Перейти к содержимому


Фото
- - - - -

Печальная песнь


  • Чтобы отвечать, сперва войдите на форум
Нет ответов

#1 Vasheska & Kirena

Vasheska & Kirena

    Выживший

  • Заблудшие души
  • ФишкаФишка
  • 141 Сообщений:

Опубликовано 12 Март 2013 - 18:29

В определенном смысле миры-ульи можно назвать отражением всей человеческой цивилизации в миниатюре: на самом верху располагались богатые и сильные хищники, имевшие все, что только можно было пожелать; чуть ниже обитали цепные псы и звери с невысоким рангом, ожидающие своего часа ухватить кусок пожирней; еще ниже гудела безликая серая масса, обеспечивавшая саму себя и всех, кто имел счастье обитать выше.  Про тех, кто влачил существование на самом дне жизни, иначе как про «отбросы» упоминали мало. Все они, так или иначе, не вписывались  в строгую концепцию идеального общества, а потому им надлежало торчать в подулье с рождения и до смерти. Кроме того, в этих вонючих коридорах, где нормальный человек с трудом смог бы дышать без специальной защиты, мог оказаться каждый, навлекший на себя чей-то гнев или просто потерявший свое место в жестко выстроенной иерархии. В любое время и в любом виде. Ни старик, ни ребенок, ни аристократ, ни рабочий не застрахованы от подобного поворота судьбы. И подземелья с реками токсичных вод, опасной живностью и похороненными тайнами в любой момент могли принять пропащего в свои негостеприимные объятья…

 

История трагедии одного из таких городов-ульев началась с того, что в родильном отделении госпиталя имени Святого Лараса на свет появилось очередное крошечное существо - вопящее и покрытое смазкой. Статус  чистокровного человека ему даровали не сразу –  тщательный осмотр новорожденной (а это была именно девочка) являлся обязательным для каждого младенца в Империуме. И если число отклонений превышало допустимую норму, то милосердней всего было бы сразу убить кроху, ведь само слово «мутант» было более страшным приговором, чем смерть. Однако имперская доктрина не отличалась излишним милосердием, и даже ребенка с таким клеймом могли обречь на выживание. По счастью, новорожденная оказалась довольно чистой в генетическом плане, разве что была слишком маленькой, весила меньше нормы и появилась на две недели раньше срока, но это легко объяснялось истощенным состоянием её матери. Обмытого младенца показали измученной женщине уже в палате, где им обоим предстояло провести еще какое-то время, прежде чем возвратиться в жилые блоки.
Кайрин Шанкар, до замужества Ато, была тихой серой труженицей, оставившей солидную часть своей жизни и здоровья на тяжелой вредной работе. За инвалида-ветерана она выскочила случайно, хотя для того, чтобы сбежать от своей большой и сварливой семьи, готова была даже на  брак с самым отвратительным и мерзким из твистов. Собственная беременность стала для Кайрин неожиданностью – они с мужем были свято уверены, что не смогут иметь детей. Обе ноги Меноса Шанкара до колен заменяла дешевая аугметика скверного качества, он не мог найти постоянной работы и много пил. А еще он где-то раз в месяц страшно кричал и плакал во сне, словно его истязали…

С выбором имени для крохи у свежеиспеченной матери возникли проблемы – даже зная пол будущего ребенка, Кайрин, как женщина богобоязненная, предпочла посоветоваться с послушником, из числа тех, кого регулярно присылали в госпиталь для «духовной помощи болящим». Поскольку делали это в качестве наказания за мелкие провинности при храме, то к своим обязанностям они относились не слишком усердно. Послушник просто принес для беспокойной Кайрин пару старых именников и благословил её. Из всего многообразия имен, содержавшегося в этих книгах,  женщина выбрала то, которое показалось ей самым достойным. Лидия. Древнетерранское, обозначавшее уроженку неизвестно какого королевства.  Изумительно красивое, оно очаровало Кайрин и потому, во всех документах родившаяся малышка значилась как Лидия Шанкар.  Возможно, если бы женщина, тяжело переносившая беременность из-за своего подорванного здоровья, прочла второе значение этого имени, то никогда не осмелилась бы назвать свое дитя так. Никогда не назвала бы дочь «печальной песнью».
Пока растущего ребенка приходилось оставлять дома с отцом, у Кайрин не было ни одной спокойной минуты – так сильно она опасалась, что Менос не уследит, или хуже того, примет собственное дитя за чудовище, когда страшные воспоминания о войне в очередной раз вернутся к нему. Потому, когда сосед (художник-неудачник), живший в такой же крохотной и неказистой квартирке, согласился брать малышку к себе, женщина, наконец, смогла уходить на работу со спокойной душой. Лидия оказалась девочкой не капризной и любопытной,  постепенно начала рисовать свои собственные картины, которые все, кроме матери и соседа-художника, предпочитали называть каракулями. Она выучила молебен об изгнании варпа и Имперское Кредо едва ли не раньше, чем смогла складывать слоги в слова, и потому, едва оказавшись в Школуме, сразу стала примерной ученицей, жадно хватающейся за знания. Темноволосая, худая, с бледновато-серой кожей, не знавшей естественного света, Лидия практически не выделялась из толпы сверстников. Разве что её необычайно яркие синие глаза (каких не было ни у матери, ни у отца) порой вызывали удивление…

