Врятли это можно назвать криативом, скорее это альтернатива.
Такой рассказ о человеке, о его жизни, и как сильно она изменилась за несколько дней по стечению случайных обстоятельств.
В общем каму интересно - читайте. Жду коментарии.
(Могут быть помарки!)
*Дневники мозга Брейна*
- Суицид не освобождает разум от ответственности, он лишь приносит страдание другим, гибелью тела. Так не решают свои проблемы!
Посвящается памяти Носова Артема, и всем погибшим в не равном бою, с самим собой.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Семь кровоточащих ран, как семь дней каждой недели, поливают болезненный мозг, каплями-часами, каплями-минутами, каплями-словами. Не проходит и части жизни, чтобы эти капли не приблизили нас к смерти.
Началом этой истории будет ее финал, так сказать – суть всего произведения. Чтобы ты, мой дорогой читатель, мог подготовиться к пониманию данной книги. Чтобы ты мог понять, что именно хотелось рассказать в этой путанице и пересеченных мыслей, и реальности, созданной больной фантазией автора. И так, пора к началу – «Эпилог»!
Автор
ГЛАВА 1
ЭПИЛОГ
Мир, дающий нам самое лучшее, съедает нас изнутри. Сверху вниз. Начиная от коры головного мозга и заканчивая подошвой ступни. Безмятежно, он врывается в наше подсознание, пускает свои корни по всему телу, укрепляется и остаётся в нас. Мы же в свою очередь, под действием этого мира, совершаем много нелепых и в том числе странных поступков. Отдаёмся ему, как отдаются в объятия любимого человека молоденькие девушки. Он играет нами, пользуется нашим бессилием, а затем убивает, как ненужных существ отработавших своё предназначение.
Счастье, любовь. На первый взгляд похожие, но на самом деле совсем разные вещи. «Я счастлив,- потому что я люблю!» Разве – это не знакомая фраза. Но разве нельзя быть несчастным от любви? Можно! И чаще всего это именно так.
Внушением счастья, вот чем захватывает нас этот мир.
ПРЕДАННОСТЬ
Искаженность сознания дает импульсы памяти: О да, это лучшие моменты моей жизни. Я этого никогда не забуду, я этого никогда не забуду. Это просто чудо, от которого я не смогу отказаться. Память о тех днях даёт мне надежду на будущее! На будущее? На будущее, которого у тебя нет!? Ха. Да, человек; ты глуп. Ты ещё глупее, чем я думал. И как меня, меня прототип идеального разума, занесло в этот склад идиотских идей и глупых выдумок? Он это мне, мне правителю этого никчёмного тела, о своих планах на будущее. Да нет у тебя будущего, нет! Есть задание: родится, и умереть. Одно так называемое задание «а», ты сделал. А «б», «б» это смерть и она тебе дона лишь один раз! Поэтому её надо тянуть, смаковать ею, как вкусным напитком или приятным жизненным случаем. Её не надо торопить, она сама придёт к тебе в назначенный момент.
Не бойся, она тебя не бросит, как это сделала та, сомнительная особа в черном плаще и белой, кружевной блузе с отогнутым воротником. Ну! Ну, ты же помнишь ее, да, я знаю что помнишь! Но дело не в ней, она тебя предала, а смерть, смерть она не придаст. Ты ей нужен, она преданная тварь! Не торопись к ней, а жди.
-Ужас! – вскрикнул, смахнув со лба холодный пот, мужчина. Второй рукой он отбросил в сторону мокрое покрывало.
- Ты чего так орёшь? - развернувшись от стенки, спросони, спросила женщина. Ее растрепанные волосы смешно торчали в стороны, а тушь была размазана вокруг глаз и напоминала синяки.
Черным силуэтом он сидел посреди кровати, в комнате казавшейся серо-голубой от утреннего света, и лишь несколько желтых лучиков медленно ползли по полу, как будто дикие кошки, охотившиеся за своей добычей.
-Что? – повернувшись чуть вправо, спросил он.
-Что ты так кричишь? – недовольно повторила она. – На девятом наверно проснулись.
Он поднял глаза вверх и мысленно прикинул:
«Да, два этажа. Видимо громко крикнул».
-Что подскочил, ты знаешь время сколько?
-Где сигареты? – потянулся он к пачке лежавшей на тумбочке и, заметив будильник, стоящий ближе к стене, пробормотал. – Пятый час. Еще!
Развернувшись, он свесил ноги с кровати, и закурил. Щелчок зажигалки на мгновение осветил комнату и снова ее окутал полумрак. Тоненькая струйка дыма поднялась вверх, к потолку, наполняя помещение привычным запахом табака. Уткнувшись взглядом в полку, висевшую на стене напротив, он пытался разглядеть в темноте надписи на флаконах с туалетной водой и духами, тюбиках со всевозможными кремами, которые знал и так уже давно. Взгляд его двигался слева на право:
«Карго Ноир» - Виа пари групп. Франция.
«Франк Оливе» - Парфюмерная вода для женщин. Франция.
«Гучи Раш» - Парфюмерное масло. Коллекция Дольче. Франция.
«Грин Мама» - Крем бальзам для тела. Россия.
«Эвелин» - Крем для лица. Польша.
«Миа» - Гель для кожи склонной к появлению прыщей. Россия.
«Назипам» - Успокоительное. СССР.
Сигарета медленно тлела у него между пальцев, и пепел падал на пол, разлетаясь от соприкосновения в стороны.
- Ну что ты сидишь как привидение? – спросила женщина, но он ее не слышал. Он был далеко от этого места, где-то там – в своих мыслях.
Обугленный фильтр вернул его в реальность, обжог пальцы.
- Ай! – Вскрикнул он и уронил окурок на пол.
- Ложись и спи, – проворчала женщина, и отвернулась к стенке, вернув своему телу привычное положение.
- Спать, да надо спать, – закрывая глаза, произнес он.
Брейн, ты меня слышишь? Ты меня чувствуешь? Ты меня знаешь? Знаешь! Я это твои мысли, я разум, я правлю тобой. Скажу Брейн руки, и они движутся, скажу Брейн ноги, и движутся ноги. Ты человек, мой раб, а я твой хозяин. Видь без меня, ты не сможешь сделать ничего, абсолютно ничего! Я жизнь, смысл, память, разум, мозг, мысль, а ты туша. Тело. Безжизненное и молчащее. Неподвижная, холодная масса мяса, костей, требухи и дерьма. Лишь отходы твоего существования могут сравниться с тобой. Я правлю, я создаю порядки и условия. Не веришь мне? Нет? Ну вот, смотри! Брейн, проснись. Проснись!
