NB: Если кажется, что много букв, то вторым постом идёт ещё один рассказик, очень короткий. :)
ЛЁД
Горы, которые высятся к западу от долины, носят название Ледяных. У всякого, кто хоть раз посмотрит на зловещие высокие хребты, поблескивающие хладным огнём даже в свете июльского солнца, не возникнет вопросов, почему они так именованы. Не удивит никого и то, что Ледяные горы считаются проклятым местом – не вся горная цепь, конечно, а отдельные, самые высокие пики, докуда не долетает самый отчаянный орёл. В долине распространены старинные легенды о незавидной участи тех смельчаков, кто задался целью покорить эти вершины. В зависимости от рассказчика судьба несчастных разнится – кого по возвращении домой подкосит неизвестная болезнь, за несколько недель уничтожившая всю его семью, кто бесследно исчезнет среди льдистых камней, а кто сорвётся и разобьётся у подножия той громадины, на которую пытался взобраться.
Меня, человека, который большую часть жизни посвятил исследованию тех самых «проклятых» гор, эти пивные страшилки только забавляли. Уж кто-кто, а я навидался этих снежных склонов за свою жизнь: приходилось порою неделями блуждать посреди голых промерзших камней и ночевать в огромных пещерах, где воздух неприятно пах солёным. И если в годы молодости мне иногда становилось не по себе на Ледяных горах, особенно если я поднимался в одиночку, то со временем я так свыкся с этими пустынными местами, что воспринимал их как второй дом. Мне в горах было уютно. Я сторонился людей, из-за чего меня с детства считали угрюмым и нелюдимым типом, поэтому изломанные просторы горных хребтов меня не угнетали.
Мои исследования большей частью представляли интерес чисто топографический и научный: как правило, я отправлялся под небеса Ледяных гор в составе геологических экспедиций от различных университетов, благо интерес к этим природным монументам не спадал. Со временем я стал считаться лучшим проводником в этих краях. Впрочем, не только экспедиции занимали моё время в горах – иногда я предпринимал собственные вылазки в особо труднодоступные районы гор из чисто спортивного интереса, испытывая себя на прочность. Бывали случаи, когда я висел на волоске от смерти – рвались ремни, крюки соскальзывали, два раза я чуть было не попал под оползни, встречались опасные хищники вроде горной рыси, а однажды на меня напали два разъяренных орла. Если бы я не вернулся с очередного похода, под местные байки о проклятых горах была бы подведена надёжная опора – но я выживал (иной раз действительно чудом), и чем больше была грозившая мне опасность, тем большей привлекательностью обладали для меня Ледяные горы.
Впрочем, горы тоже награждали меня мне не только возможностью испытать себя, но и более ощутимыми дарами: так, один раз на вершине уродливо изогнутого хребта я наткнулся на целую россыпь камней глубокого красного цвета, которые напоминали капли крови. Я взял камни с собой и впоследствии неплохо заработал на их перепродаже торговцам. Как я понял, это были рубины, причём необычно крупные. Попадались мне и другие драгоценные камни в иных пещерах, но те были не такими большими.
Со временем, однако, возраст давал о себе знать: мои походы в горы становились всё реже, я ловил себя на том, что чрезмерно устаю во время подъемов, а гибкость и ловкость, без которых альпинизм в Ледяных горах был делом чрезвычайно рискованным, начали меня подводить. Я стал задумываться о том, чтобы завязать со своим увлечением. Несмотря на любовь к Ледяным горам, мне не хотелось упокоиться в них навечно после одной непростительной ошибки. К тому времени у меня родились сын и дочь, и жена относилась к моим походам с возрастающим раздражением. И в один прекрасный день я решился.
Но перед тем как навсегда отложить альпеншток, мне по-мальчишечьи хотелось совершить последний поход в горы – самый головокружительный и, возможно, самый опасный.