 

На протяжении всего срока обучения она умудрилась сотворить нечто из ряда вон всего лишь раз. Но это надолго запомнилось как наставнику, так и служителю Экклезиархии, присутствовавшему там: когда детей младшего потока собрали в большом зале и начали рассказывать им об Императоре Человечества, перемежая все это нравоучениями. Внезапно два слова прервали проповедь и всколыхнули толпу, заставив замолчать всех разом:
- Он ненастоящий.
Дети отшатнулись от худенькой темноволосой девочки как от зачумленной, ожидая, что на неё немедленно обрушатся громы и молнии. Экклезиарх нахмурился и подошел поближе к той, что осмелилась произнести подобное вслух, сурово посмотрев ей прямо в глаза.
- Ты Лидия, верно? Кто тебе сказал такое?
- Никто. Я ведь знаю, что настоящий Император на Священной Терре и никуда не уходит с Золотого Трона. А это - всего лишь картина. И довольно плохая. Картина - не Император.
Уверенный в собственной правоте ребенок поджал губы, не отводя взгляда от холодных серых глаз экклезиарха. И тому не понравилось подобное упрямство – по опыту он знал, что если таких детей не переломить вовремя, то они вырастают, неся в душе ядовитое зерно сомнения. А оно, в свою очередь, может вырасти в разлагающее древо ереси…
- Он – наш щит и защитник. Наша поддержка и опора. Его изображения – это напоминание нам, верным  слугам, о деяниях и жертве Его. Хочешь поспорить с этим, Лидия?  Что ж, пожалуй, мне стоит поговорить с твоими родителями.
Конечно, маленькой девочке было не под силу тягаться с немолодым служителем церкви – особенно в вопросах богословия и философии. Когда она опустила голову и закусила губу, экклезиарх ощутил некоторое облегчение.
- Но все равно это плохая картина…- почти шепотом произнесла упрямица, прежде чем служитель Императора вернулся на место и продолжил рассказ, как ни в чем не бывало. Экклезиарх и сам понимал, что изображение в часовне Школума хоть и канонично, но далеко от совершенства, однако допускать такое пренебрежение  со стороны ребенка не собирался. С его точки зрения малейшее проявление неверия и неподчинения должно было быть сурово наказано, дабы избежать большего зла в будущем.
Сказать, что Лидии влетело из-за этого инцидента, значило не сказать ничего: Менос пришел в ярость и сильно избил дочь, впервые назвав её «отродьем», а Кайрин долго поясняла девочке, как та была неправа, когда назвала изображенного Императора ненастоящим. Хотя мать и делала это мягко, гладя плачущую Лидию по голове, девочке не становилось лучше. И она не разуверилась в своей правоте, даже когда ей пришлось почти месяц оставаться после занятий для продолжительных бесед с экклезиархом.
Неприятные странности начались после того, как маленькой Шанкар исполнилось восемь лет: после торжественного богослужения, где Лидия была вместе с матерью, домой они вернулись позднее, чем планировали. В их квартирке воняло дешевым пойлом, потому Кайрин раздела и уложила дочь спать, не зажигая света. Девочка, привыкшая к такому со стороны отца, молча, забралась под одеяло и вскоре уснула…  А вот её матери не спалось. Кайрин знала, что Менос обычно начинает кричать в такие ночи после тщетных попыток утопить в алкоголе ужасы пережитой войны. И нужно было успокаивать его, напоминая,  что вокруг не враги, что он дома, а не на поле боя, что тот кошмар больше не повторится никогда. Женщина справлялась, хотя давалось ей это ценой бессонных ночей и страшных головных болей, а иногда даже нескольких синяков на ребрах. Однако этой ночью произошло кое-что другое. Когда Кайрин уже удалось задремать, тихие стоны со стороны другой комнаты словно подбросили её в воздух. Практически в одно мгновение, оказавшись у кровати дочери, женщина обняла мечущуюся во сне девочку и принялась укачивать, шепотом молясь Императору, прося Его не оставлять в беде невинного ребенка.  Неожиданно тельце Лидии скрутила мощная судорога, и тоненькие детские пальчики впились в плечо испуганной матери с невероятной силой.  Кайрин не смогла даже закричать (звуки просто застряли у неё глотке), когда её дочь чужим хрипловато-низким голосом произнесла: «Оно приближается». Затем она обмякла, словно ничего и не было. До самого утра женщина обнимала и укачивала свою дочь, пытаясь понять, не могло ли ей привидеться, глаза Лидии были широко распахнуты и едва заметно светились в темноте, когда она заговорила…