Он открыл глаза и, глядя в потолок, подумал:
«Выспался? Или нет?»
- Наконец-то! Я тебя бужу, бужу, а ты не встаешь, – сказала женщина, когда он повернулся к ней. – Я кофе тебе заварила, иди, умывайся и завтракай.
- А ты что?
- А я полетела на работу, - накинув черный плащ, по верх белой блузки, ответила она.
Он повернулся обратно и снова закрыл глаза. В дали коридора послышался скрип закрывающейся двери. С обратной стороны был вставлен ключ, и повернут два раза. Затем раздались два звонка в дверь, как напоминание о том, что пора вставать. Нехотя он откинул покрывало, сел на край кровати, закурил сигарету, нырнул в свои домашние тапочки, медленно встал и побрел в ванную комнату, по пути оставляя полоску дыма.
Часы уже показывали начало девятого, когда он вышел из ванной, и по узкому коридору направился на кухню, где его ждали: горячий кофе и бутерброды с сыром, и колбасой. На кухне он закурил еще одну сигарету и налил себе чашку горячего, бодрящего напитка. Крепкий аромат привел его в чувство после бесконечной ночи, и дал сил в это утро.
Пятница выдалась, к несчастью, пасмурным днем. Первым своего рода на этой недели. Серое небо, тяжелые от влаги облака массивным грузом нависли над городом. Изредка покрапывал мелкий дождь, и, падая бисером на листву, собирался в увесистые капли, которыми орошалась земля под деревьями. Небольшое болотце, напротив кухонного окна, казалось в это утро страшным озером, таящим в себе какую-то опасность. «Озеро Лох – нес»! – подумал он, глядя на его поверхность, спокойную, и в тоже время настораживающую.
Постепенно кофе в чашке кончился. Он сунул окурок в пепельницу и направился в спальню, чтобы одеться и привести свои волосы в порядок. Рабочий день у него начинался с одиннадцати часов, и поэтому он сильно не торопился. Время было без пятнадцати девять, он надел брюки, сел на кровать и закурил еще одну сигарету.
- Сигаретой больше, сигаретой меньше. Хуже не станет! – произнес он, застегивая ворот рубашки.
Стрелки медленно доползли по циферблату, показывая девять, когда он уже стоял у двери. Обувшись, вышел на лестничную клетку и, повернувшись, достал из кармана связку ключей. Сунул один, большой желтый, в замочную скважину и по инерции повернул два раза. Дернув ручку, проверив, что запер, медленно пошел к раздвижным воротам лифта. Тот не работал, в общем, он не удивился, видь это было не редко именно так.
- Придется снова пешком, - вслух произнес он, и затопал по ступенькам.
«Шестой этаж» - гласили надписи на стенах.
Пятый.
Четвертый.
Не цензурная брань вместо номера и слово «этаж».
Второй.
Спустившись на площадку первого этажа, он наткнулся на человека в белой шляпе, с голубой лентой окантовки, который только что нажал на кнопку, рядом с дверями лифта.
- Лифт не работает!
- Разве? – переспросил тот, и створки распахнулись. – А мне кажется все работает.
Он ошеломлённо смотрел, как створки закрылись, и зашумел мотор, оповещая о том, что кабина направилась на выбранный клиентом этаж.
- Странная шутка.- Развернувшись к двери с надписью «выход» произнёс он. «Может кнопка не работает?» - такая мысль промелькнула в голове.
Выйдя на улицу, он полной грудью вдохнул влажный, и в тоже время свежий, от дождя воздух. Множество луж на асфальте начали испаряться от тепла солнца, которое вот-вот только вылезло из-за туч. Он улыбнулся и, сойдя с крыльца на узенький тротуар, направился к остановке. Путь лежал через небольшую аллею, идущую возле этого и нескольких других домов. Ветви дикой яблони свисали сверху над головами прохожих прямо на дорогу, а их стволы были спрятаны за кустами акации. Солнечные лучи ели пробивались через плотную шапку листвы прямо над дорожкой. Иногда, с этого потолка, падали капли недавнего дождя, или собираясь вместе, струйкой текли на головы прохожих. Те, с криком и удивлением на лицах, отскакивали в стороны, смотрели вверх, и, отряхиваясь, начинали бранить непогоду.
Не спеша, он добрался до остановки, закурил сигарету и взглянул на часы. Время уже было двадцать минут десятого. Сделав несколько затяжек, он обернулся и увидел, как к нему на встречу идет женщина в платке и длинной цветастой юбке.
- Сынок, постой, хочешь, судьбу расскажу?
ЦЫГАНКА
- Я свою судьбу сам знаю! – со злостью в голосе ответил он.
- Сынок, послушай умную женщину, я не совру. Все, что увижу
расскажу. Дай ручку! – продолжала цыганка.
Он нехотя протянул ей левую руку, та ухватила двумя руками и тщательно стала разглядывать.
- Сны тебе странные сняться, сынок, недобрые, – читала она по руке. – Несчастье тебя скоро ожидает, опасайся.
- Что за несчастье?
- Не вижу что! Все в темноте, в тумане. О – о!
- Что там? – с интересом и в тоже время с сарказмом спросил он, и выбросил в сторону окурок.
- Опасайся человека с белой головой, он твоя беда! – сказала она.
К остановке подъехал автобус.
Он достал из кармана сотню и сунул ее старухе, а сам побежал к дверям.
- Сынок, знай, их нет! – крикнула та в след. – Помни это.
Посмотри вверх, посмотри вниз, посмотри вперед. Что ты видишь? Двери! Ты всегда видишь перед собой только двери. Никогда не ходи за эти двери, за ними только ненависть и смерть. Зачем тебе ее ненавидеть? А смерть тебе вовсе ни к чему, ты так молод, зачем тебе умирать!
Цикличность – это повторение одних и тех же ошибок. Нет! Нет даже не ошибок, а обид. Тебя обидели, извинились, обидели вновь, и обидели также, извинились вновь. И это повторяется постоянно. Видимо она просто не может понять, что этими поступками она все время толкает, и толкает тебя в лапы смерти! Смерти, которой ты не хочешь, к которой ты еще не готов. Но может она поймет это позже, позже, когда будет уже слишком поздно, чтобы вернуть тебя к жизни. Может тогда? Стой Брейн! Стой Брейн, приди в себя, ты можешь здраво смыслить! Не убивай нас!
Автобус остановился на перекрестке улицы Петра Осминина и проспекта Свободный. Наверное, это были две самые красивые улицы в городе. По одной шли дорогие фишинебельные магазины, элитные бутики и огромные ювелирные лавки. Вторая была улица всевозможных ресторанчиков, кафе, пабов. Днем они были зеленые, как две огромные аллеи, а ночью их освещали тусклые уличные фонари, и неоновый свет вывесок и витрин.