Этот пик высился среди остальных вершин Ледяных гор непокорным острием, в пасмурные дни его вершина скрывалась за грядой облаков. Немногие пики Ледяных гор заслужили собственные названия. У этой вершины название имелось – наверное, самое колоритное из всех: Палец Мертвеца. Считалось, что те, кто лезут на вершину, тем самым подписывают себе смертный приговор, ибо если они не сорвутся по пути вверх, то при достижении заветной цели их душа тут же взовьётся на небеса, так как пик расположен слишком далеко от грешной земли и слишком близко к другому миру, расположенному над облаками. Я не слышал, чтобы в наши дни кто-то предпринимал попытки залезть на Палец Мертвеца. В годы молодости дерзкая мысль вонзить альпеншток на эту вершину не раз завлекала меня, но я так и не собрался с силами. Возможно, подсознательно я понимал, не желая себе в этом признаваться, что ещё слишком юн и неопытен, и такая бравурная смелость неизбежно обернётся трагедией. Теперь у меня был богатый опыт прожитых лет. Я чувствовал, что могу совершить задуманное. Покорение Пальца Мертвеца стало бы достойным завершением моей карьеры альпиниста.
Следовало, конечно, достойно подготовиться к опасной затее, и я отвёл на это целых три месяца – обновлял и проверял снаряжение, ежедневно тренировался и закаливал себя водными процедурами. Жена, поначалу принявшая мой замысел в штыки, постепенно смирилась с тем, что я не откажусь, и стала по мере сил помогать в приготовлениях. Я планировал совершить восхождение один, поэтому провианта и экипировки требовалось немного. И в назначенный день, напоследок поцеловав жену и детей, я выехал из селения и направился к горам, которые выглядели на фоне утреннего розоватого неба особенно грандиозными и мрачными.
Неделю я добирался до основания Пальца Мертвеца. Это было спокойное время: большая часть дороги была мне хорошо известна с прошлых походов, и я чувствовал себя уверенно. Попотеть пришлось только в последней трети пути, когда проторенные тропы остались за спиной. У подножия Пальца Мертвеца горы были будто расколоты древним взрывом: гигантские накрененные каменные плиты и бесформенные глыбы громоздились одна на другую, затрудняя прохождение. Будь я обычным альпинистом-любителем, спасовал бы уже на этом этапе.
Заночевав в палатке на голых камнях возле Пальца Мертвеца, я приступил к самой трудной части похода – к восхождению. Я отвёл на это два дня: в середине пути приходилось устроить ночлег. Палатку с собой взять было нельзя, но я был уверен, что удастся найти небольшую пещеру для сна: при ближайшем рассмотрении пик оказался изрытым провалами пещер, как человек с больной кожей. Снизу на это неприятно было смотреть, но во время восхождения это должно было сослужить мне добрую службу. Мысленно перекрестившись, я ступил на пока ещё пологий склон.
Моё снаряжение понадобилось мне очень скоро: склон круто шёл вверх, становясь почти вертикальным. К счастью, он не был монолитной скалой, поэтому ровные горизонтальные участки и неровности попадались в избытке. Цепляясь за них, я методично взбирался вверх. Солнце светило с боковой стороны, поэтому меня не припекало. Время от времени я делал привалы, глотая воду из бутылочек и принимая скудную пищу. Небо над головой по-прежнему было идеально чистым, дул лёгкий ветерок, который нисколько не мешал. Но я не питал иллюзий – сильные ветры должны были начаться ближе к вершине, и там уж мало не покажется.
За первый день я преодолел больше половины пути. Самая трудная и интересная часть путешествия была впереди. Я нашёл уютную пещерку, напоминающую по размерам туалетную комнату, и устроился внутри на ночлег. Отсюда уже были слышны завывания ветра, трущегося о скалы наверху. Солнце зашло, в темноте далеко внизу роем светлячков подмигивали городские огни. С каждым дыханием изо рта вырывался пар, но я был одет очень тепло, к тому же на ночь принял пару глотков крепкого горячительного напитка.
Утром я обнаружил, что холод всё-таки сумел проникнуть через слои одежды: примороженные суставы двигались вяло и ныли при движении. Я тут же устроил полный цикл физических упражнений, полагающийся в таких случаях, и через полчаса вновь почувствовал себя готовым к подъему. Сегодня я должен был достичь самой неприступной вершины Ледяных гор.