 

После этого случая девочка стала более замкнутой, предпочитала все свободное время проводить у себя, лихорадочно рисовать что-то и тут же рвать свои картинки.  Лидия наотрез отказывалась говорить, что именно её беспокоит, но горы клочков росли с пугающей скоростью.  Немногие уцелевшие рисунки грубо изображали городские бои, но из-за обилия черного и красного трудно было разобрать, кто именно сражается. В семье Шанкар словно что-то разладилось: Менос нервничал и напивался чаще обычного, Кайрин пропадала  днями и ночами на работе, а девочка продолжала с немым упорством рисовать и рвать свои работы. Однако не только у них троих дела были плохи. На улицах стало крайне небезопасно даже по меркам не самых высоких районов города.  Гангеры словно взбесились и теперь в нижних и средних частях улья то и дело вспыхивали стычки, иногда по два-три раза на дню. Пока арбитрам удавалось более-менее удерживать позиции на средних уровнях, но внизу творился настоящий ад. Вдобавок поползли мерзкие слухи о преступном бездействии властей и массовых убийствах. Говорили, что зверски изуродованные тела были покрыты странными символами…

 

Разумеется, Менос не раз слышал об этом в дешевых барах, куда все равно продолжал ходить, несмотря на перестрелки и слезные уговоры жены, и не раз думал о том, где бы ему достать оружие, чтобы продолжить свою войну с мерзостью, пробравшейся в его город. Старые подозрения о том, кто может управлять творящимся беспределом, становились отчетливей по мере поглощения все большего количества «Траки». Это пойло странным образом помогало Меносу лучше соображать, хотя Кайрин и утверждала обратное…  До родного угла в безликой коробке блочного жилья он дошел с некоторым трудом, ощущая странную смесь раздражения и презрения ко всем вокруг. Возня жены на кухне вызвала у списанного ветерана только брезгливую ухмылку. В этот момент Кайрин, безмолвно поддерживавшая его в самые страшные ночи, показалась ему глупее огрина, не  желающего понимать, какой конец «потрошилки» надо направлять на врага. Потому Менос обратил свое внимание на сосредоточенно рисующую Лидию, которая не удостоила вернувшегося отца даже взглядом. Но именно отсутствие всякой реакции разозлило подвыпившего мужчину больше всего, а потому он принялся дрожащими пальцами стаскивать с себя ремень, на пряжке которого хищно поблескивал имперский орел, собираясь задать девчонке трепку.