Он не спеша, вышел из транспорта, осмотрелся по сторонам и закурил. Дым, струйкой поднимаясь вверх, попал ему в глаз, и тот заслезился. Он смахнул капли со щеки, протер глаз ладонью, и не спеша, побрел по улице Осминина к офисным зданиям, в одном из которых работал он сам.
- Погодка сегодня подвела! – медленно и отрывисто, хрипловатым голосом, произнес кто-то за спиной.
- Что вы сказали? – поворачиваясь к стоящему сзади человеку, переспросил он.
- Говорю, что погода сегодня не то чтобы хорошая!
- А! Да, так себе, – ответил он, повернулся и пошел дальше.
- Меня зовут Авраам Альбертович, я художник-декоратор, – догнав, протянул руку человек, с редкой бородой, в круглых очках и кепочке стиля «Гуд бай, Ленин». На вид ему лет шестьдесят, лицо значительно покрылось морщинами, волосы поседели, да и сам он опирался левой рукой на трость. Может, какая травма заставила взять опору, но вероятней всего это старость.
-Что вы от меня хотите? – остановившись, спросил он.
Бабах!!! Где-то неподалеку раздался приглушенный взрыв. В небе сверкнула молния.
- Что это? - спросил он.
- Наверное, гром! Извините, молодой человек, за мою назойливость. Да, я не должен был расспрашивать вас не о чем! Наверное, это мои года берут свое, – он потянулся во внутренний карман пиджака. – Вот, возьмите этот конверт. Внутри все есть, не бойтесь других, я ваш друг! – старик подмигнул, и свернул за угол одного из домов.
- Странно!? – он говорил его взглядом, и оборвал угол конверта.
Внутри находились два листка бумаги: на одном была надпись: «Три часа дня, кафе-бар «Будапешт». Не опаздывай!», второй был на много интересней. Буквы и слога вырезанные из газет и журналов, образовывая слова, угрозой кинулись в его глаза.
- Никому ничего не говори! – вслух читал он. – Приходи один. Если тебя не будет, мы все равно тебя найдем. Ведь мы все знаем!
Он прочел записку еще раз, и от каждого слова его сердце начинало биться еще сильнее. Дочитав до конца, он смял листок и выбросил его в урну у входа в здание. Дернув ручку входной двери он влетел во внутрь и пулей поднялся по лестнице на второй этаж, где располагался его кабинет и еще куча других, абсолютно одинаковых дверей. В голове вертелись слова, прочтенные в записки. Он шел по коридору, покачиваясь из стороны в сторону, глядел на повторяющиеся, идентичные двери. Их отличали лишь номера, как будто номера копий. Может за каждой из них сидит такой же человек, в таком же пиджаке, таких же туфлях, с такими же мыслями. Голова начинала кружиться, ноги слабели, и он рухнул посередине коридора, так и не успев дойти до своего рабочего места.
СТРАХ
Непонятное чувство – толи боль, толи радость, или горе, а может это ненависть? Ты боишься меня? Чувствуешь, как твои пальцы немеют, как по твоей кожи бегут мурашки. Озноб! В твоих глазах паника, в твоих мыслях Я. Я твой хозяин. Брейн, Брейн не бойся, я тебя утешу, я дам тебе счастье! Если ты хочешь этого, скажи «да»!
- Да! – воскликнул он, и подскачил на больничной койке.
- Успокойтесь, тише, тише! – подбежала санитарка.
- Где я?
- Вы в надежном месте. Это больница!
- Сколько времени?
- Начало третьего. – Она взглянула на наручные часы.
- Боже мой! – ответил он и взглянул на стоящего рядом человека.
Тот улыбнулся в ответ, развел руками и поправил белую шляпу.
- Мы с вами знакомы? – опускаясь на подушку, спросил он.
Санитарка взглянула на него, уже лежащего, ошалевшими глазами и отходя к двери сказала: «Я лучше позову доктора!»
- Видишь, за тобой уже врачей зовут. Эх, Брейн, Брейн ты же сходишь с ума. Разве ты сам этого не замечаешь. – произнес человек в белой шляпе.
- Вы кто?
- Я хозяин, я страх который загнал тебя в эту палату, уложил на эту кровать, отнял у тебя право на движение, я – это сама смерть.
- Что ты несешь? – с испугом крикнул Брейн.
- Что я несу!? Ха. Я приношу горе, беду, - он загибал пальцы. – Разочарование, и наконец смерть. Посмотри на себя, теперь ты калека! Без ног тебе придется трудно.
Он приподнялся на кровати, откинул простынь и увидел две, по колено отрезанные конечности, перевязанные бинтом. Медленно, он протянул руку вперед, ощупал и закричал.
- Ну что ты, тиши, тиши! Зачем тебе привлекать посторонних, я могу все решить, ляг.
- Как это случилось?
- Лифт! Ты собирался на работу, зашел в лифт и на пятом этаже он оборвался.
- Я этого ничего не помню. – Провел рукой по лбу он.
- И меня, как ты сам видишь, это ни чуть не удивляет! Потеря сознания, легкая амнезия, шок – вызванный переломам. Ты все это пережил. Ха, тебе везет как утопленнику Брейн.
- Почему ты называешь меня Брейном?
- Я знаю, что ты есть Брейн, но если хочешь, я буду звать именем тела, Алексей Николаевич Садченко! – с сарказмом произнес тот, и чуть отошел в сторону, так что свет от лампы, находившейся до этого у него за спиной, стал падать в лицо Алексею (Брейну).
- Какое тело, о чем вы говорите, это мое имя, - прикрывая лицо ладонью, ответил он.
- Я пришел не за тем, чтобы давать ответы на все твои вопросы, которые, между прочим, ты должен будешь найти сам. Через час и тридцать минут ты умрешь! А теперь я спрошу у тебя снова…
Дверь распахнулась и в палату вбежала санитарка, вслед за которой медленно вошел врач.
- Итак, мой дорогой пациент, говорят, вы бредите? - поправив очки, с улыбкой спросил он.
- Нет, доктор, вы что, я разговариваю со своим приятелем, - он поднял руку и тяжело повел ей в сторону лампы.
- А, с приятелем, ну тогда ясно. Вы отдохните, а мы, с вашим приятелем выйдем в коридор и поговорим. Хорошо?
- Да, доктор, поговорите! Он сказал мне, что я умираю. Это правда? – в его голосе прозвучали ноты разочарования.
- О, нет, мой дорогой, нет! Вам чертовски повезло, отдыхайте, ответил он и вышел.
