне жизнь.

- Генри, я бы не стала называть это так...

- Но это так, - возразил он. Айлин слабо, но весело улыбнулась:

- Ну хорошо, хорошо. Пойдём дальше?

- Угу, - кивнул Генри. Они подходили к той черте, после которого можно было не заботиться о спуске; мороз превратил бы обоих в заснеженные туши на полпути. Следовало торопиться, и они без лишних слов направились вниз, держась за руки. Туман вокруг стал гуще, свет - темнее, и через минуту оба окончательно заблудились в серой зернистой пучине.


3


В этот раз спуск был короче, и удовольствия созерцать повешенных со сломанной шеей не представилось. Но им хватило других страхов спиральной лестницы - не столь очевидных, но не менее пугающих: странных скрипящих звуков за пределами железной конструкции, словно там кто-то выворачивал ржавую трубу; бледноватых теней, искусно прячущихся за туманом, проплывая иной раз прямо у них носом; наконец, крови на ступеньках, которой стало значительно больше. Не похоже было, что багровая жидкость шла у кого-то из носа. В таком случае бедняга сто лет назад истёк бы галлонами крови, и его труп валялся бы скрюченным на очередной ступеньке.

Пару раз Генри обращал внимание на какие-то красноватые трубки, намотанные на стальные штыри конструкции. Они были едва различимы, но всё же он предположил, что это кишки какого-то мелкого животного. Ничего другого в голову не приходило. Айлин их не увидела, ну и слава Богу.

Они пришли на третью бетонную площадку, когда зубы перестали попадать друг в друга от холода. В любых других условиях Генри беспокоился бы о возможной пневмонии, может, даже менингите. Однако здесь это волновало мало. По сравнению с другими опасностями этого мира угроза болезни теряла остроту. К тому же Генри знал, что никакой пневмонии не будет, даже если они будут кружить по спирали неделю. Холод являлся в этом мире голой формой без содержимого - чем-то сродни декораций на сцене, где разыгрывается действие.

Айлин подошла к стене, уже привычным жестом приложила ладонь к мёрзлой поверхности. Где-то с третьей попытки ей удалось найти нужное место, и алые трещины стремительно побежали по бетону, как паутина. Она зачарованно смотрела, как свет складывается в правильный узор под её прикосновением. Зрелище было красивым и бодрило ум, но Генри радоваться сейчас не мог. Он увидел кое-что, чрезвычайно его встревожившее.

Одновременно со странным знаком цифры, вырезанные на спине Айлин, тоже расцвели свечением. Не таким невинно-алым, а более темным, под цвет крови. Единица, почти слившаяся с кожей, снова развела края, как горное ущелье. 2... 0... 1... 2... 1... число разбухло, расплылось фиолетовым ореолом. Генри в ужасе ждал, когда Айлин закричит от боли, но она, похоже, ничего не замечала. Дверь открылась, как всегда, без единого скрипа. Жуткая трансформация прекратилась как только Айлин отняла руку от двери. Цифры снова стали простыми порезами, разве что выделялись чуть ярче.

- Генри, я вижу луну! - воскликнула Айлин. Генри не разделял её восторга: возможно, у Айлин не было матери с Айовы, которая могла прояснить её на сей счёт, но эта луна, висящая кровавой каплей на линии горизонта, не предвещала им ничего хорошего. "Дурная луна", знаменующая ночь нечисти, опять входила в свою власть.

Айлин порхнула в проём двери, не чувствуя ног от радости. Открытое небо, благословенное тепло, свежий воздух... конец душных закрытых помещений, которые давят на плечи. Генри последовал за ней, ощущая спиной, как дверь тихо закрывается за ними.

Это было кладбище. Достаточно маленькое, чтобы поместиться на крошечной лужайке посреди леса. Могильных плит было немного, и имена, выгравированные на них, успели обточить дождь и ветер. Сквозь решетчатую ограду была видна тропинка, вьющаяся между стволами навстречу встающей луне. Ночные цикады еле слышно стрекотали в полегшей траве. Свежий воздух ворвался в лёгкие живительным напитком. Генри и Айлин посмотрели назад одновременно: разум отказывался переваривать то, что произошло. Но двери за спиной уже не оказалось - на глыбе гранита у ограды остался только выцветший круг. Генри задрал голову. Винтовой лестницы, спускающейся с ночного неба, тоже не было.

- Как такое может быть? - спросила Айлин. Не скажи она этого, секундой позже тот же вопрос вырвался бы у Генри.

- Не знаю, - он мотнул головой. - Чёрт возьми, иногда кажется, что мы сошли с ума. Что ж, по крайней мере, тут тепло.

Айлин коротко улыбнулась в знак того, что шутка принята:

- В нашем положении это уже немало.

Они замолчали, вслушиваясь в шелест ветра, играющего листьями на кронах. Генри ждал протяжного собачьего воя над лесом, который окончательно расставил бы все точки над i. Он был бы даже рад его слышать - это стало бы знаком того, что он вновь в знакомых местах. Всё лучше, чем полная неизвестность. Но пока в лесу шумел только ветер.

- Смотри, Генри, - Айлин вскинула руку вперёд, в центр кладбища, где могилы вроде бы образовывали полукруг. - Ты видишь это?

Сначала Генри ничего не замечал в нагромождении чёрных прямоугольников - Смитов, Джонсонов и Ламли, нашедших упокоение на этой лужайке. Но потом глаз выхватил какое-то несоответствие в расположении камней. Одна могильная плита не встраивалась в ряд, грубо нарушая общую гармонию. Она лежала на траве, повалившись набок, наполовину засыпанная горсткой земли. Будь это другая плита, Генри бы увидел сразу, но эта оказалась самой низкой и неприметной. Оттуда, где стояли Генри и Айлин, разрытой могилы не было видно, она пряталась за очередным красивым мраморным надгробием.

- Что это такое? - шёпотом спросила Айлин, придвинувшись ближе к Генри. Он сделал шаг в сторону и увидел неглубокую чёрную яму на земле. Яма имела неправильную форму, словно рыли второпях. Комья земли не лежали по одну сторону могилы, как сделал бы всякий, кто орудовал лопатой; нет, они окружали её сплошной грядой, кое-где высокой, кое-где почти незаметной. Генри догадался, что причина тому проста: могилу не раскапывали. Наоборот, кто-то вырывался из её недр, пробивая путь наружу. И... ему это удалось.

Айлин тоже поняла, что случилось.

- Там пусто? - она сжала руку спутника. - Генри, там ведь никого нет, правда?

Таунсенд сделал шаг вперёд, но видимость лучше не стала. Дно могилы по-прежнему не пряталось во мраке. Воображение рисовало одну картину за другой, упиваясь исступлёнными судорогами сознания: у провала нет дна, и это не могила, а шахта, ведущая в центр земли - в тот самый пресловутый ад. Или: дно у ямы есть, а там... там... скажем, труп. Мёртвый человек. Он терпеливо ждёт, пока Генри приблизится на достаточное расстояние, чтобы вцепиться ему в горло одним победным рывком.

Но могила была пуста. Ещё три осторожных шага, и Генри с безмерным облегчением увидел внизу подгнившее днище гроба. Продолговатое вместилище было открыто, пялясь своим дном на ночное небо.

- Пусто, - сказал Генри. Голос почему-то охрип. Возможно, из-за резкого перехода в тепло после мороза.

Айлин недоверчиво взглянула на него и подошла ближе. Увидев гроб, прерывисто вздохнула - то ли от ужаса, то ли от облегчения. Они так и стояли, уставившись на разрытую могилу, и в голове носились сотни страшных догадок о том, что случилось на этой тихой лужайке. По прошествии минуты Генри внезапно почувствовал всю абсурдность этой сцены и тронул Айлин за руку:

- Пойдём.

- Да-да, - она отстранённо кивнула, не глядя на него. - Один... один... два...

Говорила она едва слышно, но Генри всё прекрасно понял. Цифры. Он едва не поддался порыву схватить Айлин за плечо - удержался в последний момент, сообразив, что жест причинит ей боль:

- О чём ты говоришь?..

- Эти числа, - она в недоумении посмотрела на него. - Ты их не видишь?

- Нет, - честно признался Генри. И не хочу видеть, знаешь ли.