- Ты! Убери свои каракули и встань! Встань, когда с тобой говорит отец! Ты должна уважать своего отца! А не сидеть, уставившись фес пойми на что! Дай сюда! – Менос грубо оттолкнул  дочь и выхватил несколько рисунков, не обращая внимания на слабые протесты ребенка. - Что это за дрянь такая?
Но стоило только взгляду бывшего инфорсера зацепиться за то, что еще не успела закрасить хнычущая девочка, как он моментально забыл все, что хотел сказать. Неуклюжие человечки на фоне криво нарисованной капеллы. Некоторые неизвестно зачем оказались прямо на стенах и  были щедро раскрашены красным. Другие были густо выделены черным и отмечены уродливым знаком… Знаком скверны, что разъедала сны Меноса в течение многих лет после подавления бунта, организованного кучкой каких-то  отбросов на другой стороне планеты. Тогда он потерял свои ноги и чуть было не лишился разума. Не мог представить, что люди способны на такую жестокость. Только позже мужчина понял, что неведенье спасло их, верно исполнявших свой долг. Ибо они столкнулись с демонами в человечьем обличье, отмеченными восьмью стрелами. И сейчас Менос видел таких же «меченых» на рисунке своей дочери…
- Отродье! – мужчина отшатнулся от ребенка, как если бы на месте Лидии и в самом деле оказалось чудовище - Тварь! Думала меня провести?! Ничего… я разберусь! С тобой! Со всеми вами!
- Милый, что там происходит? – Кайрин, обеспокоенная криками мужа, ушла с кухни. - Пожалуйста, успокойся и не трогай Лидию!
С тем же успехом она могла уговаривать взбесившегося грокса, однако Менос побагровел и, скрипнув зубами, кинулся на кухню, едва не сбив жену с ног.  Та вздохнула с облегчением, надеясь, что муж немного побуянит и утихомирится, как всегда, но поторопилась с выводами. Стоило только Кайрин помочь дочери подняться и погладить хнычущую Лидию по голове, как Менос вернулся.
- Отойди от неё! Немедленно! – голос инвалида прямо-таки сочился злобой и теперь в его движениях начисто отсутствовала расхлябанность, характерная для пьяниц. В руке Менос твердо сжимал кухонный нож.  Он приближался к замершей в испуге Кайрин, которая не помнила, чтобы муж хоть раз вытворял подобное даже после самых жутких запоев.  Женщина отшатнулась, прижимая к себе дочь, понимая, что бежать некуда. Менос сейчас просто не услышит разумных доводов. Но, когда муж грубо оттолкнул её, Кайрин охватил страх – целью была не она, а Лидия. Маленькая восьмилетняя девочка, моментально забившаяся в угол и жалобно плачущая, глядела, как отец с ножом подбирается все ближе…  А дальше все произошло очень быстро. Кайрин отчаянно закричала и бросилась на мужа, стремясь повалить более массивного Меноса и отнять у него нож. Лицо девочки искривилось от ужаса, когда её мать упала на пол, продолжая цепляться за ноги того, кто держал окровавленное орудие убийства.  Кайрин еще слабо шевелилась, но стремительно увеличивающаяся красная лужа показывала, что это не продлится долго.
- Да будет Император милостив к её душе… Ты, тварь, сумела обмануть мою жену. Но не меня, – Менос ни секунды не сожалел о том, что ему пришлось сделать. Они всегда прикрывались одурманенными людьми, заставляя их служить себе. Но теперь чудовище, пробравшееся в его дом, должно было ответить за все, и маска детской невинности не поможет монстру.
- Мама! Мамочка… - Лидия перевела взгляд с затихающей женщины на своего отца, и взгляд ее стал не по-детски ледяным, - Ты. Ты псих! Ты убил мою маму! Лучше бы ты сдох сам! Сдохни! Сдохни! Сдохни!!!
Что-то в голосе девочки заставило Меноса остановиться, и мужчина не сразу осознал, что его дрожащая рука подносит нож к горлу. Он прекрасно понимал, что происходит, но не мог предотвратить того, что должно было случиться. Невидимая сила вошла в его мозг извне, и бывший инфорсер не в силах был ей сопротивляться. Лишь в самый последний момент, когда острое лезвие почти перерезало ему артерию, Менос понял, кем на самом деле является его дочь, но сделать уже ничего не смог. Она тоже кричала и плакала, но не сумела отменить собственный приказ. Когда алый фонтан окатил стены и лицо Лидии, девочка вскочила и унеслась прочь из родного дома, вдруг ставшего жутким и неприветливым местом. Она бежала так быстро, что никто из соседей не смог остановить её. Да и вообще исчезновения Лидии никто особенно не заметил – обитателей безликой многоэтажной коробки больше волновало, почему вся техника в доме неожиданно вышла из строя…

 