- Ты хочешь показаться перед ними сумасшедшим? – он чуть поправил идеально белую шляпу, - Только ты можешь со мной разговаривать, только ты можешь меня видеть, и ты должен мне ответить! Ты хочешь встать на ноги и жить дальше полноценной жизнью, такой, какой ты жил до этого случая? Хочешь, или нет?
- Да, да! Я хочу встать на ноги, хочу! Я хочу жить! – начал кричать Алексей, и слезы ручьем потекли из его глаз.
- Возьми мою руку, - сказал человек в шляпе.
Алексей медленно оторвал прибитую болью к кровати руку и протянул ее вперед. Тот резко ухватился за нее, как будто боялся, что он передумает, и Алексей почувствовал, как по всему телу разливается волшебная энергия. Неизвестным эликсиром она согревала и будоражила его изнутри.
Ну же, Брейн, открой глаза. Ты меня слышишь, это я Брейн, открой глаза, посмотри на свет, вдохни воздух. Ты чувствуешь меня, я знаю, чувствуешь. Ведь я – это ты, а я себя чувствую прекрасно. Послушай, Брейн, я тебе не враг, но и не друг, в принципе, тоже, но ты должен меня понять, Брейн, я твой хозяин, но ты мне не раб, нет. Ты, скорее всего, мне как сын, да, Брейн, ты мне сын. Ну же, открой глаза, проснись! Так- так, что делать? А, вот! Брейн, ты очень-очень сильно хочешь курить, встань!
Он открыл глаза и посмотрел на потолок. «Курить, разве я хочу курить?» - про себя рассуждал он. Рисунки на потолке начали оживать под действием тени и света, падающего из окна. На грудь ему упала рука. Он обернулся к стене и увидел лежащую рядом женщину.
- Не спится? – спросила она. Тушь была размазана вокруг глаз, и это показалось ему очень знакомым.
- Сейчас лягу, - ответил он и закурил.
Его взгляду попались флакончики и тюбики на полке.
Комната медленно наполнялась запахом табака, его дым растекся струйками к потолку и, словно, собирался капать на пол. Он взглянул сначала на потолок, затем на женщину и остановился на стуле, на котором висела белая блузка.
- Кошмарный сон, - вместе с дымом выдохнул он.
Раздался негромкий щелчок, когда большая стрелка часов дошла до двенадцати. Он взглянул на часы – время было пять.
- Лешечка, ложись спать, мне на работу рано. Или ты до утра собрался сидеть на кровати, - сонным голосом сказала женщина.
- Сейчас, милая, лягу, ты спи, спи! – прошептал Алексей.
Докурив сигарету, он сунул окурок в пепельницу, лег и развернулся к стенке, обняв женщину.
Утро было пасмурным. Тяжелые облака висели над городом, налитые влагой, и иногда дарили ее людям мелким, кратковременным дождем. Его разбудил бодрящий аромат, идущий из кухни. Открыв глаза, Алексей сразу почувствовал прилив сил, и как никогда за последние несколько месяцев сразу же встал с кровати. Немного потоптавшись в спальне, он по узкому коридору направился в ванную. Открыв дверь, он увидел, что женщина уже вышла из душа и вытиралась мягким махровым полотенцем. Ее мокрые черные волосы аккуратно лежали на влажных плечах.
- О, Леша, ты уже проснулся, - с улыбкой сказала она.
Он улыбнулся ей в ответ, развернулся и вышел из ванной. Проходя по коридору на кухню, он потянулся и пригладил взъерошенные волосы. Поудобнее устроившись за столом, он закурил сигарету и пригубил из чашки кофе, которое слегка обожгло ему губы, а глоток согрел грудь изнутри.
- Что с тобой? – раздался голос у него за спиной.
- Не знаю! Наверное, погода влияет, - ответив, он подошел к окну.
Ветер за окном гнул деревья, метал их макушки то в одну, то в другую сторону. Мелкий дождь бисером пробивал поверхность и без того неспокойного сегодня болотца.
- Ты странно себя ведешь. Я боюсь, может ты заболел?
- Да, вроде бы, нет, - сделав еще глоток, ответил он, - Просто на душе что-то тяжело.
- Перестань! – махнула она рукой, - Ты сегодня на работу идешь или…
- Конечно, меня еще не перевели.
- Ну ладно, а я уже побежала.
- Подожди, - поднялся он со стула, - Я за тобой дверь закрою.
Он приобнял ее за плечо, и они вышли в прихожую. Обувшись и надушившись, она поцеловала его на прощание и вышла за дверь.
- Пока! – махнула она.
Закрыв дверь на два оборота, он вернулся на кухню и снова поднял со стола чашку с недопитым кофе. Глоток, другой, и чашка опустела.
- Теперь покурить и идти, - взглянув на часы, произнес он.
ЖЕНЩИНА
Лифт звякнул и приветственно раскрыл перед ней свои двери, как будто просил покинуть помещение. Она взглянула вниз, вроде соглашаясь с просьбой, слегка прислонилась перед аппаратом и вышла на площадку первого этажа.
- Извините, девушка вы время не подскажете?
За углом стоял человек в белой шляпе. Она сразу его не заметила, поэтому и вздрогнула, когда он её спросил.
-Я вижу, вы испугались.- с улыбкой сказал он. – Прошу простить меня!
- Незачем, и я ничуть не испугалась. Вы время спрашивали.- она подняла левую руку и чуть задрала рукав. – Так, без пятнадцати девять сейчас.
-Огромное спасибо, и ещё раз извините! – приподняв шляпу, склонился он.
- Не за что! – уже выходя из дверей дома, ответила она. Пока она шла по аллеи до остановки, то успела обернуться, раз пять или шесть. Сама не зная почему. Ей хотелось вернуться домой, на душе было неспокойно, но, взглянув на часы, она отогнала эту мысль. Время было уже девять. На остановке было много народу, и поэтому она не сразу заметила женщину, которая пристроилась сзади.
- Девушка постой, дорогая стой! – дёргала та её за плащ.
- Что вам нужно? Отпустите. - махнула она рукой. – Что вы меня тянете?
- Девушка дорогая, извини дочка. Хочешь, судьбу расскажу.
Да что вы ко мне прицепились.
- Горе вижу над тобой беду. – цыганка провела рукой у неё перед лицом.
- Типун тебе на язык, что ты мелешь.
- Зря ты так, тебе его беречь надо они его ищут. Ищут и найдут. Спаси его, и себя спасёшь и нас всех.- кричала ей в след цыганка, когда та ринулась к подошедшему автобусу. Когда двери закрылись и он, шурша резиной по мокрому асфальту, двинулся с места, она выдохнула.- Ой, горе. Беда, беда!