- Вот же они, - Айлин указала на днище гроба, где выступали грязно-жёлтые доски. - Числа. Они написаны прямо там.

Ещё немного приблизившись, Генри убедился, что она права. Возможно, красный лунный отсвет обманул его зрение, или у него начали сдавать глаза после двухлетней отсидки в четырёх стенах, но взгляд спутницы оказался куда острее его собственного. Число было, и с этим ничего нельзя было поделать.

11121.

Надпись была нанесена каким-то бурым составом во всю длину гроба. Скошенная и неровная, как каракули неуспевающего первоклассника. Та же характерная закорючка за изгибом двойки, которую Генри видел на груди Синтии... или на животе Эндрю... или на спине Айлин. Плохой знак.

Здесь была ещё одна жертва, с содроганием понял Генри. Была, но уже ушла... В глазах взметнулось пламя чёрных волос, любовно обвивающее шею.

Он не убивает их. То есть убивает, но для его жертв это ещё не конец. Это лишь начало... начало самого страшного.

- Одиннадцать-двадцать один, - скороговоркой выговорила Айлин, и Генри едва не подскочил на месте. Не читай! - захотелось закричать ему. - Не читай, иначе накликаешь беду.

Но прежде чем он сказал, Айлин произнесла ещё два слова:

- Уолтер Салливан.

Генри повернулся к ней:

- Откуда ты о нём знаешь?

- Убийца, который нумеровал своих жертв такими пятизначными числами, - Айлин отступила от могилы. - Мне о нём рассказал Джозеф, когда мы столкнулись на лестнице.

И то верно. Таунсенд совсем забыл о том, что Айлин тоже знала кое-что об этой истории. Возможно, это "кое-что" было самым главным.

- Он много рассказал?

Она горько улыбнулась:

- Достаточно, чтобы я пожалела, что вообще заговорила с ним. Джозеф был одержим этим Салливаном, Генри. Видел бы ты его лицо...

- Сможешь пересказать мне, что запомнила?

- Конечно, - взгляд Айлин снова вернулся на яму. - Но давай сначала уйдём отсюда, Генри. Мне здесь не нравится. И знаешь...

Генри ждал продолжения. Айлин коснулась лба рукой, словно проверяя, нет ли у неё повышенной температуры:

- Наверное, стоит сказать сразу. Эти числа, Генри - они как порядковый номер. 11121 - одиннадцать из двадцати одного. Из двадцати одного человек, которых Уолтер Салливан намеревался убить. Единица посредине - это не число, а разделитель. Ну, как дроби в школе.

Генри согласно кивнул, всё ещё не понимая. Впрочем, следующие слова Айлин показали, что водоём вещей, которых невозможно понять, куда более глубок, чем он предполагал:

- Джозеф особо говорил об одиннадцатой жертве. Собственно, о нём только и рассказывал все время. - Айлин украдкой оглянулась назад; гроб оставался безжизненным и покинутым. - Генри, три единицы-два-один - это сам Уолтер Салливан. Когда его схватили после десяти убийств, он покончил с собой в тюремной камере. А перед тем, как сделать это, он вывел на своей ноге это число.


4


- Значит, он умер? - Айлин не стала скрывать своей радости; после того, что поведал ей Джозеф, она не смогла бы ночью сомкнуть глаза, зная, что такие выродки бродят где-то рядом на свободе. - Салливан умер?.. Зачем тогда тебе расследовать это дело?

Джозеф рассмеялся, но она не услышала в его смехе задорно-беззаботных ноток, как в лучшие времена:

- Эй, всё не так просто. Дальше начинается самое интересное. Я бы сказал, то, без чего у меня не было бы никакого расследования.

- Да? - Айлин не была уверена, что хочет это слышать, но Джозеф сегодня был сам не свой: из него так и сочилось странное возбуждение, и вставить хоть слово представлялось ересью.

- Смотри, - Джозеф выхватил из кипы бумаг один листок, даже не глядя; наверное, так ловко обращаться с большим ворохом могли лишь журналисты. - Как я тебе уже сказал, к тому моменту, когда Салливан всадил себе в горло заточенную ложку, он успел убить десять человек. Вот, читай...

Она прочитала имена, небрежно написанные столбиком, стараясь не вспоминать лишний раз, что каждое имя, в сущности, было человеком. Человеком, который мёртв по воле безумца.

01121. Джим Стоун, священник
02121. Бобби Рендольф, школьник
03121. Шон Мартин, школьник
04121. Стив Гарланд, владелец магазина
05121. Рик Альберт, владелец магазина
06121. Джордж Ростен, священник
07121. Билли Локейн, школьник
08121. Мириам Локейн, школьник
09121. Уильям Грегори, часовщик
10121. Эрик Уолш, бармен

- Эти номера он вырезал на теле жертв? - Айлин знала, что да, Джозеф упоминал об этом. Но Джозеф буквально изнывал от нетерпения, ожидая, что она скажет. И вот она сказала - первое, что пришло в голову.

- Именно! - он прямо-таки засиял, будто она произнесла что-то исключительно важное. Айлин впервые посетила искорка тревожной мысли: Он не в себе. С Джозефом что-то не так. Не давая ей времени развить эту мысль, Джозеф выхватил у неё листок и указал трясущимся пальцем на нижнее имя:

- Видишь номер? Десятая жертва. Десятая из двадцати одного. Салливан ставил себе целью убить именно двадцать один человек - нехило, не правда ли?.. Как раз после того, как полиция расшифровала эти числа, делу и была дана первая степень важности: стало ясно, что парень замахнулся по-крупному.

- Конечно, - кивнула Айлин, живо вообразив себе ужас следователя в тот момент, когда он понял скрытый смысл кровавых надписей. Кто бы смог после такого откровения остаться спокойным.

- А теперь, - Джозеф заговорщицки улыбнулся ей, ни дать ни взять шоумен из какой-нибудь вечерней телепередачи, - а теперь, дорогая Айлин, давай угадай, что нацарапал на своей ноге Салливан, прежде чем порвать с миром?..

... и главный приз, поездка в Гавайи на двоих, будет твоим!

- Три единицы-двадцать один? - неуверенно предположила она. Джозеф с трудом удерживался от того, чтобы расцеловать её, по крайней мере, вид у него было такой:

- Вот именно! Одиннадцатой жертвой Уолтера Салливана стал

(барабанная дробь, подумала Айлин без всякого веселья)

сам Уолтер Салливан!

- Но ведь в этом нет никакого смысла, - возразила она; впрочем, это не помешало ей испытать мгновенное дуновение ужаса. - Убивая себя, он должен был понимать, что это конец. И ему никогда не добраться до двадцати одного.

- В полиции тоже решили, что он окончательно спятил, - Джозеф согласно закивал. - Тем более что когда его задержали во время убийства Мириам и Билли Локейнов... это были маленькие дети, брат и сестра... в-общем, он несколько ночей не давал спать заключённым в соседней камере. Кричал, как резаный, и всё время бился головой о дверь.

- Господи, - Айлин содрогнулась. Зачем она вообще стоит здесь и слушает эту отвратительную историю?

- Погоди-ка, у меня была заметка, - Джозеф снова открыл папку и вытащил пожелтевшую газетную вырезку. - Вот что написали об этом в местной газете. Мне кажется, негусто для такого дела, но в маленьких городах власти любят скрывать подобные вещи...

Айлин пришлось пробежаться взглядом по статейке. Она и вправду оказалась короткой донельзя:

Полиция сообщает, что Уолтер Салливан, арестованный 18-го числа этого месяца за зверское убийство Билли и Мириам Локейнов, сегодня, утром 22-го, совершил самоубийство в своей камере.

По свидетельствам полиции, Уолтер повредил столовой ложкой сонную артерию на шее. Когда охрана обнаружила его, он был уже мёртв от потери крови. Ложка вошла в рану на два дюйма. Одноклассник Уолтера из Плезант Ривера, где он жил, высказался: "Я не думал, что он способен убить детей. Но за несколько дней до ареста я встречал его, и он вёл себя довольно странно. Болтал всякую чушь вроде того, что какой-то красный дьявол идёт за ним и хочет его покарать". Также одноклассник добавил: "Теперь я полагаю, что он был сумасшедший".

- Джозеф, всё это, конечно, очень интересно, но...