По сравнению со вчерашним днём сложность восхождения возросла многократно. Теперь склон почти всегда шёл отвесно. Я с трудом находил зацепки, в которые можно вонзить крюк. Иногда я смотрел вниз и видел крошечные леса и поляны, залитые солнечным светом. Так высоко я никогда не взбирался. Впрочем, страха и волнения не было. Я преодолевал метр за метром, становясь ближе к заветному пику. Пополудни мне удалось так высоко подняться, что ветер стал представлять собой серьёзную помеху. Меня, висящего на ремнях, иногда относило под его напором далеко в сторону; приходилось тратить много сил, чтобы противостоять ему. Холод стоял просто собачий – если бы не специальная одежда, удерживающая тепло, я бы превратился в сосульку. В довершение всего скалы возле вершины были покрыты льдами, и нужно было действовать с величайшей осторожностью, чтобы не поскользнуться. Я делал привалы всё чаще, в минуты покоя жадно всматриваясь в высшую точку горы, которая нависала надо мной и казалась такой близкой, что до неё можно достать рукой.
Часы у меня на запястье показывали девять вечера, когда я, наконец, осуществил задуманное – оказался на вершине Пальца Мертвеца. Я полагал, что тут будет сплошной лысый камень, но ошибся – у вершины оказалось широкое пространство, покрытое заледеневшим снегом. Сама вершина действительно выглядела как обломанный палец, возвышаясь вверх метров на семь. В принципе, подниматься туда нужды не было – наверху не было достаточно места, чтобы ступню поставить, – но я решил, что после отдыха залезу и туда, дабы выполнить задачу на все сто.
Сидя на собственном рюкзаке, брошенном на снег, я залюбовался закатом. Солнце в горах выглядело крупнее и багровее, чем внизу. Красноватые отблески играли на льдах, из-за чего вся вершина поблескивала озорными алыми огнями. Почему-то вспомнились замороженные конфеты, которыми баловались дети в селении под Новый год. Если бы не круглый провал пещерки, которая была расположена прямо под вершиной, место действительно было бы похоже на карамель: мёрзлая скала, покрытая слоем льда.
Меня разобрало любопытство. Пещера была небольшой, но выглядела интригующе. Рубины я обнаружил в таком же месте, на вершине безымянного пика. Кто знает – может, здесь первопроходца тоже ожидает достойная награда?
Вытряхнув из рюкзака мощный электрический фонарь, я вошёл в пещеру. Куда бы я ни направлял луч света, везде вяло искрился лёд, до того мутный и плотный, что невозможно было разобрать, где заканчивается ледяной нарост и начинается камень. Пещера вправду была крохотной по меркам Ледяных гор, и я с разочарованием увидел, что её своды совершенно голые – никаких признаков драгоценностей или иных трофеев.
Было ясно, что мои надежды не оправдались, но я почему-то продолжал водить лучом фонаря по сводам. Краем сознания я замечал нечто необычное в этом маленьком ледяном царстве, но никак не мог понять, что именно. Я сделал несколько шагов вперёд, чтобы приглядеться. Тёмный лёд шёл буграми, и при мимолётном взгляде за его толщей будто бы угадывались какие-то черты. Я сощурился, направив луч прямо перед собой. Вот же оно – жёлтый свет выхватывает из глубины льда совершенно отчётливые формы. Глаза, бесцветные и водянистые… Нос с горбинкой… Рот, разинутый в беззвучном крике… Я выругался и непроизвольно отскочил назад. Подо льдом на сводах пещеры угадывалось человеческое лицо, искажённое гримасой ужаса. И оно было не одно… Я повернулся влево и наугад ткнул фонарём в ледяной свод. И тоже увидел сразу – мёртвое лицо, белое и бескровное. Волосы, абсолютно седые, разметались по сторонам. На этом лице тоже застыло выражение муки. Луч скакнул влево. Ещё одно лицо…
Трясясь от страха и возбуждения, я выскочил из пещеры на свет. Солнце уже почти село – долину внизу начали окутывать мглистые сумерки. На вершине было ещё светло, но я понял, что не пройдёт и часа, как я останусь в темноте, один на один с этими жуткими лицами во льдах.