«- Остановка « Дом физкультурника»» - донеслось из громкоговорителя.
Она встала с места и подошла к выходу. Двери открылись, и холодный ветер обдал ей лицо и качнул безупречные пряди волос. Когда она вышла, из автобуса ей на секунду показалось, что она что- то забыла. Но, похлопав себя по карманам, и медленно переводя взгляд на закрывающееся двери, решила, что это уже неважно. На улице капал мелкий дождь. Она подняла вверх правую руку, и как будто выстрелом из ружья, над головой огромным куполом раскрылся зонт- трость. От остановки идти было недолго. Прямо, по улице Багратиона, и на перекрёстке налево. Но улица Маршала Жукова. Параллельную с улицей Петра Осминина и аллеей Приозёрной. Впрочем, на последнюю ей и было нужно, просто она решила зайти в один из ювелирных магазинов на Петра Осминина, а там пять минут и на работе.
Девушка, покажите мне вот это кольцо. – Ткнула она пальцем в витрину. – С александритом и двумя изумрудами.
- Секундочку. – ответила та. Она была занята мужчиной невысокого роста, седого. Этакая смесь кота Базилио и Владимира Ленина.
Он несколько раз взглянул на неё, как будто они уже где-то встречались. Он пытался вспомнить её, но видимо старость уже не позволяла. Когда она его заметила, он улыбнулся, и смущённо отвернул голову.
- Спасибо душка, - с ярко выраженным еврейским акцентом сказал старик, и поднял со столика белоснежный конверт.
- Спасибо Вам, господин Отто, - любезно ответила продавец. – Вы, что - то хотели? – обратилась она к женщине стоявшей у витрины, и взглядом провожающей старика.
- О – да, мне колечко покажите, - встрепенулась она.
- Вот это, с изумрудами? – спросила девушка и перевела взгляд на входную дверь. Над ней только что звякнули колокольчики.
- Да! И с александритом. Вот тот, что ближе к вам, - Подтвердила та и взглянула ей в лицо. В глазах девушке за прилавком, застыл страх и ужас, а нижняя челюсть медленно опускалась. Скорее всего, интерес заставил обернуться. Она повернула голову и тихим, протяжным голосом выдавила. – О боже!
Через несколько секунд она уже лежала на грязном полу магазина. Висок почувствовал прикосновение чего - то холодного и твердого. Боковым зрением она увидела приставленный к ее голове пистолет. По спине пробежали мурашки, стая бешеных, подкожных червячков. Рука державшая столь грозное оружие была облачена в серую перчатку, из нежной, телячьей кожи, с вырезами под костяшки пальцев. Раздался выстрел, и девушка – продавец за столиком упала, забрызгав своей кровью и кусочками мозгов витрину с дорогими украшениями. Из двери за углом, с надписью «служебный вход», выбежал молодой охранник с автоматом на перевес. Она чуть шевельнула головой, так, чтобы видеть. Второй из нападавших выпустил очередь из своего оружия, явно не отечественного производства. Прямо на ходу мальчика с автоматом подкосило, и он упал мертвой тушей, так и не успев сделать ни одного выстрела. Как потом выяснили эксперты: из семнадцати пуль, тринадцать попали в тело.
От ужаса она зажмурила глаза, и почувствовала, как капли крови брызнули в лицо. Нападавшие общались только жестами. Оперативно они собрали украшения и вырученные с продажи деньги в черную спортивную сумку. Из служебного помещения вывели еще одного человека, в строгом коричневом костюме, с папкой в руке. Наверное, директор этой лавки. Или менеджер.
- Деньги есть? В сейфе. – гаркнул один из нападавших. С испугу директор втянул шею, и судорожно затряс головой:
- Не – ет.
Тогда он толкнул директора на середину зала, выхватил из–за ремня пистолет, и выстрелил ему в спину, испортив вельветовую ткань дорогова пиджака.
- Уходим! – крикнул один из них, стоящий у двери.
Вся группа двинулась к выходу.
«Неужели забыли, неужели…» - зажмурив глаза, думала она.
Последний, как будто прочитал ее мысли, достал из кармана гранату, и кинув в зал, захлопнул дверь. Раздался взрыв, от которого вылетели все витринные стекла. Осколки попали в машины на стоянке, и осыпали проходящих мимо людей. Те упали на мокрый от дождя асфальт, прямо в лужи, и поползли прочь. Такой грохот, гул. И тишина. Лишь слышны сигнальные устройства автомобилей, включились от взрыва, и пиликают. И где-то там, там под развалинами бывшего ювелирного магазина, среди пыли и кирпичей раздался сигнал мобильного телефона. Напоминание его владельцу, что время уже десять часов.
Голуби, на площади аллеи Приозерной, взлетели вверх, от хлопка. От взмахов крыльев, поток воздуха метнул в стороны пыль, зерна и крошки хлеба. Дед, сидевший на лавке, опустил газету, и взглядом проводил улетающую стаю. Голуби поднялись над площадью, сделали несколько кругов, и расселись на крышах ближайших домов. Внизу, под аркой одного из них, с вывеской «Будапешт», стоял хорошо одетый мужчина и курил. На нем был костюм светло кофейного цвета, который отлично сочетался с голубой рубашкой, и золотым галстуком; на ногах бежевые туфли, хорошо отлакированные, и очень чистые; на руках были перчатки такого же цвета, с золотистыми кнопками у запястьев. Он посмотрел вверх, как будто услышал как голуби сели на крыше, и улыбнулся. Его улыбка была адресована отнюдь ни утреннему солнцу, и не воркутанию птах над головой. Она была полна ненависти и злобы. Он сделал затяжку, выбросил окурок в сторону, тот упал рядом с урной, и зашел в зал кафе.
Усевшись за столиком, он подозвал официантку, до этого времени прохлаждавшуюся под кондиционером у барной стойке:
- Бокал коньяка и чашку кофе. Черный.
- Минутку, – ответила та и поскакала к бару.
В кафе было жарко, и сильно накурено, не смотря на то, что до обеда посетителей в этом заведении практически никогда не было. Редкий человек отправится в десять утра, чтобы начать свой день со стаканчика хорошего шотландского виски, или рюмочки дорогова ликерного напитка. Но все же несколько человек нашлось. Не считая двоих, в дальнем углу, они пили кофе с воздушной сливочной пенкой. Один сидел около стойке на высоком табурете, и потихоньку цедил скотч, в низком стакане с кубиками льда внутри. Похоже, что он выпил уже значительную дозу, это было видно по выражению его пьяных глаз. А возможен и такой вариант, что он продолжал свое вечернее гуляние. Или, что в его жизни не все так гладко, как это кажется по его дорогостоящей одежде, и по ровным, ухоженным ногтям. Другой, недавно вошедший, заказал двести грамм русской водке, и салат. И теперь сидел, закурив сигарету, и терпеливо ждал, когда нерасторопная официантка принесет его заказ.