- Да-да, конечно, - Джозеф вырвал газетную вырезку у неё из рук - лишь затем, чтобы заменить другим, выглядящим чуть новее, зато с жирными следами пальцев на краю. - А теперь взгляни на это, Айлин. Пожалуйста. Это и есть то, что я расследую уже которую неделю.

Прежде чем изучить бумагу, Айлин посмотрела на Джозефа, который продолжал цепляться за обрывок газеты, как за какую-то драгоценность. Надеялась на ответный взгляд, но напрасно - проклятая газета крепко держала его глаза на себе, словно магнит. Айлин окончательно убедилась, что вся эта сцена - не экстравагантный способ Джозефа привлечь её внимание к своей персоне. Она знала, что журналист испытывает к ней определённые симпатии, однако как далеко они простираются, могла только гадать. Но сегодня был не тот случай. Джозефа в самом деле заботило только расследование. Только этот мёртвый маньяк да его бедные жертвы.

Неслышно вздохнув, она прочитала статью. Даже короче, чем прежняя. Газета датировалась прошлым годом, в ней сообщалось о смерти шестнадцатилетнего ученика средней школы Питера Уолсса, тело которого нашли на крыше эшфилдского отеля. Питер во всеуслышанье заявил ("будучи в состоянии наркотического опьянения", уточнялось в статье), что видит на крыше Бога, и полез наверх по пожарной лестнице. Друзья ждали его полчаса, час, потом не выдержали и поднялись следом. Бога они не увидели, зато нашли...

- Как... - Айлин растерянно взглянула на Джозефа. - Как такое может быть?

Он вскинул брови:

- Сумасшедший подражатель?

- Да, конечно, - у неё отлегло от сердца. Подражатель. Иногда такое бывает, Айлин даже видела пару фильмов с таким сюжетом. Безумцы настолько проникаются подвигами более великих собратьев, что начинают действовать подобно им. Как это ни мерзко, всё-таки гораздо лучше того, что пришло в голову в первое мгновение.

- Они его поймали? - спросила она. Джозеф пожал плечами:

- Увы. После Питера Уоллса, номера 12121, неизвестный маньяк успел убить ещё двух - соответственно пронумеровал их тринадцатым и четырнадцатым номерами. Затем настало затишье.

- Значит, он на свободе, - спокойно отметила Айлин. Сегодня ночью, ложась спать, она дважды проверит замок на входной двери и закроет шторы так плотно, чтобы через них не пробивалось ни единого лучика света. Глупый страх улетучится через неделю - но даже потом время от времени она будет беспокойно прислушиваться к гулким звукам шагов в коридоре.

- Вот о человеке, который стоит за "вторым раундом" дела, я и пытаюсь что-нибудь выяснить, - Джозеф выпрямился, не глядя засунул все бумаги в папку. - У меня есть некоторый опыт в расследовании серийных убийств... Три года назад мы на пару с коллегой занимались подобным. Правда, дело было в Мэне, и мы так ничего и не добились, но почему-то мне кажется, что здесь я могу достичь большего успеха.

- Надеюсь, вам это удастся, - искренне сказала Айлин.

- Дело даже не столько в убийствах, - Джозеф понизил голос. - Смею полагать, мне удалось выяснить об Уолтере Салливане нечто, о чём не имела понятия даже полиция...

Айлин приготовилась слушать, скорбно полагая, что меньше чем через час ей не уйти. Но тут произошло нечто удивительное: Джозеф замолчал. Открыл рот, чтобы поделиться очередной потрясающей тайной, и закрыл, не сказав ни слова. Разгорячённость затуманилась и вдруг пропала, как оседают старые мешки, когда из них выбивают пыль. Он отвёл глаза от своей папки, наконец-то посмотрев на её лицо. И улыбнулся - характерной жестковатой, но приятной улыбкой, несказанно обрадовавшей Айлин:

- Кажется, я вас задерживаю. То есть не кажется, а точно.

- Да что вы, Джозеф... - Айлин сама удивилась, насколько слабо и искусственно прозвучал протест.

- В любом случае, мне пора, - он посмотрел на часы на запястье. - Придётся бежать сломя голову. Надеюсь, вы никуда не опоздали?

- Нет. Как раз шла домой... ничего страшного. А вы на работу?

- Вечерняя смена слаще всего, - продекламировал Джозеф, спускаясь по лестнице. - До встречи, Айлин. Да, и спокойной ночи.

- Вам тоже, Джозеф, - у Айлин было ощущение, что её выбросили на ходу из движущегося на полной скорости автомобиля и умчались дальше. Впрочем, она у неё в мыслях не было жалеть о незавершённом рассказе.

Уже спустившись на этаж ниже и скрывшись за лестничным пролётом, Джозеф вдруг громко сказал:

- Это очень интересное дело, Айлин. Очень.

Айлин, направившаяся было к своей квартире, остановилась. Была в нелепой уверенности, что Джозеф вернётся, перепрыгивая через ступеньки, размахивая очередной газетой, и заставит её выслушать конец этой кровавой истории. Но он продолжал идти вниз, и, поворачивая ключ у двери, Айлин услышала, как внизу хлопнула дверь.


5


Они шли вдвоём по тропе, которая постепенно расширялась, превращаясь в дорогу. Озеро стало ближе - Генри догадался по участившимся крикам чаек и ночному бризу, который набрал достаточную силу, чтобы зашевелить ветви деревьев. Собак или иных тварей, которых он опасался, пока не намечалось. Если бы не демонический надзор луны, окружающий пейзаж стал бы идеалом умиротворения. Свежеопавшие листья мягко шуршали под ногами. Пройдёт неделя, и они будут издавать стеклянный хруст, от которого знобят ступни.

Айлин закончила рассказывать. Генри кивнул, но не стал ничего говорить, хотя слова так и просились наружу. Но пока он решил держать их при себе, пока не упорядочит мысли. Наконец-то он хоть что-то понял, что-то связное, и тем осторожнее нужно было обращаться со своими догадками и прозрениями. Они могли им помочь... а могли сделать только хуже.

Итак, числа. Теперь Генри понял их смысл, и завеса таинственности ниспала. Но одновременно появилось несколько новых вопросов... они не могли не возникнуть.

Первое. Айлин упомянула, что последняя жертва маньяка носила четырнадцатый номер. Вместе с тем Генри собственными глазами видел число 16121 на Синтии. Значит, за последние два с половиной года был убит кто-то ещё. Пятнадцатая жертва - кто-то, чей труп должны были найди с вырезанными на нём числами. Но не нашли.

Второе. По замечанию Джозефа, Уолтер Салливан поставил себе цель лишить жизни двадцать один человек. Если верить журналисту, Синтия была шестнадцатой, Джаспер - семнадцатым... Айлин - двадцатой. Чего бы маньяк ни добивался, он почти достиг своей цели. Спасение Айлин можно было назвать чудом... в крайнем случае - необычайным везением.

И третье. Это-то, пожалуй, и беспокоило Генри больше всего остального.

"Уолтер Салливан совершил самоубийство в своей камере".

Он ведь умер! Умер много лет назад, сейчас, наверное, даже кости под землёй рассыпались в прах!.. Кто тогда продолжал все эти убийства после его смерти? Кто убивал Синтию, Джаспера, Эндрю и Ричарда?.. Даже с учётом безумия окружающей реальности Генри не желал признавать, что все они пали жертвой давно разложившегося безумца. В этом просматривалась высшая несправедливость. Убийцы после смерти должны гореть в аду, а не гулять как ни в чём не бывало по странным опустошённым мирам, затягивая в воронку других, ни в чём не повинных.

Но кто тогда?.. Кто этот человек в плаще, препарирующий мёртвых женщин, едва не убивший Айлин? И кто мальчик, который всегда оказывается рядом с местом очередного убийства, хладнокровно наблюдая агонию несчастных?.. Эндрю ДеСальво, умерший в водной тюрьме, назвал мальчика Уолтером Салливаном. Что-то тут не сходилось.

- Генри, о чём ты думаешь? - спросила Айлин, когда он замедлился, ожидая, пока она догонит его. - Ты что-то понял?

- Не совсем, - Генри покачал головой. - Но по крайней мере, теперь всё ясно с этими цифрами.

- Что - ясно? - она была удивлена. Генри прикусил язык: ведь Айлин до сих пор видела цифры только на дне пустого гроба. В котором, если верить логике, покоился сам Уолтер Салливан. Покоился, да ушёл.