Но что я мог сделать? Спускаться вниз, когда тьма уже начала окутывать окрестности, было безумием. Да и не будет там подходящих мест, где можно заночевать – по крайней мере, до середины пути, а туда пойди доберись. Ночь я должен был провести здесь, на вершине.
Когда я понял это, мне почему-то стало спокойнее. Я снова засмотрелся на багровое солнце, чувствуя, как животный ужас покидает меня. В конце концов, мне ничто не угрожает. Это всего лишь лица во льду – может, мёртвые люди, замурованные здесь давно, а может, всего лишь искусные образы, нанесённые когда-то сумасшедшим живописцем.
Но разве до этого места когда-либо добирались люди?
С тоской посмотрев на крошечные огни, зажигающиеся в долине, я вновь повернулся к пещере, из которой не так давно выскочил с проклятиями. Если уж суждено всю ночь дрожать от холода на этом пике, то можно попытаться провести время с пользой и узнать, что за лица скрываются подо льдом. Я решительно шагнул в пещеру, сжимая фонарь в руке. Сердце гулко билось под одеждой.
Лица были на месте. Я попытался отстраниться от своих чувств и изучить их как можно более беспристрастно. Присмотревшись, я с облегчением понял, что о мёртвых телах речь не идёт – во льду были именно только лица, никаких других частей тела. И большей частью лица были изображены довольно топорно, с элементами гротеска: угловатые черты, низкий лоб, выпученные глаза. В тот раз из-за нахлынувшего ужаса я это не заметил. Было похоже на то, что эти лица были высечены на льду достаточно давно, а потом новый слой льда покрыл их сверху – впрочем, недостаточно хорошо, и при ярком освещении черты нарисованных физиономий проступали сквозь лёд. Поняв это, я заметно расслабился, хотя даже так вся эта живопись выглядела зловеще.
Я насчитал в пещере около пятидесяти лиц. Большая часть – мужские лица. Женские попадались всего раз или два. Не все лица были изображены в естественном положении, некоторые лежали на боку или вовсе были перевёрнуты. Моё внимание привлёк ансамбль из пяти лиц, изображённый наподобие цветочных лепестков: подбородки касаются друг друга, и создаётся нехорошее ощущение, что у этих страдальцев общая шея. Лица были нанесены в пещере довольно равномерно, начиная от входа до самых глубин.
Несомненно, отличительной характеристикой этих лиц было то, что все они изображались в момент высшего ужаса, заходясь в крике – словно эти несчастные не хотели, чтобы кто-то замуровал их в лёд. Горе-скульптор умел показывать эмоции на ледяных физиономиях – ужас на одном лице не был похож на другой, хотя приёмы, в принципе, оставались одними и теми же: выпученные глаза, морщины на лбу, искривленный рот, вздыбившиеся волосы.
Кончилось тем, что меня начало подташнивать от вида этих запрятанных во льду лиц. Я не понимал, как они тут оказались, когда это случилось, а главное – с какой целью. Мне представился сумасшедший средневековый альпинист, который впервые покорил Палец Мертвеца и хохотал, глядя на багровый закат, потом решил не тратить ночь зазря и увековечить свой подвиг таким эксцентричным образом.
В качестве эксперимента я взял небольшой топорик (незаменимая вещь в горах) и попытался расколоть лёд над одним из лиц: мне хотелось узнать, насколько глубоко находятся эти скульптуры. Но сколько бы я ни бился, мне не удалось отколоть хотя бы кусочек от превратившегося в камень льда. Осталось лишь завидовать усердию и силе неизвестного скульптора, который, невзирая ни на что, смог подчинить древние льды своей воле. Когда я понял, что одной ночью тут дело не обошлось, и эта титаническая работа наверняка потребовала месяцы, а может, годы, мне стало не по себе. Я поспешил покинуть пещеру и выйти в сумрак под открытым небом.