Минутка оказалась в десять раз дольше, чем обещала девушка.
- Вы немного дольше, чем обещали, - прошептал он, и подал ей купюру. – Сдачи не надо. Я жду человека, и поэтому попрошу, чтоб ко мне никто не подсаживался.
Да и врятли кто-нибудь бы сел, ведь практически все места были свободны.
- О, конечно, я лично об этом позабочусь, - отрабатывая нехилые чаевые, официантка нервно начала суетиться над клиентом.
Отпив немного из чашки, он долил туда коньяк, и понюхал. Терпкий аромат черного кофе отлично сочетался с приятным запахом «Хеннеси». Один не угнетал другого, а наоборот, добавлял собой общею палитру запахов.
Отлично!
Несколько глотков, и по спине пробежали мурашки. Тело начало расслабляться и вот.… В дверях появился мужчина небольшого роста.
- И вот он, - шепотом, но вслух произнес он, ставя чашку на столик.
«Отто, Авраам Альбертович. Шестьдесят восемь лет от рождества Христова. Работал на трех развед-управлениях: Ген Штаб СССР, в пятьдесят пятом вербован ЦРУ, в девяносто первом объединенной бригадой сепаратистов Аллаха (ОБСА), – прокручивал он у себя в голове, пока сам Отто искал его среди пустых столиков. – Национальность еврей, гражданство Германии. Чтобы с этим немцем в конце тридцатых сделали?»
- Я вас еле нашел, - пробормотал старик, и сел напротив.
- А вы меня действительно искали? – вдруг спросил он.
- Да, а вы меня разве не видели? – старик чуть привстал, и наклонился к собеседнику.
- Видел.
- Ну вот.
- Ближе к делу! – он нахмурил брови.
- Все готово, - старик успокоился, сел и снял кепку. Положил ее на стол справа от себя.
- Конверт передали?
- Да! Он сначала сомневался.
- Вы сказали, что мы союзники, и у нас одни с ним цели? – он отставил, пустую чашку в сторону, и принялся за коньяк.
- Конечно, - старик повернулся к барной стойке, и позвал официантку, которая с удовольствием готова была принять заказы от столика, за которым сидели люди, дающие щедрые чаевые. – Мне кажется, он не поверил.
- Почему? – он сделал глоток из бокала.
- Господин Осаев… - подошла девушка, и старик прервался.
- Что вы хотели? – спросила она, и достала из кармана передника, расшитого золотистыми нитями, блокнот и карандаш.
- Извините, - обратился старик к Осаеву. – Я сделаю заказ. Ликер с крем-содой, темный шоколад, и сигарету «Morli U.S.A.».
Рядом, на столике, лежало пачка такой же марки, принадлежавшая Осаеву.
- Хорошо. Минутку, – ответила та, и посмотрела на Осаева. Он улыбнулся, и тут же перевел взгляд на сидевшего напротив старика:
- Ваша задача заключалась в том, чтобы убедить его в нашей правде. Это не совсем много, это практически ничего. В тот момент, как мы выполняем свои, намного ответственнее, задачи, вы в свою очередь портите все дело. Вы не выполнили положенную на вас миссию. Почему он вам не поверил?
- Господин Осаев, я не знаю, почему он не поверил, - продолжил старик в свое оправдание. – Может, его кто-то предупредил, может он просто боится. Я не знаю! – он смотрел, не отрывая глаз с огня, когда Осаев подкуривал сигарету. – Но конверт он взял! Что делать, будем работать с ним дальше.
- Работайте! Мне нужны значительные результаты, а ни ваши ошибки и прощеты. Вы видь знаете, что я итак очень сильно рискую. Что я, не могу войти лично в прямой контакт с данным объектом нашего внимания, и, так сказать, со спасительным маяком, нашей операции. Я уверен, что вы тоже не хотите быть погореть, и поэтому попытаетесь справится. Хотя…. У меня возникла другая идея на ваш счет, - после этого глотка бокал опустел. Он шумно поставил его на столик, и выдохнул. – А, женщина как?
Где-то далеко – далеко, за кавказскими горами, в одном из аулов, у молодой семьи родилась маленькая девочка, по имени Зура. Счастье наполнило семейный быт, но денег у них не хватало. Отец гонял скот летом, продавал туши овец, и шкуры. Мать занималась домом и растила, на небольшом участке земли, кое-какие фрукты и овощи. Весь урожай она сбывала на базаре за гроши, оставляя себе лишь небольшую часть. Когда девочке было шестнадцать лет, отца убили на войне, где он пытался заработать хоть какие-то деньги для семьи. Мать, собралась, взяла ее, и увезла в Грозный. Девочка не могла привыкнуть к городской жизни, ее тянула свобода: просторы полей, высоты гор, ветер в волосы, скорость коня. Пришли к ней однажды люди, назвались «войнами Аллаха», и увезли с собой. «Мстить надо за отца!» - сказали. И стала, маленькая девочка Зура, так любившая мать и отца, убийцей. Управляемой бомбой массового поражения – шахидкой.
ПЕЧАЛЬ
Глубокое сожаление о чем-то не случившемся, или наоборот произошедшем. Чувство, порожденное грустью, и неизбежно ведущее к страданию. Каждый, печаль осознает по-разному, но с полным чувством, насколько ему позволяет его душа. Насколько сердце полно любви. Чем больше ненависти, тем печаль глубже. Тем больше она осознается, и чувствуется.
Глубина мысли настолько четкая, что видится, где-то в конце коридора, дверь. И за этой дверью спрятан настоящий бог, скрыт самый главный секрет. Смысл своего существования, существования каждого человека, и человекообразного существа, в отдельности и, в общем. Смысл жизни!
Он бежал по этому коридору. Двери становились все ближе, и ближе. Сердце билось в ритм с движением. Шаг – удар, шаг – удар. Чем ближе он приближался к цели, тем осознание реальности становилось все ярче.
Шаг – удар, шаг – удар.
Ближе и ближе.
Ярче, отчетливей.
Он протянул руку к дверной ручке, и…
… и еще одна точка в его деле. Деле под грифом «жизнь». Любовь мертва. Она умерла еще тогда, когда он получил в руки белый конверт. Нет, ни в его душе и сердце, а в ее реальном, физическом смысле.