Но, с другой стороны... сколько можно скрывать правду? Генри уже устал недоговаривать своей спутнице, и решил положить этому конец здесь, на этой лесной тропе. В конце концов, это просто нечестно по отношению к Айлин - прятать от неё очевидное.

- Айлин, - он полуобернулся к ней. - Я должен тебе кое-что сказать. Наверное, тебе это не понравится, но...

- Сколько? - спокойно спросила она.

Генри растерялся:

- Сколь... Что?

- У меня на спине числа, не так ли? Какое это число?

На мгновение их взгляды скрестились, и Генри уразумел, что Айлин знала это давно - возможно, с того самого момента, когда очнулась в белесой палате госпиталя. Знала, но боялась спросить.

- Они жгут, Генри. Особенно после того, как я прохожу сквозь двери со знаками. Я думала, что там буквы, может, какое-нибудь слово... Но раз уж тут всё завязано на числах, - она коротко усмехнулась, - я бы поставила на пятизначное число. Я права?

- Да, - сказал Генри. Захотел остановиться, устроить привал, но ноги продолжали нести его вперёд. Между деревьями вдалеке замелькала гладь воды, в воздухе запахло приозёрной сыростью.

- Сколько там? - безнадёжно спросила Айлин. - Пятнадцать-один-двадцать один? Или, может, шестнадцать?

- Двадцать, - ответил он. - 20121.

- Но это... - она запнулась. - Это невозможно, Генри. Неужели он успел за это время... нет, он не смог бы...

- Это всё случилось за последнюю неделю, - угрюмо сказал Генри. - Я говорил, что видел, как здесь убивали людей... На всех были эти числа. Начиная с шестнадцати и кончая девятнадцатью. Как только я находил их... их тела... тогда я просыпался. Я не мог ничем им помочь.

- Значит, всё делает он, - Айлин подняла голову, вслушиваясь в приближающийся всплеск волн. Где-то в сторонке громко треснул сук. - Человек в плаще - Уолтер Салливан... Он не умер.

Генри хотел заикнуться о подражателе, но передумал. Возможно, потому, что они как раз вышли из леса на берег озера, где луна щедро изливала свою медь на ленивые волны. А может, он просто не хотел возражать - понимал, несмотря на все протесты разума, что Айлин права, и человек, который гонится за ними, никакой не подражатель, а тот самый убийца собственной персоной. Умерший в грязной камере захолустного городка десять лет назад, валяясь в луже собственной крови... но здесь и сейчас - живее, чем когда бы то ни было. Он выбрался из своей могилы. И всё ещё жаждал продолжить кровавое дело.

[Георгий Старков]

... продолжение.


6


У берега была маленькая площадка, специально оборудованная, чтобы туристы могли полюбоваться озером. Генри за свой визит в Сайлент Хилл не побывал здесь - ему больше нравилось наслаждаться видом озера в одиночестве, нежели в шумной толпе, жующей гамбургеры. Сейчас, понятное дело, на площадке не было ни души. Забористая ограда накренилась, угрожая свалиться в воду. Но табличка с надписью стояла ещё вполне крепко: слова "ОЗЕРО ТОЛУКА" на фоне воды, затянутой дымкой тумана. Само озеро этой ночью меньше всего было похоже на изображение на табличке. Тумана не было в помине - если бы не темнота, зоркий глаз смог бы увидеть противоположный берег. Луна висела в стороне, протягивая по волнам багряный мостик, прерываемый серебристыми бликами. Волны были ещё заметны у берега, но шагах в двадцати - тридцати поверхность уже выглядела невозмутимо-спокойной. Генри задался вопросом, глубоко ли здесь. Посмотрел на белую пену, собравшуюся у берега, и пришёл к выводу, что купаться, пожалуй, не стоит.

- Красиво... - Айлин втянула в лёгкие солёный запах озера и обколотилась о табличку. - Озеро Толука - значит, мы в Сайлент Хилле?

- Скорее всего, - отозвался Генри, удивлённый совпадением. - Ты бывала в этом городе?

- Пару раз. Обожаю парки аттракционов. А здесь - один из лучших на восточном побережье. У меня дома даже сувенирчик есть от этого парка, кролик Робби - весёлая мордашка.

Воспоминания о лучших днях грели душу. Когда она была в Сайлент Хилле в последний раз? Айлин попыталась вспомнить. Кажется, года три назад, а то и четыре. Город ветшал, и людей было не так много, как прежде, но Айлин тихое поселение всё равно нравилось. Не только парком аттракционов и прекрасными пейзажами с примесью светлой тоски, но и тем, что в какой-то мере Сайлент Хилл был похож на её собственный родной город. Не Эшфилд с шумными серыми улицами, хоть она и приехала сюда совсем маленькой и могла считать себя стопроцентно "здешней". Её настоящее родовое гнёздышко находилось в Вирджинии, в крохотном домике, где ставили свечи на тортах и дарили шоколадных зверьков, которых она так любила.

Сайлент Хилл. Кто знал, что она вернётся в этот городок таким образом. Да и вернулась ли она? Генри утверждал, что всё происходящее не сон... но Айлин знала, что это и не реальность. Это было... просто что-то другое.

Чтобы убедиться в этом, достаточно было посмотреть вперёд, немного выше волн.

- Генри, огней города не видно.

Он молча кивнул, оглядев противоположный берег. Тьма по ту сторону воды была пустой, хотя они должны были видеть сотни огоньков, сливающихся в потрясающую панораму. Ветер не приносил случайные обрывки городских звуков, скажем, рокот машин - лишь пронзительные, неумолкающие крики чаек.

- Куда пойдём дальше? - спросила Айлин. - Ты ведь был здесь во сне?

- Да, - ответил Генри. - На эту площадку не попадал. Кажется, бродил милей южнее... Там должен быть детский приют, но, по правде говоря, мне не хочется туда возвращаться. Попробуем пока идти вдоль берега, а там... что-нибудь видно будет.

- Ты так думаешь? - Айлин явно сомневалась.

- Если у тебя есть другой план...

- Какой там план, - отмахнулась она. - Но мне кажется, что лучше искать дверь со знаком внутри помещения, а не на берегу.

- Может, нам удастся вырваться отсюда и без двери, - сказал Генри. - Здесь всё-таки открытая местность...

Айлин посмотрела на лицо Таунсенда с изумлением. Неужели он не понимает, после всего произошедшего, что эти двери, и только они, могут спасти их из плена каждого из этих маленьких мирков? Лес, конечно, был больше, чем госпиталь и метро, и свежий воздух приятно щекотал ноздри... но буквально на каждом шагу можно было заметить, что всё это - душистые кроны, бескрайняя озерная гладь, полная луна на небосводе - не более чем красивое обрамление для очередной темницы. Не то чтобы что-то выглядело искусственным или вычурным... всё так, как надо, но не так. Может, тени слишком блеклые? Или не те формы листьев на ветвях? Сходу назвать было нельзя, но неправильность проглядывала везде, и Айлин была уверена, что Генри это тоже знает. Так почему...

Просто я знаю, что нас там ждёт, вот почему. Генри отвёл глаза на потрепанную табличку с видом на озеро. Он видел достаточно, чтобы понять, какая участь ждёт жертв человека в синем плаще. И ему не хотелось, отчаянно не хотелось столкнуться с ещё одним старым знакомым. Тем самым, который рассказал ему о камне Накихона и культе Сайлент Хилла.

Я... я з-знаю! Т-третье Пришествие... Что-то случится, да!

Нельзя. Ни в коем случае. Если он сколько-либо дорожит Айлин, то они не должны подходить к "Дому Желаний" на пушечный выстрел.

Но дверь...

Неизвестно, к чему пришёл бы Генри в результате мучительных дум, если бы Айлин вдруг не схватила его за руку. Взгляд скользнул мимо его плеч, на дальний угол площадки.

- Что... - Генри не стал договаривать; Айлин нетерпеливо мотнула головой, и он обернулся. Там не было ничего примечательного, кроме какой-то небольшой бронзовой скульптуры на постаменте, установленной явно для того, чтобы занять место. И в тени постамента притаился наблюдатель. Прятался не то чтобы очень хорошо... но достаточно, чтобы Генри и Айлин не подозревали о его присутствии минут пять.