Психический вопль невероятной силы ворвался в ментальное пространство вечно гудящего города-улья, растворившись в этом безумном вихре и приведя в замешательство всех, кто умел чувствовать подобное и делать из этого выводы. На фоне творящегося беспорядка убийство и самоубийство в крошечной квартирке просто потерялись, равно как и бесследное исчезновение одной маленькой девочки. Правда, некоторые  сложили все странности вместе, и теперь хорошо подготовленные поисковые группы рыскали  по всему городу-улью. А в это время по полуразрушенным заброшенным улицам бесшумно скользила человекообразная тень, используя в качестве светильника кусок жалящего гриба. Что-то более технологичное могло привлечь нездоровое внимание местных обитателей, особенно тех, кто все-таки был наделен разумом. Кроме того, здесь повсюду росла зеленоватая флуоресцирующая плесень, так что находить дорогу было нетрудно. Тот, кого немногие знали под кличкой Безмолвник, шел на беззвучный крик о помощи вот уже третий условный день. Точно засечь местоположение пробудившегося он не сумел, но ощутил что времени не так много – таившиеся в улье слуги Губительных Сил не станут сидеть без дела, когда рядом кто-то открыл у себя необыкновенный дар. Или величайшее проклятье. Безмолвник понял, что следует верным путем, когда ему перестали попадаться местные грызуны – небольшие лысые твари с выпученными глазами. Инстинкт самосохранения гнал их прочь от пробудившегося.  А когда ищущий понял, что его цель находится в капелле неподалеку, то  совершенно не удивился – слишком часто такие пытались искать защиты у Императора, не понимая, что с ними никто церемониться не будет. Что их ждет медленная и мучительная смерть. Быстрая – для тех, кто оказался «не годен».  Или кто просто стал сбоем в отлаженной системе Империума. 
Сама капелла выглядела так же покинуто, как и все вокруг: изуродованные на два человеческих роста неизвестными вандалами стены; ручейки и лужицы токсичной жидкости, просочившейся  из дренажной системы; знакомая до рези в глазах плесень и жалящие грибы со своими щупальцами…   Видимо, даже твисты и прочие обитатели этих запутанных холодных улиц избегали здесь появляться. Огромную статую Императора кто-то, похоже, долго пытался свалить или разбить, но ничего из этой затеи не вышло, и теперь бывший объект поклонения медленно разрушался в тишине и забвении. Ядовитые воды и плесень превратили Повелителя Человечества в одноглазого урода, страдающего проказой Лиргена, но все равно казалось, будто он смотрит на каждого входящего. Правда, теперь уже не грозно, как раньше, а словно страдая от нескончаемой муки. Объект поиска слуг Губительных Сил, спецподразделения Администратума, парочки работорговцев и одного фанатичного охотника на ведьм бессильно распластался за статуей, не подавая признаков жизни. Безмолвника неприятно удивило, что пробудившийся оказался ребенком не старше десяти лет.
- Слишком рано проснулась твоя сила. Слишком долго ты здесь без защиты… - дыхательная маска коверкала голос мужчины, но сейчас его больше волновало состояние найденыша, чем что-либо еще.  Дешевый комбинезон, химические ожоги на ладонях, бесполезная  повязка из тряпки на лице, закрытые глаза и две подсохшие лужицы рвоты рядом. Но плохое физическое состояние в таких вопросах не главное, а потому Безмолвник присел рядом и, положив руку на горячий лоб, осторожно коснулся сознания ребенка, готовый к любым неожиданностям. Другая его рука держала наготове бритвенно-острый нож и, если бы мужчина почуял ледяное дыхание Хаоса, жизнь пробудившегося оборвалась бы в тот же миг. Но Безмолвник нашел хоть и слабенькую, но стену, выстроенную впавшим в подобие транса ребенком из звенящего в голове молебна об изгнании варпа. А затем скользнул в память юного псайкера, игнорируя попытки сопротивления…
- Алас…тор… - отчетливо произнесла девочка, прежде чем жуткий кашель скрутил её в позе эмбриона. Безмолвник вздрогнул, а затем бережно взял Лидию на руки и  надел на худенькое запястье довольно тяжелый браслет из золотистого сплава, покрытый полустертыми письменами.  Теперь он знал все об этой девочке и её трехмесячной борьбе с не имевшими лиц голосами внутри головы. О пугающих видениях и желании поделиться новообретенным грузом с кем-то, кроме бессловесной бумаги. О страшной потере и обжигающем чувстве вины. А ребенок сумел узнать настоящее имя Безмолвника всего за один краткий контакт, и уже одно это говорило о большом потенциале. 
После такого Аластор не смог бы подарить Лидии то, что лицемерно называли «Императорским милосердием», или бросить её умирать от отравления. Тогда незарегистрированный псайкер, успешно дуривший неповоротливую имперскую машину вот уже двадцать пять лет, не смог бы считать себя даже законченным подлецом. Безмолвник унес ребенка на целых пятнадцать минут раньше, чем в покинутую капеллу буквально ворвались восемь фигур, ведомых безглазым мутантом в темно-алом балахоне.
Когда они остановились возле статуи и твист склонился возле подсохшей рвоты, трогая её своим по-змеиному  длинным и гибким языком, изуродованная статуя Повелителя Человечества с ужасающим грохотом рухнула, придавив троих незваных гостей, включая наделенного дарами Хаоса предводителя. Остальные, поняв, что больше здесь делать нечего, в бессильной злобе расколотили голову поверженного истукана и ушли не в самом лучшем настроении, забрав с собой тела…
Следующие несколько дней превратились для Аластора Безмолвника в сущий ад – он, могущий преодолевать физические законы силой своего разума, вертелся как наскипидаренный грокс, пытаясь помочь девочке выкарабкаться после такого тяжелого отравления. Израсходовав почти все запасы пригодной для питья воды, Безмолвник сумел промыть ожоги и воспалившиеся порезы на теле ребенка. Неприятным сюрпризом оказались пять отметин, оставленных жалящими грибами – парализующего токсина Лидия получила достаточно, чтобы испытывать трудности с передвижением в течение нескольких дней как минимум. От прежней одежды пришлось избавиться, равно как и от волос на голове, так что теперь исхудавшую девочку стало трудно отличить от мальчишки. Аластор сделал Лидии несколько инъекций, а затем тщательно промыл желудок, прежде чем давать жидкий супец, сваренный из пайков, который имел малоописуемые цвет, запах и вкус. Одновременно с этим он лихорадочно мотался на средние уровни, пытаясь добыть там документы и вещи для ребенка, чтобы убраться, наконец, из закипающего кровавого котла. В убежище, скрытом на нижних уровнях, было относительно безопасно, но все чаще оба псайкера чувствовали соседство омерзительной и могущественной силы…