Шаг – удар, шаг – удар.
Он открыл глаза, и его взгляду предстал ослепительно белый потолок. Слабость в руках и ногах, не позволяла подняться с холодного, зеркально-начищенного кафельного пола, на котором он пролежал, максимум, пару минут. Пальцы – как будто покалывало иголочками, тоненькими, незаметными, а в ушах стоял дикий гул. Он сделал попытку подняться, оперся на левое плечо, чуть привстал, и увидев в конце коридора людей – снова рухнул на холодную поверхность пола.
Ветер дует за окном,
Листья осыпает.
Бесконечно долгим сном,
Осень наступает.
А за осенью зима,
Холод, снег, и вьюга.
Но ее убьет весна!
Верная подруга.
Изменяясь, день за днем,
Все погибнет вскоре.
Лишь мы останемся вдвоем –
Только я, и горе.
Секундная стрелка двигалась так медленно, что он слышал ее ход.
Шаг – удар, шаг – удар.
Каждый переход, словно удар в колокол, звучал в ушах. «Три, два, … - считал он. - …один, ….»
- Леха. Что случилось, что с тобой? – раздался голос.
Мысли в голове не давали покоя. Их было так много, что он не успевая обдумать одну, сразу переключался на следующую, и еще одну, и еще.
- Леха!
- Что с ним?
- Не знаю. Вроде дышит, - разговаривал кто-то. Голоса были так близко, и он открыл глаза.
РЕЗЬБА
Если бы тебя попросили вспомнить, что ты делал вчера, или, к примеру, позавчера. Нет, ни так, как будто при заполнении анкеты. Встал, умылся, поел, пошел на работу, вернулся, поел, лег спать. А в подробностях. Как при допросе. Каждая минута для тебя, что-то значит. Или свобода, или расстрел.
Ты бы смог вспомнить?
- Врятли, - ответил он. Его тело было приковано к стоматологическому креслу, к такому, как в кабинете у зубного врача. Звук бормашины где-то сзади, чуть слева. Он не чувствовал своего тела. Возможно, был сделан укол морфия, какого-то обезболивающего, ведущего к онемению тканей. Например: ледокаин.
Тебе придется это сделать.
Постарайся. Напряги голову.
Звук стремительно приближался, и вот он уже почувствовал вращение сверла, около своего левого уха.
- Что вы делаете?
Я задаю вопросы, а вы, на них, даете мне ответы.
- Какие ответы? – он пытался пошевелиться, но действие препарата было настолько сильным, что….
На вопрос, …Что вы делали вчера?
Кап-кап.
С того момента как встали, и до того как снова легли.
- Мне надо подумать. Я не могу сразу вспомнить.
Сверло коснулось мочки уха, и он, изо всех сил дернул голову вправо.
- Сейчас, сейчас, сейчас, - кричал он. – Утро. Я…я просыпаюсь. Утро. За окном утро. На часах, да, я помню, на часах тоже утро.
Я просыпаюсь один. Она уже встала, и наверное пошла в ванную. Я так думаю, но я не уверен. Наверное. Я курю. Я беру сигарету с тумбочки, рядом с кроватью. Да, я просыпаюсь оттого, что хочу курить. Я встаю, и иду на кухню, пить кофе, которое она мне любезно приготовила. Она варит чудный кофе, я обожаю его.
Она будет меня, говорит, чтобы я закрыл за ней дверь, так, как она уже уходит. Она идет на работу. Наверное. Насколько я помню!
Я помню! Я помню идет дождь. Я слышу дождь. Он капает, капли падают на подоконник.
Кап-кап. Кап-кап.
Я слышу их. Они стучат, и этот стук отдается в моей голове.
Кап-кап. Кап-кап.
Я, пью кофе и ем. Ем, и снова курю. Она говорит, что я много курю, и, что я обеспокоен. Чем-то?
Она уходит. Я закрываю дверь, и иду на кухню. Кофе уже почти остыл, но я помню его горячим. Как каждый глоток согревал мне грудь. Но теперь он остыл, и не так вкусен. Но я пью его, пью и ем, ем и снова курю.
Рот его наполнился жидкостью. На вкус как гранатовый сок. Он полон жидкости и ее придется сглотнуть. Глоток – тошнота. Его вот-вот вырвет. Звук бормашины отдаляется, и затихает. Пахнет, впрочем, как всегда пахнет в больнице. Фурацилин, хлорка, и еще несколько ингредиентов. Обычный, стандартный больничный запах.
И это все? И это все, что ты мог вспомнить?
Кап-кап.
- Я не знаю! – говорит он. – Мне плохо.
Что ты делал еще? Отвечай, говори, колись. Я жду.
- Я курил, ел, пил. Это утро, - говорил он.
А дальше, что было дальше? Может быть, ты смотрел телевизор, читал книгу, газету, звонил кому-нибудь? А!?
- Я не смотрю телевизор, я никому не звонил, - отвечал он. – Я вообще стараюсь не смотреть телевизор.
Я ненавижу телевиденье. Эти бесконечные сериалы, эти повторяющиеся день изо дня истории. В них одно и тоже. Если пропустить неделю, или даже месяц просмотра, смысл никоем образом не потеряется. А лучше смотреть с конца, а лучше не смотреть вообще. Я ненавижу этих актеров и актрис. Бездарности. Ненавижу счастливые концы в этих мыльных операх, и стиральных опереттах. Все это не правда, это не похоже на правду. Это не настоящая жизнь. Борьба за рейтинг. Гонка по отмыванию эфира. Уничтожение культуры. Культуры жизни.
Я ненавижу рекламу. Эти голые задницы, и обнаженные груди. Разврат – в прямом эфире. Скоро ты увидишь их даже в рекламе детского питания. Какая-нибудь, якобы, мамаша, кормит грудью ребенка, держа его в одной руке, а другой она массирует клитор, раскрытого в возбуждении, влагалища. Или слизывает пюре, из маленькой баночки, с набухшего члена, якобы, папаши этого малыша. А в конце ролика надпись, или фраза: «И вашему ребенку будет также приятно!» Все это уже скоро появится на голубых экранах ваших долбаных телевизоров.
А как же этика? В жопу – этику!
Я ненавижу новости. В них каждый день слышишь об очередном теракте, или о нападении миротворцев на, якобы, известные точки обитания террористических группировок. Погибло столько-то мирных жителей. Мне страшно выходить из дома! Они каждый день говорят о войне! Но! Где же она, война?
Я слышу – президент решил.
Я слышу – президент сказал.
Но, по сути, то это ничего не значит. Чтобы победить, нам нужно объединиться – создать свою армию ополчения. Нужно сломать эту систему.