Увидев, что его раскрыли, мальчик не убежал, не вышел из укрытия, а остался там, где стоял, положив пухлые ладоши на постамент, с интересом следя за реакцией взрослых. Его забавляло замешательство на их лицах. Он-то думал, что все взрослые знают, как поступить в любой ситуации.

- Это он, - шепнула Айлин. - Тот мальчик... я поговорю...

- Нет, - Генри тоже говорил шёпотом, но вложил в эти слова всю убедительность, на которую был способен. - С ним лучше говорить мне.

- Я...

- Он опасен, Айлин. Он стоял рядом, когда убивали людей. Он... - не договорив, Генри двинулся вперёд; боялся, что мальчик снова пустится бежать, как в тот раз, когда он был с Джаспером. По опыту знал, что пытаться его догнать - мёртвый номер.

Парень следил за ним, то и дело бросая взгляды на Айлин. Генри показалось, что когда он смотрел на неё, лёд в чёрных глазах чуть подтаивал.

- Тебя зовут... Уолтер Салливан?

Мальчик сдвинулся влево, словно не желая, чтобы Генри его видел. Руки всё ещё сжимали постамент скульптуры - как оказалось, у бронзового образа была выбита голова.

- Меня так называют, - сказал мальчик. - Но это не моё настоящее имя.

Голос у мальчика был совсем обычный, детский и звонкий - правда, с неуловимой хрипотцой, словно он простудил горло. Генри и не ждал, что он заговорит. До сих пор мальчик предпочитал отмалчиваться. Он даже начинал думать, что ребёнок глухонемой. Ответ оказался для него неожиданностью.

Позже Генри думал, что немалую роль в красноречии мальчугана в полосатой водолазке сыграло присутствие Айлин. Если бы мальчик не видел её, вряд ли он и здесь добился бы хоть слова.

- Н-ну... - казалось бы, у него была сотня вопросов, но все они шумной вереницей вылетели из головы, образовав пустошь. - А как насчёт папы и мамы? У тебя они есть?

- Да, - увидев, что Генри обходит постамент, мальчик опять юркнул за тень скульптуры. - Но я никогда не видел их. Они ушли из дома в Южном Эшфилде после того, как я родился. - Он вдруг засиял светлой, удивительно беззаботной улыбкой, на которую способны только дети. - Но я скоро снова буду с мамой.

- А ты знаешь, где она?

Улыбка мальчика, столь странно смотревшаяся на его вечно хмуром лице, исчезла, когда Генри задал этот вопрос.

- Да, конечно, - он кивнул; в тени копна тёмно-каштановых волос казалась чёрной. - Мама ждёт меня там, где я родился. Я думаю, она пока спит. Но я всё равно буду с ней. Так сказано в Писании.

- В Писании? - Генри вспомнил листы с белибердой в машине Джаспера.

- Они не хотят, чтобы я увидел маму, - сообщил мальчик не без самодовольства; вновь улыбка появилась на его устах, но другая... эта улыбка Генри не понравилась. - Но у них ничего не получится. Мама меня ждёт... Я должен идти.

Он вдруг отнял руки от скульптуры, к которому казался прилепленным, и отбежал назад, где площадка примыкала к лесу. Генри не рискнул ничего предпринять, так что мальчик беспрепятственно добежал до опушки (которая, впрочем, находилась в двух шагах) и обернулся. Не на Генри, а на Айлин, которая точно околдованная смотрела на мальчика.

- Привет, - сказала она, силясь улыбнуться.

- Привет, - мальчик кивнул. Хотел ещё что-то сказать, может, спросить у неё, всё ли с ней хорошо, но только шмыгнул носом и резво понёсся дальше. Через несколько секунд полосатая водолазка исчезла в синей мгле леса.

- О чём он говорил? - машинально спросил Генри. В голове прочно засели две вещи: что парня зовут Уолтер Салливан, как и маньяка, который поубивал массу народу, и что он жил в Южном Эшфилде. Читай - рядом с его домом. Странным образом последний факт беспокоил его больше первого.

- Он довольно милый, - сказала Айлин. Она всё ещё продолжала смотреть туда, куда ушёл мальчик, словно надеясь, что он вернётся. Генри неодобрительно качнул головой. Айлин не видела дьявольского спокойствия на этом невинном личике, когда рядом жарился на электрическом стуле Ричард Брейнтри.

Но, с другой стороны, мальчик спас ей жизнь.

- Ты его видел здесь раньше? - спросила она.

- Да, только в тот раз он не был настроен разговаривать. Увидел меня, и был таков.

Поняв, что ребёнок не вернётся, Айлин повернулась к озеру. Рука заныла опять; не тем странным гудением, напоминающим звук в мембране телефона, а обычной, вполне приземленной болью, смешанной с зудом. Она забарабанила пальцами по гипсу, стараясь прогнать неприятные ощущения. Хотя старалась делать это с видимой непринуждённостью, Генри, конечно же, всё понял. И напомнил себе, что встреча с маленьким дьяволёнком, конечно, была интересной, но идти вперёд тоже нужно.

Вот только... куда?

Будет видно на месте, решил Генри. Из обозревательной площадки вела только одна тропинка (помимо той, по которой они пришли). А когда она разветвится и им придётся выбирать между детским приютом и чем-нибудь ещё...

Вот пока они не доберутся до развилки, над этим и стоит подумать.


7


Генри не пришлось выбирать. Его элементарно лишили этой возможности. Тропинка не разветвилась, а смело устремилась вперёд, превратившись в посыпанную гравием дорожку. К тому моменту, когда он окончательно уверился в том, что с каждым шагом они становятся ближе к покинутому дому для сирот, он успел с этим смириться. Потом, ноги, ломящие после долгой прогулки, решительно протестовали против того, чтобы сойти с гладкой дороги в лесную чащу, где нужно было смотреть под ноги при каждом шаге.

Мне придётся сказать Айлин о Джаспере, думал он. И вооружиться хоть чем-нибудь. Если двери со знаком там нет, то нужно быстро уходить.

Но Айлин вновь опередила его - прежде чем Генри что-либо сказал, она тихо, но отчётлива начала декламировать:

Далёкие лесные ночи,
Где деревья шепчутся всласть,
Скрывают зелёные очи
Детей, танцующих вальс.

В ответ на недоумённый взгляд Генри она виновато улыбнулась:
- Просто запало в голову. Выучила ещё в школе, не помню, кто автор... Но мне кажется, что стих точь-в-точь для этого леса.
- Да? - Генри окинул взором пока ещё пышные кроны деревьев и траву, полёгшую между стволами. - А что там... дальше?
Айлин продолжила:

<...>
(Текст песни "Cradel of Forest" на данный момент автором полностью не переведен. Полная версия перевода будет включена в финальную версию романа)

Читала она вдохновенно, полуприкрыв глаза, не запинаясь - должно быть, в своё время вызубрила стихотворение до ювелирной огранки. Слушая её тихую речь, Генри проникся мелодичным ритмом стихотворения - и наконец-то ненадолго забыл обо всех тревогах: о мальчике, который прятался в тени скульптуры, о зловещем человеке в синем плаще, о Синтии с вьющимися, как капроновые удавки, волосами. Они продолжали медленно идти, и луна, стоящая на стреме над странным лесом, орошала гравий влажными красными каплями.

Кто-то скажет, что это вздор,
Лишь мираж... но смеем заметить:
Из всех тех, что людской ловил взор,
Сей мираж - величайший на свете.

В далёкие лесные ночи,
В одиночестве с полной луной,
Ты зажмурься - может быть, услышишь
Шёпот тех, кто следит за тобой.

Кончилось. К великому разочарованию Генри, стихотворение кончилось. Айлин смущённо умолкла, ожидая, что скажет единственный слушатель. Она чувствовала, как Генри хотел, чтобы она не переставала читать, и стих тянулся строфа за строфой, выливаясь в поэму. Но даже эта короткая минута, или около того, стала в этом вальсе кошмаров отдушиной. Светлячком во мгле, который давал крохотную надежду.

- Да, - наконец сказал Генри, - хороший стих.

Наверное, мог бы сказать лучше, но слова не шли. Оставалось только злиться на неумение выражать свои мысли, угнетающее его с детства.

- Я боялась, что забыла последние строфы, - призналась Айлин. - Слава Богу, не всё так запущено. Кажется, стих назывался "Лесная колыбель", но я не уверена.