Ночь была жутковатой. Вокруг меня ревел ветер, пещера с лицами чернела овалом раскрытого рта, а холод едва не доконал меня. Время от времени я вскакивал и принимался неистово делать зарядку. Когда я закрывал глаза, то видел перед собой выпученные белесые глаза и развевающиеся волосы.
Наконец, первые лучи солнца пробились из-за мрачных хребтов и осветили вершину Пальца Мертвеца. Я выдохнул с облегчением и отпил большой глоток из термоса с горячим чаем. Мне не терпелось спуститься вниз и покинуть горы. Отчасти – из-за раздирающего меня желания рассказать всем о своей странной находке. Отчасти – из-за какой-то гнетущей тревоги, сдавливающей грудь. Я клятвенно обещал себе, что, спустившись вниз, больше никогда не пойду в Ледяные горы ни за какую награду. Если учёные мужи захотят исследовать пещеру с лицами, я буду рад указать им место и помочь советами, но проводника пусть возьмут другого. В последний раз окинув загадочную пещеру взором, я начал спуск.
Спускаться всегда легче, чем подниматься в горы. Во-первых, места уже знакомы, и каждая скала кажется тебе родной. Во-вторых, не нужно мучительно выискивать зацепки, на которые нужно накинуть крюк: знай себе цепляй и скользи вниз на ремне. Я был уверен, что ещё до наступления сумерек окажусь у подножия. Так и вышло: спуск прошёл без сучка без задоринки, и я провёл ночь у основания Пальца Мертвеца. Пещера с лицами на следующее утро казалась мне каким-то невероятным сном, и я даже подумал о том, стоит ли вообще рассказывать о нём в долине: может случиться, мне не поверят и сочтут окончательно спятившим. Нет, твёрдо сказал я себе. Я точно помню, что было – значит, люди тоже обязаны знать.
Два дня я спокойно продвигался к границе гор. Непоправимое случилось на третий день в трудном участке, когда мне пришлось перелезать через гигантскую цельную глыбу высотой метров в десять. Я быстро взобрался на неё, прикрепил ремни и стал спускаться по другую сторону. Но не успел пройти и двух метров, как правый ремень внезапно сорвался. Меня отбросило в сторону; я замахал руками, пытаясь нащупать под подошвами твёрдую поверхность глыбы. Ситуация была опасная, но не катастрофическая. Такое уже бывало. Но я не мог понять, почему ремень сорвался именно сейчас, ведь я прикреплял его надёжно…
Понимание пришло внезапно, яркой вспышкой, когда левый ремень тоже сорвался и повис безвольным тряпьем. У меня остался только тонкий страховочный ремень, и я со всей доступной мне скоростью стал спускаться вниз, умоляя дать мне немного времени.
Но времени мне не дали. Страховочный ремень с треском оторвался, и я оказался без всякой страховки на высоте семи метров над острыми скалами. Я попытался зацепиться за камень, но он, проклятый, был гладким, как стекло. Я почувствовал, как теряю опору и падаю спиной вперёд. У меня не осталось надежды – я знал, что нахожусь слишком высоко, и падение это станет для меня последним. Я закричал. Какая изощренная издевка – все эти годы считать, что в Ледяных горах нет никакого проклятия, и лишь в последний свой поход, за мгновения до смерти, узнать, что это не так; чувствовать близость того безумного скульптора и так и не увидеть его лица; знать, что этой ночью там, на вершине, напоминающей мёртвый палец, появится моё лицо в этот вечный миг, миг откровения – выпученные глаза, раскрытый в вопле рот, вставшие дыбом волосы – и ведь никто, никто так и узнает никогда о существовании той пещеры (а если и узнает, то эта тайна быстро уйдет в небытие вместе с ним), лишь только странные, безотчётные страшные легенды будут слагаться о Ледяных горах – о тех несчастных, кто пытался покорить эти вершины и не вернулись, найдя упокоение среди голых скал, среди тысячелетнего льда, который навечно запоминает их лица, чтобы не забыть…
Изменено: Георгий Старков, 09 Август 2010 - 06:13