- Нет, - ответил он. – Я не смотрю телевиденье. Я даже не включаю телевизор.
Он сглотнул еще раз, и тошнота усилилась вдвойне. Это всего лишь гранатовый сок. Это сок, сок.
Ну и что ты опять замолчал? Мне нравится тебя слушать. У тебя давольно интересные мысли. Продолжай!
- Рассказывать, что я делал вчера?
Да. И не просто рассказывать, а в подробностях. Не упуская ни один момент, не оставляя в тени самые мелкие, и, на первый взгляд, незначительные детали.
- Я пил, ел, … - пытался вспомнить он.
- Я начал одеваться, - слова, словно тянулись, медленно вылезали из гортанного отверстия. – Мне надо на работу, и я начал собираться. Оделся, привел волосы в порядок и закурил. Я много курю. Она говорит, что я много курю.
Кто она?
- Что?
Ты часто говоришь слово «она». Но ты ни разу не сказал, кто – «она».
- Женщина, он немного смутился, и растерялся в ответе, но, сделав несколько глубоких вдохов, продолжил. – Мы с ней вместе живем.
Любовь?
- Что?
Ты ее любишь?
- Я? Я не знаю.
Ну, тогда, возможно ты подскажешь, к кому я могу обратиться, чтобы получить ответ на заданный тебе вопрос. Тебе, именно! Кто может знать о тебе больше, чем ты сам?
Кап-кап.
Не молчи! Я не люблю, когда меня заставляют ждать, видь, ты это знаешь, видь ты сам такой. Продолжай! Ты любишь ее?
- Наверное. Конечно. Мы спим вместе! У нас секс!!
Каплей за каплей, каплями-секундами, длилась минута молчания. Минута – тишины и спокойствия, а затем…. А затем, где-то в этой тишине, послышался щелчок, и бор машина вновь завелась, разбив спокойствие своим уничтожающим жужжанием.
Меня не интересует ваша половая жизнь. Я спрашиваю тебя о чувствах. Что ты испытываешь. Ну…. Вот, например, сейчас? Когда ее нет рядом.
- Я должен рассказывать, что я делал вчера.
Ты должен отвечать на мои вопросы!
Звук бормашины переместился вперед, и вот он уже чувствовал его лбом. Чуть выше переносицы. Он почувствовал его еще тогда, когда машинка только-только включилась. Болевой сигнал, внутри черепной коробки, давал понять о приближении, в такой ситуации, столь опасного аппарата. И вот он уже предстал его взгляду, и вот он уже двигается прямо на него.
Боль.
Кровь, медленно, двумя струйками, стекает по обеим сторонам носа, и, преодолев не большое расстояние, собирается в одну большую, густую каплю над верхней губой.
Еще одно грязное пятно. Сок, это гранатовый сок.
Сверло уже преодолела, мягкие ткани кожного покрова, достигло черепа, и уперлась в кость.
Так раньше, в древности пытались справится с головной болью. Ослабляли внутричерепное давление, путем создания отверстия или щели в оболочке.
Кто она? Кто она? Кто она? – голос то ускорялся, то вновь становился медленным, и протяжным. - Кто она? Кто она?
Сверло уже на половину преодолело преграду, вставшую ему на пути, трудным заслоном. Черепная коробка.
- Кто она? Кто она? – он уже сам, в слух, повторял этот вопрос. - Кто о-н-а?!!
Сейчас бы в ванную. С летней водичкой. Такой, чтобы не слишком теплая, и не достаточно холодная чтобы замерзнуть. Лечь. Охладить голову. Череп, как будто битком набит раскаленными углями. И этот звук, неумолкающее жужжание.
И боль.
- Кто она?! Кто она?! – повторял он. Его глаза были закрыты, скулы напряжены. Нижняя челюсть плотно прижималась к верхней, и слышен был скрип зубов.
Не молчи. Отвечай. Отвечай мне.
- Отвечай, сейчас же! – полушепотом говорил он.
Тело начало отходить от уколов. Непонятно чего. Неизвестного лекарства. Руки ломило от онемения.
Он повернул голову, и увидел зажатую, в правой руке, бормашину. Он все также шепотом повторял:
- Кто она? Отвечай, отвечай!
Кровь, текла медленно, но иногда пульсировала, заливая лицо. Она начиналась из дырочки во лбу, и заканчивала свой путь на полу. Капая с ушей и щек. Кровь попадала в рот.
Это сок, вкусный, полезный нектар плодов граната. Чистый, без консервантов.
Глоток.
Это сок. Сокращение мышц желудка.
Рвота.
Организм не принимает в пищу свои собственные части. Мясо, кожу…. В данном случаи это – кровь.
«Отвращение» - так, наверное, это можно назвать.
Когда тебя тошнит, и рвотные массы уже подходят к горлу. Лучшее лекарство это – сон. Уснуть трудно. Но возможно. Это надо сделать постепенно. Сначала открыть глаза, и мысленно досчитать до десяти. Затем, десять секунд лежать с закрытыми. Девять с открытыми, десять с закрытыми. И так, каждый раз уменьшать время пребывания с открытыми глазами.
Восемь.
Семь.
Шесть.
Пять.
Снова рвота.
Еще одно грязное пятно. Сок, это гранатовый сок. Не переваренный желудком, чертов гранатовый сок.
Во рту кислит, и отдает железом. Наверное, это от лекарства. Интересно, что это? Наркотики?
Наркотики?!
Они абсолютно разные.
Опиум можно курить и есть. Подкожные инъекции приводят к гниению тканей в месте укола. Обцесс. Внутривенные инъекции неприятны, и возможно, опасны. Героин – инъекциями под кожу, в вены, мышцы, вдыханием через нос. Морфий, филадудит, метафон, глюкодон, метадон, паракодин, тионин, кодеин, демерол. Все они ведут к привыканию, хоть и в разной степени.
Продолжительное употребление кокаина ведет к нервозности, депрессии, иногда к желанию причинения физического вреда. Иногда, к наркотическому психозу с параноидальными галлюцинациями.
В комнате холодно и сыро, и, необычно для таких помещений, довольно темно. Две лампы фиолетового света в одном из углов. У двери. И лампа дневного света, направленная ему прямо в лицо. Стены обклеены, синим кафелем, местами плиток не хватало, и на их мести виднелся овальный шлепок, уже застывшего цемента. Пол – серым. Блестящие металлические шкафы и столик, пластиковые стулья. И стоматологическое кресло. Прямо в центре комнаты.
(Продолжение позже...)
Изменено: Tayler (Clinic Brothers), 16 Август 2007 - 18:07