- Ну, - бодро откликнулся Генри, - будем считать, что так он и назывался.

Натянуто-весёлая улыбка на его лице стала шире, когда он увидел впереди в сумраке то, что ожидал - высокий дощатый забор, отгораживающий от внешнего мира усадьбу внушительных размеров. Деревья расступались, открывая вид на решетчатую калитку, поблескивающую металлом в свете луны. С этой стороны "Дом желаний" был меньше всего похож на приют, построенный для детей. Скорее он напоминал деревенский мотель образца начала прошлого века, где после полуночи хозяева спускают с цепи собак, опасаясь незваных гостей. Положа руку на сердце, Генри признал, что и парадные ворота приюта не отличались жизнерадостностью. В воздухе ещё витал горький запах дыма.

- Генри? - Айлин нерешительно остановилась. - Что это за место?

Он ей рассказал. На этот раз - ничего не скрывая, до конца. И, хотя ему пришлось поведать о вещах не столь приятных, говорить правду было наслаждением.


8


За неимением лучшего Генри опять-таки вооружился увесистым суком, оторванным у ближайшего дерева. Айлин хотела тоже взять с собой что-нибудь тяжёлое, однако Генри сказал ей, что эта идея не очень хорошая. В её состоянии управляться с толстенным суком было почти невозможно, к тому случись что-нибудь, же им всё равно пришлось бы бежать. И если Генри на ходу мог кое-как отмахиваться от призрака (нет, ну послушайте, как это звучит, мрачно усмехнулся он про себя), то Айлин палка только мешала бы.

- Просто держись возле меня, - сказал он. - Будем идти медленно. Если что - беги сразу. Я тебя догоню.

Генри подумал о том, как забавно звучат такие напыщенные слова из уст человека, который недавно валялся без сознания, в то время как спутница на седьмом поту спасала его от "особой услуги" призрака. Однако Айлин кивнула очень серьёзно, без единого намёка на ехидство.

- Уверен, что он там? - только спросила она. - Ты сказал, что этот бедняга сгорел. А это означает...

Поморщившись, она продолжила:

- Я хочу сказать, это может вызвать у него... некоторые трудности.

- Наверное, - уклончиво ответил Генри. Как ни мерзко, он сам надеялся, что Джаспер сгорел хорошо. Дотла. Так было бы лучше для всех.

Они пошли к забору, который уже заслонял от них свет луны. Ни единой щелки - хозяева приюта явно не жаловали посторонних взглядов. Неужели властей города не интересовало, зачем детскому приюту понадобились такие высокие загородки? Даже через прутья калитки многого было не видать - только участок буйно разросшегося газона, где, должно быть, детишки играли в футбол или гольф... при условии, конечно, что им разрешали.

Стоя у калитки, Генри бросил взгляд на Айлин. Готова? Ему показалось, что она едва заметно улыбнулась в ответ, но это могла быть игра нервов. В любом случае, девушка выглядела довольно спокойной. Генри открыл калитку.

С первого взгляда он понял, что недооценил мощь пожара, воспылавшего здесь в ночь смерти Джаспера. Ожидал увидеть обугленные стены, окна с лопнувшими от жара стёклами, может, обвалившийся кров. Ничего этого не было. "Дом Желаний" исчез. Осталась лишь огромная куча золы и пепла, из которого местами торчали чёрные головёшки. Дыма не было, но от места пожарища обдавало жаром за сотню шагов. В нос ударил горький запах.

- Надо же, - только и смог вымолвить Генри. Хорошо ещё, что пламя не перекинулось на траву, которая достигала здесь почти фута в длину, иначе могла вспыхнуть вся усадьба, со всеми этими качелями и турниками, никому не нужными... а то и весь лес озарился бы красным заревом.

- Это было здесь? - Айлин потрясённо озиралась. - "Дом Желаний"?

- Да, - ответил Генри севшим голосом. Только сейчас он заметил человека на каком-то странном стуле, который восседал посреди остова пожара спиной к ним, чуть косо. Чёрного, как дёготь.

Это он...

- Что это за кукла? - спросила Айлин. Генри не обернулся:

- Где?

- Там, на руинах...

Генри не сразу понял, что они с Айлин говорят об одном и том же. А когда наконец взял в толк, то присмотрелся к чёрному человеку внимательнее. Кукла, сказала Айлин. Она могла быть права... а может, и нет.

- Ты уверена, что это кукла?

- Ну, мне кажется... может, какой-то манекен...

Сгорбленная спина не шевелилась. Человек сидел, уронив голову на грудь, положив руки на подлокотники кресла. Как могла сохраниться кукла после такого пожара? И что она вообще делает в этом приюте? Нет, что-то было неладно...

- Подойдём поближе, - предложила Айлин. - Нам всё равно придётся пройти к той стороне двора. Не можем же мы возвращаться назад.

У Генри не нашлось возражений, поэтому он сделал один шаг вперёд. Потом ещё один. По траве поступь получалась мягкой, неслышной. Человек в кресле либо не слышал их, либо специально делал вид, что не слышит.

Где-то после десятого шага Генри стало ясно, что на руинах сидит никакой не человек. Это и правда была кукла, сработанная из дерева, причём довольно изящно. Копоть покрывала её всю - удивительно, что она не потеряла своей формы в огне. В любом случае, она смотрелась довольно жутко. Должно быть, так выглядел оловянный солдатик из сказки Андерсена после того, как его бросили в печь. Кресло под куклой оказалось инвалидной коляской - тоже испачканной сажей и частично оплавившейся. Спицы колёс погнулись и шли волнами, круглый диск стал почти квадратным.

- Что это такое? - вырвалось у Генри.

- Он был здесь раньше?

- Нет, - Генри нахмурился. - То есть не знаю. Может, стоял в какой-нибудь комнате внутри дома. Но как он уцелел?

- Посмотри, - Айлин указала рукой. - Он что-то держит в руке.

Генри снова пришлось напомнить себе, что у спутницы глаза во сто крат зорче, чем у него. В почерневшей руке и вправду что-то находилось. Что-то белое, резко контрастирующее кистью куклы. Генри не был уверен, что ему так уж хочется узнавать, что это такое.

- Да ну, - услышал он свой голос, - этот субъект нам ничем не поможет. Нам нужно найти дверь со знаком. А таковых тут, кажется, ещё долго не будет.

- Генри, это всего лишь манекен, - в тоне Айлин слышался упрёк. - Вряд ли он страшнее чудовищ, которых мы видели раньше. Мне почему-то кажется, что мы должны посмотреть, что он держит... Если хочешь, считай это женской интуицией.

Да, интуиция у тебя всегда была что надо, мысленно добавила она, вспоминая ощущение медленного удушения, которое было у неё с утра в день, когда за дверью раздался медленный стук: Тук. Тук. Тук. Сколько времени прошло с тех пор? Вроде бы шли они с Генри недолго... но как будто это случилось сто лет назад.

- Если ты хочешь... - Генри всё ещё колебался. Ну не нравился ему этот тип, прячущий от них своё лицо. Даже несмотря на то, что пока не делал пакостей.

- Пожалуйста, Генри, - мягко сказала Айлин. Генри обречённо посмотрел на куклу (тот вроде бы злорадно заулыбался под носом) и вдруг разозлился на самого себя. Он ещё будет заставлять её просить. Разве он не чувствовал сам, что нелепая кукла сидит здесь не просто так, а предназначена для них, с какой-то непонятной целью?.. Но страх, засевший в сердце, сковывал не только руки и ноги, но и взгляд - Генри просто не хотел видеть. Вот это уже была настоящая трусость.

Он бросил свой сук, взял более-менее уцелевшую деревянную доску у края пожарища и положил его на пепел, подняв серое облако. Доска глухо стукнула: оказывается, инвалидная коляска стояла всё-таки на настиле, а не на куче золы. Часть пола уцелела, но была погребена под слоем пепла.

Делая осторожные шаги по доске, Генри направился к кукле. Айлин осталась стоять у края, настороженно наблюдая за ним. Когда Генри дошёл до настила, обуглившиеся половицы душераздирающе заскрипели, и он подумал: ну вот, сейчас всё обрушится. Но пол выдержал; Генри только почувствовал, как он прогнулся под его весом, когда он встал на него обеими ногами.