После того, как Лидия назвала Безмолвника по имени, она больше не произнесла ни слова. Тот понимал и не давил, решив дать девочке время прийти в себя. Хотя знал что браслет, изготовленный неизвестными мастерами, всего лишь временная мера. Нужно обучение и жесткий самоконтроль, что Аластор и собирался ей привить, как только они окажутся за пределами этого мира. Когда сошли последние синяки, и Лидия смогла более-менее твердо ходить, Безмолвник собрал все необходимое и без сожаления оставил убежище. Девочке пришлось вставить контактные линзы с рисунком сетчатки и одеть мальчишескую одежду – по документам её теперь звали Гран Зранин, и она была сыном Нарва Зранина, то есть Аластора. Долго убеждать девочку в необходимости подобного маскарада не пришлось, она уже начала понимать, что для выживания должна не привлекать чужого внимания.  Безмолвника беспокоило только одно – видения, которые Лидия немедленно изображала в виде рисунков. Когда она написала на очередном листе дату, тот все же не сдержался и послал тайком жутковатую детскую картинку в крепость Адептус Арбитрес через почтовую службу.
Потом отец и сын растворились в очередях космопорта, чтобы сесть на челнок, принадлежащий пассажирскому судну «Пламя веры», дабы отбыть вместе с паломниками и дельцами к тихому аграрному миру в соседней системе…


Неожиданная посылка породила волну невероятных слухов и предположений не только среди арбитров, но и среди экклезиархов и служителей Администратума. Это могли бы посчитать неудачной шуткой, если бы не изображенные знаки Хаоса, которыми были отмечены черные человечки на детском рисунке. Арбитры попытались найти отправителя, но тот словно сквозь землю провалился, а потому рисунок отправился на более детальное изучение. Впрочем, он странным образом сгорел прямо в лаборатории…

А в указанный день стены города-города улья сотрясло неожиданно мощное восстание, участники которого несли знамя с восьмиконечной звездой. Они не щадили никого, и вскоре по улицам потекли реки крови. На стенах капелл были распяты верные служители Министорума, защищавшие обители Императора до последнего вздоха, а затем пожар  Хаоса распространился и на остальные города-ульи этого мира. Первое предсказание маленькой провидицы сбылось, став начальным аккордом её собственной печальной песни и деяний во имя истерзанного Человечества.


  • 0