Теперь он не сводил глаз с куклы. Белый предмет в руке оказался обрывком бумаги, и по груди разливалось разочарование, но зря, что ли, он проделал этот путь? Генри собирался выхватить трофей у треклятого манекена, даже если он засмеётся гробовым голосом и начнёт танцевать перед ним твист. Другое дело, что у куклы не наблюдалось никакого желания танцевать. Просто восседал на месте, и лица было по-прежнему не видать.

Кого ты хочешь обмануть?

Подошвы ботинок нагрелись от тёплого пепла. Генри добрался до края импровизированного мостика и вытянулся вперёд, чтобы достать до кресла. Балансируя левой рукой, он коснулся обода колеса... потом обугленной руки манекена, с рублёными следами на кистях... и, наконец, взял листок. На нём не было ни частички пепла - только несколько слов, выведенных в середине. Генри намеревался ретироваться, как только листок окажется у него, но любопытство взяло верх, и он прочитал записку тут же, на месте:

Пускай моё тело изувечено, но я не дам тебе пройти. Путь, ведущий вниз, будет открыт только для Преемника Мудрости. А кто ты?

Генри прочитал скупые строки ещё раз. Ясности не прибавилось. Полная белиберда, и стоило ли так тужиться, чтобы...

- Генри, осторожно! - голос Айлин был наполнен неподдельным ужасом. Генри мгновенно вскинул голову. И увидел то, от чего волосы зашевелились на затылке: голова куклы более не покоилась на сожженной груди, как у пьяницы в баре. Кукла сидела на инвалидном кресле прямо, направив на него то, что осталось от лица: какие-то чёрные бесформенные провалы на деревянной черни, в которых человек с богатым воображением мог углядеть глазницы, нот и рос, разинутый в беззвучном крике. Коляска скрипнула. Человек и кукла несколько секунд буравили друг друга взглядами, словно соревнуясь в крепости духа: кто сдастся первым? Кто не выдержит и побежит?.. Если так, то человек вышел победителем; по истечении этих долгих секунд кукла медленно откинула голову назад, обратив лицо к небу, к багровой луне, пересечённой линиями облаков. Деревянные руки соскользнули с подлокотников безвольными обрубками. Коляска откатилась на три дюйма, сопровождая путешествие громким поскрипыванием: скрипели сгоревшие половицы, выгнувшиеся дугой под непомерной тяжестью.

Мгновением позже кукла упала.

Только что коляска покачивалась на краю настила, и манекен мелко тряс головой, словно силясь податься вперёд и встать на ноги, потом раздался громкий треск, и сиденье опрокинулось с крикливым скрежетом, вываливая своего седока прямо на тёплый пепел. Обугленная рука один раз взмахнула, будто пытаясь за что-то ухватиться, но ничего не нашла. В воздух взвился пористый прах, защекотавший глаза. Но Генри и не подумал о том, чтобы моргнуть - во все глаза смотрел вниз, где в причудливом узоре переплелись деревянная кукла и его седло, даже после катастрофы образуя единое целое. Кукла раскинула конечности под неестественным углом, напоминая солдата, поверженного на поле боя. Чёрная голова отвалилась от туловища и скатилась в сторону. Манекен не шевелился и выглядел теперь совсем не страшным. Несмотря на то, что он видел несколько секунд назад, Генри почувствовал, как парализующий страх улетучивается сам собой.

Он перевёл взгляд на сломанную половицу, которая стала причиной бесславной кончины ожившей куклы. Должно быть, коляска откатилась туда, где огонь изъел её больше, и вот результат: половица провалилась вниз, и на настиле зиял чёрный проём, за которым Генри углядел какую-то шершавую поверхность.

- Генри? - окликнула Айлин. - Ты в порядке? Господи, что с этой куклой?

- Похоже, с ней всё кончено, - откликнулся он, всматриваясь в щель на полу. Шероховатый материал, напоминающий дерево, не давал ему покоя. Откуда там может быть такая штука? Неужели под зданием "Дома Желаний" имелось подполье?

Настил. Почему-то он не сгорел в пожаре, и это могло означать, что под ним толстые брёвна, которые не смог сожрать даже огонь. А значит...

Генри присел, провёл рукой по обломанной половице. Только сейчас он заметил, как она коротка; на обычную половицу такая длина явно не катила. А вот для замаскированного входа в подземный уровень здания - в самый раз.

- Айлин, можешь сюда подойти?

- Д-да, - она явно не ждала такой просьбы. - Ты что-то нашёл?

- Похоже на то, - с лёгкостью оторвав обломок половицы, Генри принялся за соседние. Выеденное огнём дерево ломалось с жизнерадостным треском, обнажая чёрный квадрат на том, что раньше было полом. Пока Айлин шла, переставляя ноги на доске дюйм за дюймом, он вычистил от досок большую половину прохода. Иного выхода не было; даже если это когда-то было дверью и его можно было открыть, сейчас шарниры были погребены под пеплом, и дерево скрутилось и распухло под жаром пламени. Генри уже видел под настилом крутую лестницу, уводящую вниз, в темноту. Краешек одной из её ступенек он и заметил в щели. Ещё несколько половиц, и они смогут спускаться вниз, чтобы увидеть, что там. Генри мог поставить доллар, если бы он у него был, что в темноте прячется дверь. Простая такая дверь без ручки и с круглым знаком, который ранее служил символом культа. Культа больше не было, но сила в знаке сохранилась.

Он думал, что особо спешить не стоит. Зловещая кукла валялась внизу разбитой и безголовой, Айлин медленно приближалась к настилу. Генри чувствовал, что они скоро покинут этот зловещий лес под надзором багровой луны. В каком-то смысле здесь было даже хуже, чем в запаянных коробках метро и госпиталя. Но спешить было незачем.

Как выяснилось, Таунсенд опять ошибался. Времени у них было в обрез. И с каждой секундой его оставалось всё меньше. Всего в нескольких футах от настила человек, лежащий под надгробием серой золы, приходил в себя.


9


Джаспер Гейн очнулся, когда деревянная кукла упала вниз с коляски, завершив свою недолгую жизнь. Он услышал её стук - бум! - и почувствовал дрожь земли, словно это упала не кукла, а стопудовая спортивная гиря. Это и вырвало его из тёплого забвения.

Что-то давило на грудь. Давило нестерпимо, прогибая грудину, и, хотя боли не было, Джаспер тут же рванулся вверх изо всех сил, чтобы освободиться от этого удушающего гнета. Задвигал рукой, которая казалась залитой в бетон. С какой-то попытку ему удалось поднять её вверх, освободив из пепельного плена, но пользы это ему принесло мало: едва соприкоснувшись с воздухом, рука воспылала горечью, словно её облили кипящим маслом. Джаспер открыл рот, чтобы закричать, и пепел посыпался ему в рот. Вот теперь он действительно начал карабкаться вверх, забыв обо всём, сбрасывая с себя тонны золы и праха, страшась оставаться в этой мучнистой темноте. Над развалинами показались обе руки, нога, и наконец Джаспер поднял голову навстречу небогатому свету странной луны.

Запах.

Да, запах был, он его почувствовал сразу... но в первое время его заглушил жар, который начал растекаться по жилам. Рука, которая первой познала его, загорелась; огонь плясал между пальцами, перекинулся на запястье. Синее пламя игриво плескалось в его ладони. Джаспер сжал руку в кулак, чтобы остановить это, но огонь продолжал выглядывать злорадными сполохами. Теперь горела не только рука; горели и грудь, и спина, может, даже голова. Огонь разгорался, снова превращая его в факел; Джаспер бессвязно закричал, обращаясь к луне над небом. Стой он на ногах, непременно свалился бы обратно в пепел, но его ноги, оплывшие под огнём, парили над мёртвыми руинами, не касаясь их. Джаспер кричал недолго - вскоре пламя принялось за лицо, опалило рот шипящим кнутом, и он замолк.

Потом боль ушла. Жар оставался, и он по-прежнему чувствовал себя среди пекла, но страданий это больше не доставляло. Огонь вошёл в него - стал им, а Джаспер Гейн стал огнём. Они слились в единое целое, и пусть слияние прошло небезболезненно, теперь всё было хорошо. Тепло, а не холодно, как было всегда... с той страшной ночи.

Теперь запах давал о себе знать гораздо сильнее. Повинуясь его зову, Джаспер развернулся. Увидел испуганные, кричащие лица людей. Одного он знал, этот парень в голубой рубашке сопровождал его той ночью, когда он пришёл ещё раз полюбоваться на камень Накихона... и в итоге встретил Дьявола. Дьявол обещал ему, что он больше не будет мёрзнуть. И выполнил своё обещание. Джасперу не было холодно. Именно Дьявол всегда держит данное слово, а не Бог, обустроившийся на тёплых небесах... он всегда знал это.

От них шёл запах. Странный запах, которого он прежде никогда не чувствовал... Запах, сводящий с ума, яркий и трепещущий.

Ещё не сознавая, что хочет сделать, Джаспер направился вперёд, к ним. Лицо человека в рубашке искривилось; он схватил девушку в тёмно-красном платье за руку и пытался протолкнуть её вниз, в большую дыру на сгоревшем полу. Подполье... Джаспер так и знал, что в "Доме Желаний" есть свои тайные места. Чего ещё ждать от притона, управляемого культом. Хотя сейчас это его не волновало. Не волновало ничего, кроме этого запаха, который дурманил всё больше по мере того, как он приближался к источнику.

Генри, он вспомнил его имя) бежал от него, не оглядываясь. До проёма оставалась всего пара-тройка футов, когда он протиснулся внутрь и исчез в темноте. Джаспер не остановился; если даже Генри не хочет, ему придётся встретиться с ним... подполье никуда не ведёт, самое большее, что они там найдут - голые стены. Разломав своим телом оставшиеся доски, как спички, горящий человек влетел в запрятанный алтарь.


10


- Дверь!.. Генри, скорее!

- Иду!

Темнота была почти полной; сходу Генри не смог ничего разобрать, лишь через три-четыре секунды перед глазами начала вырисовываться обстановка подполья. Первое, что он понял - комната была совсем маленькой, максимум пятнадцать на пятнадцать футов. Вдоль одной из стен тянулась узкая лестница, по которой они спустились. Айлин стояла у противоположной стены, возле неприметной двери со знаком, и нетерпеливо оглядывалась на него.

- Сюда...

Наверху затрещали доски, разваливающиеся в щепки под гудящим жаром; Джаспер шёл за ними. В том, что это бедняга-заика, Генри не сомневался ни на миг. Ступеньки лестницы окрасились оранжевыми бликами. Гейн был близко, но катастрофически опаздывал.

Айлин приложила руку к двери. Дверь, как обычно, отворилась, не издав ни единого скрипа, словно её каждый день открывали по меньшей мере раз десять. Она знала, что это не так. Сделала шаг в проём, дышащий морозом (ещё холоднее, чем раньше), но обернулась, почувствовав за собой пустоту. Увиденное вызвало в ней неприятный холодок: Генри застыл на месте у подножия лестницы, уставившись на стену комнаты, где красовался тот же знак, что и на двери. Только он был больше раз в пять и выполнен не серым цветом, как на двери, а красным. И не светился алым огнём.

Под знаком был алтарь. Она это поняла сразу, и, наверное, Генри тоже понял. Обсидиановые кубки угольного оттенка; свечи, вставленные в большие канделябры, но не зажжённые; стопка книг, сливающихся в темноте в одну большую кучу. Айлин не очень хорошо представляла, с какого бока нужно такое местечко в детском приюте.

Генри продолжал смотреть на алтарь, позабыв обо всём. Горящий человек уже появился на лестнице; теперь от Генри его разделяло пять-шесть шагов, не более. Айлин ощутила волну чёрного отчаяния. Что случилось? Почему он стоит?.. Они были так близки от того, чтобы вырваться отсюда, стать ещё на шаг ближе к загадочному месту, которое находится на самом дне... почему всё так нечестно?

- Генри!

Он вздрогнул, посмотрел на неё. Слава Богу. Сейчас он побежит к ней... не может не побежать. Ещё есть время...

Но вместо этого Генри двинулся к алтарю. На лестнице Джаспер (или то, чем он стал по воле владельца этого извращённого мира) задел сухую стену подполья, не рассчитав скорость. Стена тотчас почернела, но не возгорелась. Джаспер продолжил свой полёт; руки вытянуты вперёд, голова запрокинута вверх, словно в приступе эпилепсии. Он издавал странные горловые звуки, похожие на непрерывный короткий кашель. Возможно, это было единственное, что могло извлечься из горящего горла.

Айлин с ужасом ждала, что Генри встанет перед алтарём на колени и склонит голову, как давеча делали прилежные воспитанники приюта. Вместо этого Таунсенд торопливо взял с алтаря книгу в истрепанном переплёте, которая лежала в стороне от основной кучки, раскрытая на середине. Сделав это, он наконец побежал к двери. На всех парах, иначе не могло быть - полыхающий призрак уже дышал в затылок духом огня. Генри слышал сиплое дыхание, вырывающееся языками пламени; более того, как и в случае с Синтией, вблизи от него у него начинала раскалываться голова от чужих мыслей, грубо врывающихся в мозг.

Сердце! - кричал Джаспер. - Я понял, что это за запах! Сердце! Остановись, Генри!

Генри понятия не имел, о чём он, но ничего хорошего в намерениях Джаспера не было. Он прибавил прыти, удивляясь, насколько способны растянуться маленькие расстояния, когда за тобой кто-то гонится. Так или иначе, он успел, добежал до двери. Айлин проворно юркнула в проём перед ним. В следующую секунду Генри тоже оставил алый круг "Нимба" за своей спиной. Дверь стала закрываться, слишком медленно, по его разумению... но по безнадёжному вою Джаспера в голове он понял, что и эта партия осталась за ними.

[Цепеш]

Красивый текст, вот только сам Генри получился какой-то вялый, аморфный. Нет в нем желания победить, уничтожить врага. Бежит себе неведомо куда и неведомо зачем. Спасает свою шкуру? Но ведь убегая от опасности, лишь отодвигаешь конец...
Так что, по моему разумению, все хорошо, кроме главного героя. Его просто нет.

[Георгий Старков]

Так что, по моему разумению, все хорошо, кроме главного героя. Его просто нет.

Значит, у меня получается делать, как в игре! :)

Шучу. На самом деле, да... "отсутствие" и бесцветность Генри едва не стали поводом того, что я забросил проект после завершения первой части. Наверное, дело в том, что и в игре он не оказал на меня ровным счётом никакого впечатления, так что "влезть в его шкуру" мне сложнее. К тому же я как-то изначально решил не сильно затрагивать прошлое Генри, "шоб было, как в игре", выпятив вперёд только линию со смертью матери (дань уважения треку "Room of Angel").

Кстати, раз уж на то пошло... а как получается Айлин? Следующая глава у меня будет почти целиком посвящена ей, вот и интересно. :)

[Цепеш]

На мой взгляд лучше всего получились Джаспер Гейн и Уолтер Салливан. Насчет Айлин пока не скажу, не до конца раскрыта ее суть. Возможно, прочитав следующую главу, я смогу высказать свое мнение.
А насчет Генри... Я понял его суть совсем в ином ключе. Для меня это флегматичного склада человек, ранее столь много повидавший в жизни, что разучился удивляться самоу необычному. Скорее всего именно потому он вел столь замкнутый образ жизни. Надоело ему все... Кстати, он и Салливан чем-то похожи. только у Гери нет того безумного надрыва, он непробиваемо спокоен. Именно это спокойствие и дает ему возможность победить.
P.S. Хотелось бы узнать ваше мнение по поводу моих произведений ("Архитектор кошмаров" и "Цепные псы Апокалипсиса"). Ссылка на них висит на форуме. Они тоже навеяны SH, однако, прямой связи с этим миром в них нет.

[Renyxa]

вот зря зафлудили тему...я так старалась не нарушать царившую здесь священную тишину, что теперь придется это сделать =)

Так что, по моему разумению, все хорошо, кроме главного героя. Его просто нет.

а мне все очень нравится. как только заглянула в тему, скачала текст и читаю теперь каждый день на ночь =)) иногда мне непонятны некоторые сравнения ("виски протыкают масляными спицами", "небо цвета недоваренной ухи") и некоторое замедление сюжета, а так очень здорово;
Георгий, выкладывайте скорей продолжение =))